Любовь в ритме танго

— Ну, хорошо, — проговорила Магда, пытаясь скрыть удовлетворение за выражением строгости. — Ты можешь остаться, конечно.

— Я приехала на машине, — объяснила я, — припарковалась внизу, около бара. Не нужно меня провожать, я спущусь сама, это всего десять минут.

— Подожди секунду, — попросила меня Магда, она снова повернулась к Куро. — Я буду в баре, заедешь через полчаса за мной на мотоцикле? — Он кивнул, а она взяла меня под руку. — Тогда я могу пойти с тобой, Малена, я хочу пройтись немного, тем более мне нужно сходить в бар за котлетами.

Несколько метров мы прошли молча, но едва скрылись с глаз наших спутников, как она взяла меня за плечо и рассмеялась.

— Он придурок, ты не поверишь… В нем нет ничего хорошего, но в конце концов я не вправе упрекать его. Ему двадцать девять лет, ясно, что я не стану женщиной его жизни.

— Это не важно, — произнесла я, но Магда, похоже, не поняла мою мысль, и мне пришлось продолжить. — Заслуживаем мы чего-то или нет — не важно, кем он себя считает, тоже не важно, имеет значение лишь одно — подходит ли он тебе! Он тебе подходит, правда?

Тут Магда заставила меня остановиться и расхохоталась, словно я сказала что-то очень веселое, но в первый раз с тех пор, как мы встретились, она выглядела по-настоящему довольной, и я улыбнулась вместе с ней.

— Знаешь, что меня больше всего удивило? Ты стала старше, Малена, говоришь мне умные вещи, но в душе тебе все еще одиннадцать лет. Скорее всего, Томас давал тебе такие же рекомендации, как твой отец мне, но, все равно, тебе все еще одиннадцать лет, как тогда, когда мы с тобой виделись в последний раз. Я всегда полагала, что, если мы снова встретимся, будем все так же понимать друг друга, потому что любим друг друга очень сильно, так что как бы серьезно ты ни разговаривала сегодня, я не верю, что ты выросла, честное слово.

Мы шли очень медленно, стараясь не торопиться, пока склон не сталь слишком крутым. Было страшновато делать каждый следующий шаг, ощущая спиной порывы летнего ветра, приносившего запах моря, которого уже не было видно.

— Почему ты так и не вышла замуж, Магда?

— Я? — она усмехнулась. — А за кого? Те, которые хотели жениться на мне, все казались мне придурками, а те, кто были нормальными людьми, искали женщину, не похожую на меня, чтобы на ней жениться. Так что я вышла замуж за Бога. Разве можно найти партию лучше? Кроме того, я не любила детей. У меня мог бы быть один однажды. Иногда я думаю, что мое решение избавиться от него было страшной ошибкой, но другого выхода не было, я в этом уверена. Я бы не смогла стать хорошей матерью.

— Нет, смогла бы, — не согласилась я. — Для меня ты ею стала.

— Нет, Малена, это не то же самое. Ты делала хотя бы однажды аборт?

— Нет, но, когда была беременна, была готова пойти на это. Я думала об этом много раз, даже подготовила пару нужных телефонов. Я тоже не хорошая мать, Магда, я знала это с тех пор, как забеременела.

— Уверена, что твой сын так не думает.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что он твой сын, Малена, ты выбрала его, как я выбрала тебя, и когда он будет старше, скажет то же самое, что мне сказала ты только что. Но у меня нет детей, поэтому мне никогда не стать хорошей матерью. Похоже на глупость, но это правда, да так и лучше.

— Хорошо, — сказала я и продолжала говорить, не пытаясь анализировать то, что произносила. — Ты можешь стать замечательной бабушкой для моего сына.

Она рассмеялась, а я раскаялась, потому что решила, что поставила ее в неловкое предложение.

— Мне жаль, Магда, я не хотела обидеть тебя.

— Почему? — перебила она. — У меня есть подруга в деревне, очень милая женщина, тебе она понравится. Она похожа на молодую корову, правда, хотя она не намного полнее меня, честно говоря… Ее зовут Марибель, она из Валенсии, живет здесь уже давно, она была одной из первых, с кем я здесь познакомилась, у нас хорошие отношения. Три года назад умер ее сын, он был кузнецом, и она осталась одна со своей внучкой, девочкой семи лет, которую звали Зоэ, с ударением на «э», пока бабушка не решила поменять ей имя. Теперь все зовут ее Мария, и она очень довольна, потому что другие дети не смеются над ней в колледже. Мы очень часто гуляем вместе, ходим на пляж, обедаем в поле, в Альмерии и почти всегда берем Марию с собой, и если хочешь, чтобы я тебе сказала правду, Марибель даже немного завидует мне, если не веришь, спроси у нее сама. Мне больше нравится быть бабушкой, чем матерью, у меня и возраст подходящий. Баловать ребенка, радовать его, разрешать ему смотреть фильмы, есть копченого лосося, забивать голову редкими, но разрушительными идеями — мне кажется, что очень весело воспитывать маленького человечка, я тебе говорю серьезно. Как Хайме ладит с твоей матерью?

— Хорошо, хотя он видит ее реже, чем твоя племянница, которая живет вместе с ней. И потом, по правде говоря… — я улыбнулась, — моя мать думает вовсе не так, как ты, она совсем не хочет быть бабушкой, в действительности она более строга, чем я, она всегда ворчит на меня, потому что я не умею следить за дисциплиной. Для меня быть с ней — это то же самое, что один день не мыться. Знаешь, она ужинает каждый день в одно время и всегда ругается, что я слишком быстро укладываю Хайме в кровать, что мало с ним сижу, что он совсем не спит, что нельзя оставлять его спать со светом, а я стараюсь ей не возражать. Мама не понимает моего способа воспитания, и Рейна вместе с ней, но, если мне не нравится свекла, ведь Хайме тоже имеет право ее не есть, так? Я не буду заставлять сына ее есть, а они заставляют. Я этого не понимаю…

— Я тоже ее ненавижу, Малена.

Мы уже проделали половину пути, я все смотрела на нее сегодняшнюю и вспоминала прежнюю. Магда мне нравилась, я ее любила, я в ней нуждалась, нуждалась в ее поддержке все эти годы, чтобы пережить все трудности, но постепенно ее образ начал стираться и уходить из памяти, что-то стало разрушать его, словно разбилось то единственное зеркало, в котором она отражалась, а его осколки разлетелись в разные стороны за годы несчастий.

— Я тебя люблю, Магда, — сказала я.

Она присела на камень, продолжая говорить.

— Я их ненавидела, поэтому мне пришлось так поступить, стать монахиней, и потом я была приперта к стене, конечно. Мне нужно было вырваться на свободу, мне нужно было освободиться, ведь меня заперли, я их ненавидела больше всего на свете.

Я села рядом с ней и молча слушала. Магда говорила сбивчиво, медленно, делая паузы даже между слогами, растягивая слова. Иногда я сжимала ее руку, давая понять, что ничто из ее прошлого — раньше или позже ее ухода в монастырь — не могло изменить в наших отношениях.

— Твоя мать… я говорила с ней об этом и просила: «Пожалуйста, послушай, Рейна, ничего нельзя изменить, а так будет лучше». — Мне не нужно было даже смотреть на нее, чтобы понять, что многому, что она ответит, не стоит верить, потому что она превратилась в статую, бесчувственную статую, ей даже не было нужды молиться. «А моя совесть?» — ответила она, заламывая руки и опуская веки. Это был вопрос моей совести и совести твоего отца, его особенно, я просила его, чтобы он ничего им не говорил. Это была моя ошибка, конечно, я не должна была ни о чем просить Рейну, потому что она все знала от наших общих врачей, которых держала под контролем наша мать, заранее обвинившая во всем меня.

«Знает ли он, что случилось?» — спросил меня врач. — «А сами вы знаете?» — Наверное, я выглядела глупо. — «Конечно, знаю», — сказала я ему, — или вы меня дурой считаете?» Он все время улыбался мне широкой улыбкой, словно говоря: «Знаешь, красавица, преступление наказуемо». Перейра, так звали врача, сказал мне: «Я понимаю, ситуация очень деликатная, потому что, насколько я знаю, вы не замужем», — тут я попросила его, чтобы он ничего не говорил моей матери, он должен быть верным клятве Гиппократа и хранить профессиональную тайну и все такое… Я говорила и говорила с ним, словно дура, а в итоге все закончилось для меня тем же вопросом. «А моя совесть? — спросил он меня, — Вы не должны забывать, что у врачей также есть совесть». Что за сукин сын, какого черта, ему так приспичило все разболтать? Вот что мне хотелось бы знать, но плохим человеком он не был, он обязан был позвонить моей матери, так что дело закончилось тем, что об этом узнала твоя мать. Твоя мать ждала меня у входа, Малена, она… «От кого он?» — спросила она, это было единственное, что ее волновало. «Какая разница», — ответила я, но она продолжала настаивать. «Ты должна сказать мне, от кого он, от кого он, от кого он», — твердила она. Я могла бы сказать ей правду, запомни это, — вот на что я была готова, но я смогла улыбнуться, лишь пару раз моргнула. Я могла бы сказать ей с видом скромницы плаксивым шепотом: «Это от твоего мужа, дорогая, знаешь? Так что это почти то же самое, как если бы он был твоим», но я этого не сделала, потому что думала, что она не заслуживает такого. Кроме того, был ребенок от Хайме или нет, неизвестно, у него могло быть три разных отца… Таким образом, я сказала папе, что у меня не должно быть ребенка, потому что я зачала его по чистой случайности, не зная даже, кто его отец.