Любовь властелина
Шрифт:
Мадам Уилсон, вызванная нажатием кнопки, вошла без промедления и остановилась в двух метрах от стола эпохи Людовика XVI. Пятидесятилетняя, строгая, лишенная округлостей, твердо убежденная в незыблемости своего положения, выделяющая химически чистый устрашающий запах лаванды со шлейфом мыла Пирс, она ждала в тишине, прямая как палка, компетентная, честная и бесстрастная, без страха и упрека, сверля начальника прямым зеленым взглядом.
Опустив глаза, чтобы не встретиться взглядом с торжествующей посредственностью, он попросил ее созвать директоров. Она сдержанно кивнула с почтительным, но независимым видом, повернулась на плоских каблуках и удалилась, лишенная фундаментального зада, но закованная в броню уверенности в своем Боге и короле, в собственной непоколебимой честности, в гарантированной загробной жизни, в своем коттедже в Сарри, уже приобретенном ею, где она будет доживать свою жизнь после того, как выйдет
Шестеро директоров ожидали в конференц-зале, сидя вокруг круглого стола, положив перед собой блокноты, покуривая и предлагая друг другу прикурить от шикарных дорогих зажигалок, обмениваясь милыми шутками и ненавидя друг друга что есть сил. Минхер ван Вриес мало участвовал в беседе, втайне презирая своих коллег, которых считал простолюдинами, лишенными социальных благ, тогда как сам он был щедро ими наделен. (Кроме всего прочего, он был горд своими познаниями в светском этикете, например, он знал, что знаменитые имена — такие как Брольи или Холмондели, произносятся совершенно неожиданным, прелестным образом и что в некоторых ситуациях слово «герцогство» может быть женского рода. И к тому же, когда вместо «мой смокинг» он говорил «мой diner jacket», его переполняло сладостное ощущение собственного превосходства. И вот все подобные убогие пустяки — быть знакомым с графиней-поэтессой, вечно умирающей, но ловко использующей свои связи, быть вхожим к придурковатой королеве в изгнании — составляли смысл существования жалкого типа с глазами навыкате, вечно вонявшего юфтью.)
Когда Солаль вошел, директора встали. Он посмотрел на них оценивающим взглядом. Все они, кроме Бенедетти, который строил против него козни, были верны ему — то есть довольствовались сдержанной улыбкой, иногда с оттенком одобрения, когда кто-то говорил о нем плохо в их присутствии.
Он предложил им сесть, сказал, что на повестке дня всего один вопрос, который попросил включить сам Генеральный секретарь, причем сэр Джон лично сформулировал его так: «Действия в пользу целей и идеалов Лиги Наций».
Никто из директоров не знал, в чем же заключаются сии действия, да и сам сэр Джон этого не знал, но он надеялся, что подчиненные придумают что-нибудь на означенную тему. Несмотря на это, все говорили и говорили, один за другим, ведь главное правило гласило — никогда не терять лица, всегда казаться компетентными, ни за что не признаваться, что не понимаешь чего-то или не знаешь.
И они отважно, с жаром, несли околесицу, не особенно понимая, о чем же все-таки идет речь. В то время, как его коллеги, которых выматывало любое длинное выступление кого-то, кроме них, чертили в блокнотах маленькие геометрические рисуночки, а потом вяло доводили их до совершенства, ван Вриес десять минут докладывал, что лучше других понимает, как составить план действий, не только систематический, но еще и конкретный. Тут вступил Бенедетти и развил подробнее два пункта, которые объявил самыми важными, а именно: что, во-первых, по его смиренному мнению, речь идет о том, чтобы принять программу действий, а не просто план действий, конечно же программу, ему казалось, что нюанс этот очень важен; и во-вторых, что программа действий должна быть проработана как отдельный проект, специфический проект, я не побоюсь этого слова, специфический.
Другие директора закивали, признавая абсолютную необходимость специфического проекта. Они обожали в Секретариате эти специфические проекты. Никто толком не знал, что дает слово «специфический» в соединении со словом «проект», но «специфический проект» звучало гораздо более солидно и четко, чем просто «проект». По сути дела, никто не знал разницы между «проектом» и «специфическим проектом», и никто никогда не задумывался о смысле и необходимости этого звучного прилагательного. Просто с удовольствием произносили «специфический проект», не уточняя. Как только проект объявляли специфическим, он приобретал неизъяснимую прелесть, некий многообещающий престиж плодотворного действия.
Взяв в свою очередь слово, Бассет, директор отдела культуры, отметил, что необходимо действовать в тесном сотрудничестве с заинтересованными добровольными организациями. Но при этом играем — карты на стол! — перебил Максвелл, директор отдела планирования и связей с общественностью, — и сразу уточняем, что Секретариат играет главную роль в специфическом проекте! Но послушайте, воскликнул Джонсон, необходимо быть благоразумными и обязательно согласовывать действия со странами — членами Лиги! С этой целью необходимо разослать список вопросов разным правительствам, и специфический проект
программы действий нужно разрабатывать в соответствии с их ответами. Орландо на это сообщил, что лучше будет установить контакт с разными министерствами образования, с тем, чтобы разработать программу школьных конференций о целях и идеалах Лиги Наций.Вернувшись к вопросу ответственности, Бассет — настоящее имя его было Коэн, родовое имя потомков Аарона, брата Моисея, но он, маленькая вонючка, предпочитал маскироваться под Бассета — заявил, что «специфический проект должен содержать программу действий, не только систематических и конкретных, но еще и скоординированных, так что необходимы отдельные меры по координации, с одной стороны, между разными отделами Секретариата, и с другой стороны, между Секретариатом и разными межправительственными организациями, дабы избежать повторов, некомпетентности, неправильного распределения сил, и возможно, в конце концов прийти, путем соглашения с заинтересованными правительствами разных стран, к созданию отдела в Секретариате, ответственного за распространение целей и идеалов Лиги Наций». Ну вот и все, сказал он, потупив глаза, гордый своим вмешательством не меньше, чем тем, что превратился в Бассета. Его коллеги тут же одобрили идею создания нового отдела, поскольку им была знакома переиодически овладевавшая Секретариатом ненасытная жажда реорганизации. Подобно ребенку, бесконечно собирающему и разбирающему конструктор, старикашка Чейни обожал перестраивать свою игрушку, то убирая отдел, то разделяя другой на два, то создавая вовсе новый, и в результате через несколько месяцев опять возникала исходная структура.
Желая блеснуть перед молчащим боссом, все фонтанировали и выдавали блестящие импровизации на странном жаргоне Секретариата: «ситуации, требующие разработки», «генеральный агреман на разделение как организационных, так и исполнительных обязанностей», «разнообразные способы разрешения проблемы», «завершение специальных мероприятий», «легкость получения решений от правительств в случае обращения к их доброй воле и желанию сотрудничать», «результаты опыта, широко демонстрирующие срочную необходимость конкретных действий», «очевидные меры, которые следует осуществить в целях выполнения намеченной программы», «практически несущественные трудности», «внушающие оптимизм речи, недавно прозвучавшие на заседании Совета». И так далее, и тому подобное, и все еще приправлено противоречивыми и непонятными предложениями, которые были скрупулезно записаны стенографисткой, которая ничего в этом, впрочем, не поняла, поскольку была умна.
Внезапно наступила тишина. Намутили столько тины, что никто не знал, что же все-таки решили и на чем остановились. Максвелл спас ситуацию, предложив обычное ленивое решение, а именно: «учреждение рабочей группы, которая проработала бы ситуацию и представила бы перед комиссией ad hoc, созданной в дальнейшем и составленной из членов правительств, предварительный специфический проект, состоящий из конкретных предложений, устанавливающий основные положения конкретной долгосрочной программы, определяющей систематические и скоординированные действия для продвижения целей и идеалов Лиги Наций».
Раздосадованный тем, что не ему в голову пришла эта идея, и озабоченный тем, чтобы его оценили в должной мере, ван Вриес предложил, что на базе дискуссий, которые сейчас имели место, и решений, которые сейчас будут приняты, «следует подготовить ориентировочное сообщение для использования рабочей группой и установления генеральной линии и предпочтительных направлений ее действий». Довольный своим подлым ударом в спину и довольный тем, что подпихнул грязную работу конкуренту, он выразил пожелание, чтобы Максвелл занялся подготовкой этого сообщения, которое впоследствии будет представлено на суд сэра Джона.
— Ну вот, превосходно, мы все пришли к согласию, — сказал Солаль и снова закусил губу. — Максвелл, за дело. Господа, я всех вас благодарю.
Оставшись один, он представил, что будет дальше. Максвелл призовет Мосинсона, временно прикрепленного к отделу планирования и связей с общественностью, скажет ему, что стенографический отчет о собрании содержит все необходимые элементы будущего доклада, что, по сути, вся работа уже проделана и Мосинсону нужно только все упорядочить и подредактировать. В общем, дел всего на час или два. «Короче, за дело, заключит он, все почти готово, но только будьте бдительны, учитывайте все политические аспекты проблемы и национальные особенности, это материя тонкая, ничего такого, что может не понравиться правительствам, больше тонкостей, больше нюансов, и принесите мне это завтра с утра». И бедный Мосинсон возьмется за дело, поддерживая себя бессчетными чашками кофе; не будет спать всю ночь. Погрязнув в бессмысленных дебрях расширенного отчета, потеряв надежду распутать клубок загадок, он просто сам сочинит то, что решили шесть директоров, и целиком извлечет из своего мозга ориентировочное сообщение. В общем, маленький еврей, временный служащий на мелкой должности, получающий всего пять сотен в месяц, примет решение за сэра Джона Чейни, генсека Лиги Наций, кавалера многих орденов.