Любовь в ритме танго

— Тебе не холодно? — вдруг прервал Фернандо свой рассказ. Ничто из того, о чем он рассказывал, меня не увлекало, но мне нравилось его слушать.

— Так, вроде бы не очень холодно. Самое плохое — когда туман, и дождь все время идет, так говорил Хусто. Когда начинает идти дождь, это самое неприятное, потому что не знаешь, когда он закончится. Иногда зарядит и идет постоянно, без перерыва.

— То есть моросит.

— Да, именно так он и говорил. В общем, Гюнтер и я иногда к нему захаживали. Нам было приятно пропустить по рюмочке и поболтать с ним, а точнее говорил только он, а мы слушали, временами очень долго. Однажды вечером, примерно шесть или семь месяцев назад, мы пришли туда, чтобы посидеть в баре как обычно, и заговорили о женщинах. Мы знали, что он скажет, что ему не очень нравятся немки, хотя это не правда, он лгал и общался со многими из них.

— Он хвастун?

— Нет, но он очень веселый, по дружбе он может рассказать много невероятных историй на жутком немецком, мы много раз видели, как он это делает. Как-то раз он сообщил нам, что в Испании есть женщины, у которых фиолетовые соски, а мы ему не поверили. Гюнтер сказал, что они скорее темно-лиловые, как у индонезийских женщин, либо коричневые, темно-коричневые, как у арабок. Но Хусто не согласился, он сказал, что они именно фиолетовые, что он и хотел сказать, что они фиолетовые, что он не ошибся. Я, честно говоря, не мог ему поверить, потому что у всех женщин, которых я тогда знал, были розовые соски, темно-розовые или светло-розовые. Темные я видел у одной таиландки и у одной негритянки. Но он мне сказал, что я просто никогда не видел настоящих женщин, а когда мне доведется побывать в Испании, следует восполнить эти пробелы в знаниях. Когда я приехал сюда, то каждый раз при виде женщины меня мучил вопрос, какого цвета ее соски, и никак мне не удавалось приблизиться к ответу. При этом я продолжал думать, что Хусто что-то напутал в словах и женщин, о которых он говорил, на свете не существует. Я так думал до тех пор, пока не познакомился с тобой. Я смотрел на тебя и думал, что у тебя они должны быть фиолетовыми. Поэтому, наверное, тебе и казалось, что я смотрю на тебя предвзято… Теперь ты здесь, и тебе все известно.

Он поднял одеяло, чтобы посмотреть на меня, и в слабом предрассветном свете подтвердились его ожидания.

— Они фиолетовые…

— Да.

Фернандо наклонился прямо надо мной и впился губами в правый сосок с такой силой, будто хотел его откусить.

— Тебе так нравится? — спросил Фернандо.

— Да, очень.

Я не могла запретить Фернандо ласкать меня, я словно оцепенела от слов, которые он произнес ранее, — о том, что его основным желанием было проверить, какого цвета мои соски — коричневого или фиолетового. Я не хотела верить в то, что он искал ответы на вопросы как натуралист. Секрета больше не было. Но все же я обняла Фернандо, обхватила его лицо ладонями и поцеловала в губы. Он в ответ крепко обвил мое тело ногами. Мне нравилось наблюдать за его возбужденным членом, трогать его и чувствовать нарастающее желание. Но я никак не могла понять, откуда он начинается. Я осмелилась спросить об этом, тщательно подбирая слова, чтобы они не звучали вульгарно.

— Эта штука… — пролепетала я, — я хочу, чтобы…

Фернандо улыбнулся.

— …она мне нравится!

Он расхохотался, положил член мне между ног и начат продвигать его в меня.

— Любишь? Но если ты привяжешься к нему, то никогда больше не захочешь ни какого другого мужчину.

— Да ладно, Фернандито! В какой книжке ты это вычитал?

— Хотел повеселить тебя, девочка, прежде чем мы с тобой займемся…

Он не закончил фразу, и все началось снова, раздавались стоны и крики, потолок то приближался, то удалялся от меня. Ничего больше не существовало, только я и Фернандо, который энергично входил в меня, при этом крепко держал меня, чтобы я не ускользнула, а он двигался все быстрее и быстрее. Его глаза покраснели, пространство вокруг нас буквально раскалилось. Фернандо разжег во мне огонь и сам же потушил его, тяжело опустившись на меня и впиваясь в кожу моих бедер, пытаясь отдышаться. Никогда прежде и никогда потом мы не были так близки. Я понимала, что начинается новый этап моей жизни, что теперь вокруг меня вырастет еще более толстая стена одиночества, чем была прежде. Я любила Фернандо невероятно сильно, но чувствовала, как он удаляется от меня.

Когда я пришла в себя и поняла, что все закончилось, я по-новому посмотрела на любимого, я не переставала думать о том, что он сказал о моих сосках, теперь его любопытство было удовлетворено полностью. Фернандо улыбался, и мне пришлось улыбнуться ему в ответ. Я решила повторить его слова, а вместе с ними голос и интонации.

— Ты молодец, Отто.

— Это следовало мне сказать раньше.

— Ладно, на самом деле мне показалось, что некоторые вещи стоило делать иначе…

Мне казалось, что нет необходимости говорить неправду или утешать его, хотя мне стоило немалых усилий решиться на этот шаг.

— Конечно, — пробормотал он, и у меня создалось впечатление, что ему немного стыдно, — я знаю, я почувствовал, что надо было быть… немного… немного более нежным…

— О, нет!

И тут я обняла его с силой, на которую только была способна, решила, что он сейчас заплачет, но он сдержался, мы с ним перекатились на метр в сторону, завернувшись в одеяло. Мы оба смутились, но я сильнее.

— Скажи мне, пожалуйста, если тебе было плохо, — прошептал Фернандо.

— Ты меня бросишь?

— Что? — он посмотрел на меня с таким искренним удивлением, что я решила, что он меня плохо расслышал.

— Бросишь ли ты меня? Думаешь ли ты сбежать, потому что ты просто не отдавал себе отчета в том, что делаешь…

— Нет. Зачем мне это делать?

Фернандо был искренне удивлен, и я пожалела о своих словах.

— Тогда все будет хорошо.

Утренний свет начал пробиваться сквозь щели нашего убежища. Светало, но солнца еще не было видно. Мне не хотелось, чтобы оно вообще всходило, хотелось пролежать в этой пещере всю мою жизнь, продолжая сегодняшнюю ночь. Но я понимала, что ночь рассеется, как сон, мне придется вернуться домой, подняться по скрипящим ступенькам и рухнуть в кровать прежде, чем проснется Паулина, которая вставала с первыми криками деревенских петухов. Теперь мне следовало сказать об этом Фернандо, который лежал на спине и не смотрел на меня.

— Нам нужно собираться, уже шесть утра, — наконец сказал Фернандо.

Он посадил меня на мотоцикл, завел его, и мы поехали. Мы старались ехать тихо. Мне казалось, что ни один из нас совершенно не хочет спать. Было страшно, я никогда не возвращалась домой так поздно, даже по праздникам. С другой стороны, мне было страшно из-за того, что еще один вопрос остался без ответа, а мне было необходимо знать.

— Послушай, Фернандо… А Хельга? Как у нее дела?

— А, Хельга… — протянул Фернандо.

Мне показалось, что мой вопрос стал для Фернандо неожиданностью, прошло несколько минут, прежде чем он решился ответить.

— Ну… У нее все хорошо, более или менее.

— Что ты имеешь в виду под «более или менее»?

— Ну, у нее… — Фернандо опять мямлил, как будто ему приходилось тщательно подбирать нужные слова, — она из католической семьи.

— Я тоже.

— Да, но здесь это не так важно. Вы все католики.

— А в Германии не так?

— Нет. Католиков там меньшинство, и относятся они к своей вере очень серьезно.

— Ты католик?

— Нет, я лютеранин, и моя мать — лютеранка. А отец вообще в церковь не ходил, с тех пор как я его знаю.

— А что с того, что все члены семьи Хельги — католики?

— Ничего особенного, только она… такая же, как и все католические девушки.

Я начала уставать от дороги, но все еще никак не могла понять Фернандо. Я видела, что он пытается уйти от ответа. Но мне скоро должно было исполниться шестнадцать лет, а за последнее время я здорово повзрослела, так что Фернандо не смог увернуться от ответа, право на который я имела.

— А каковы они — католические девушки?

Повисла неприятная тишина, потом он пробормотал сквозь зубы.

— Ну… Я забыл нужное слово.

— Какое слово?

— То, из другого дня.

— Какого дня? Я тебя не понимаю. Ты не мог бы говорить яснее?

Он мне не ответил. Мне стало казаться, что он хочет от меня скрыть правду, которую я начинала понимать.

— Немецкие католички, в общем… — он тяжело вздохнул, — очень похожи на испанок в целом.

Я все сразу поняла и не стала сдерживать свои эмоции, я решила расставить все по своим местам: