Любовь вопреки
Шрифт:
Игорь подходит пожать руку Ярику, но по дому внезапно разносится звонок.
Мама подходит к домофону и снимает трубку, а потом округлившимися от шока глазами смотрит на всех нас и шепчет:
— Там полиция…
Сердце замирает на пару мгновений, а потом начинает стучать так быстро, что становится больно.
Игорь выходит во двор, чтобы открыть им дверь, или сделать еще что-то, а я в упор смотрю на Ярослава, пытаясь без слов спросить, что же он натворил.
Но он смотрит в пол, и мы оба понимаем, что незванные гости приехали именно по ему душу.
Игорь
— Добрый день, — здороваются полицейские. — Мы ищем Ярослава Игоревича, проживающего по этому адресу.
Мне отчаянно хочется закричать, что таких тут нет и вообще они ошиблись адресом, именем и всем чем угодно.
Но Ярослав сам делает шаг вперед и говорит:
— Это я.
— Молодой человек, вы обвиняетесь в нанесении тяжких телесных повреждений некому Манукяну Давиду Сергеевичу. Мы вынуждены вас задержать до выяснения обстоятельств, пройдемте с нами.
Что за…
Что он наделал?! Какие тяжкие телесные? Что там творилось?..
Мама ахает, прикрывая рот рукой, а Игорь опускает голову и шумно выдыхает.
Ярослав в свою очередь подходит к полицейским и даже не старается никак отпираться.
Я помню, что говорит Ярослав. Давид — сынок начальника местного отдела полиции. Как с ними бодаться-то тогда?
Господи, Ярослав, что же ты натворил…
Его уводят как преступника, пока в комнате дышать становится так тяжело, что я даже закашливаюсь, только потом замечая, что давлюсь собственными слезами.
В глазах Игоря я вижу, что он понимает, о каком Давиде идет речь, и он хмурится только сильнее.
— Я поеду за ними, — говорит Игорь нам с мамой, когда Ярослава выводят из дома. — Отставить слезы. Разберемся.
И мне так отчаянно хочется ему верить…
Глава 14. Ярослав
Видимо, я всё-таки недостаточно сильно отлупил урода, раз он нашел в себе силы накатать на меня заяву и рассказать, кто разукрасил его противную рожу.
Либо же наоборот, настолько сильно, что настучал кулаками себе на срок.
Я бегать от закона не собираюсь, конечно, но Машку одну оставлять на несколько лет не лучший вариант. Она один вечер без меня умудрилась в неприятности влипнуть, а если мне трешку дадут? А то и больше. Да с ней что угодно случиться может за это время, и я себе этого никогда не прощу.
Не жалею, что пизды этому уроду дал, просто о последствиях в моменте не думал. А сейчас вот думаю. Когда сижу на заднем сиденье полицейской тачки как настоящий преступник пристегнутый наручниками.
М-да…
Вижу в зеркало заднего вида тачку отца, понимаю, что едет за нами. Как ему-то это всё объяснять? Как вообще разрулить все это, когда батя того идиота — начальник полиции? И везут меня именно в его участок, я на все сто уверен. Еще и пизды пропишут, без этого тоже никак. В протоколе потом напишут, что оказывал сопротивление сотрудникам, и можно будет мутузить меня до отключки.
— Дурак ты, парень, —
внезапно говорит мне один из полицейских. — Он же посадит тебя за сына, каким ты тот гавнюком не был.А, видимо репутация Давида и в кругах его папочки не так уж и прелестна.
— Он сестру мою наркотой опоил, — говорю сразу, не церемонясь, — она чуть не умерла, еле откачали.
— Его тоже еле откачали, — хмыкает, но я и доли сочувствия к сыночку их начальника в голосе не слышу, — хорошо ты его. Занимаешься чем-то?
— На улицах часто дерусь, — жму плечами, даже не думая о том, что это не лучшая информация для полицейских. Хуже уже точно не будет. — Занимался пару лет рукопашкой.
— По побоям заметно было.
Мне странно всё это слышать от ментов, хотя, возможно, это какой-то новый способ добычи информации у них, я не знаю. В любом случае я не собираюсь отмалчиваться. Я бил, признаю. Но за дело, не просто мне подраться вдруг захотелось. Гнуть эту линию до конца буду, а там как пойдет уже. Надеюсь, Машка будет меня навещать, если меня посадят таки. А то я без нее вообще не вывезу тут.
— На выход, — говорит один из ментов, выводя меня из тачки.
Машина отца влетает на парковку у отделения сразу же, папа выходит взбешенный и весь на эмоциях. На меня бесится?
— Ярослав, ни слова без адвоката, понял меня? — киваю. Понял, понял. Пофиг только, что рассказал уже всё, что мог. Правда в протокол ничего никто не писал, надеюсь, что диктофона у них с собой не было.
Меня заводят внутрь, отец остается на пункте пропуска объясняться, кто он такой и зачем его должны пропустить.
Меня как шавку кидают за решетку, временная камера для только задержанных, даже не снимая наручников. Ну зашибись спасибо, мне в кандалах этих жить теперь что ли?
— Посиди тут часок, подумай, потом к тебе полковник Манукян подойдет, с ним разговаривать будешь. Понял?
— Понял. Наручники-то сними, чё я за решеткой сделаю без них?
— Не положено, — говорит беспристрастно и замыкает дверь, уходит.
А я остаюсь. В камере стремные серые бетонные стены и что-то похожее на лавочку у дальней стены. Грязное, вонючее и затхлое помещение просит поскорее убраться отсюда, но я могу ровно столько, сколько раз я по-настоящему целовал Машу. Ноль.
Минут через шесть таки врывается отец. Еще более бешеный и взволнованный.
По пути ко мне его перехватывает один из сотрудников, но папа отмахивается от него, как от назойливой мухи.
Закаленный жизнью, ему на всех насрать.
— Так, — говорит он, запыхавшись, когда подходит к решетке. — Адвокат будет минут через сорок, крутой мужик, он и не такие дела вытаскивал. А теперь скажи мне, какого черта ты натворил.
— Избил сына Манукяна, — закатываю глаза.
Манукян каким-то образом папиным партнером является. Ну или что-то около того. Поэтому его сынок и был на том вечере, собственно говоря. Не стесняясь подсыпать наркоту девушкам, браво.
— Сын… — говорит папа на выдохе, прикрывая глаза и сжимая пальцами переносицу. — Ну как так, а?