Любовная проблема

Эмма скрестила руки и посмотрела на свои пальцы.

Пора было положить этому конец. Раз и навсегда.

— После... нашей ссоры я поехала домой. Дэйзи отвезла меня. Я забралась в постель и проплакала несколько часов, чувствуя себя слишком ужасно. Я провела большую часть своей жизни, чувствуя себя более тусклой, менее блестящей версией своей сестры близняшки, и знать, что ты тоже так считал... это было как нож в спину, понимаешь? Я так крепко держалась за тот факт, что ты выбрал меня, а потом появились все эти доказательства того, что ты выбрал меня не по тем причинам.

Он открыл рот, но так же быстро закрыл его, дав ей закончить.

Эмма покачала головой и слегка рассмеялась.

— Мне понадобилось около двух часов ночи, чтобы прийти в себя.

Тогда она подняла взгляд. Встретила его взгляд.

— Мне все еще было больно. Ужасно больно. И я не была уверена во всем, кроме того, что люблю тебя.

Его глаза вспыхнули.

— Я подумала, что это была та еще дурацкая ссора, но все нормализуется утром после хорошего сна... Я думала, что ты простишь меня за то, что я вышла из себя и швырнула в тебя кольцо, потому что мы собирались пожениться, Кэссиди. Я думала, что потребуется нечто большее, чем припадок южной красавицы, чтобы испортить всё.

— Ты сказала мне, что больше не хочешь меня видеть, — прошептал он. — Я поверил в это. Ты сказала мне уйти. И я ушел.

— Я понимаю, — сказала она, ее голос был тихим. — Я понимаю. Но я думала, что ты вернешься. Я была так уверена в этом. Именно поэтому я встала на следующее утро и позволила Дэйзи положить огурцы на мои глаза, чтобы уменьшить отечность, и позволила визажисту нанести густой слой тонального крема, чтобы замаскировать мой красный нос и покрытые пятнами щеки. Я думала, что ты вернешься, — ее голос сорвался.

— Эмма, — он протянул руку, но она отступила назад.

— Я ждала ещё часа после того, как церемония должна была закончиться. Я ждала даже после того, как все гости ушли. Я ждала, пока Дэйзи не завернула меня в огромное флисовое одеяло и буквально затащила в папину машину.

— Я не знал, — прошептал он.

Ее смех был тихим.

— Что именно было непонятно? Рыдающие голосовые сообщения? Десятки безумных текстовых сообщений?

Глаза Кэссиди закрылись.

— Ты звонила мне.

— Сотни раз, — она обхватила себя руками, потерявшись в собственном мире жалких воспоминаний. — Я умоляла, Кэссиди. Я не простила тебя за то, что ты использовал меня, чтобы влезть в компанию моего отца, но я не простила и себя. Я извинялась снова и снова, и я бы сделала это лично, но ты даже не дал мне такого шанса. Это не поступок влюбленного мужчины, — она пожала плечами. — Поэтому я сделала то, что должна была сделать. Я разлюбила тебя.

Или, по крайней мере, попыталась.

Он сглотнул.

— И я не могу вернуться в прошлое, — сказала она с небольшой улыбкой. — Я больше не буду этого делать. Если тебе не все равно, отпусти меня. Пожалуйста. Позволь мне исцелиться.

Он смотрел на нее несколько мучительных секунд. Затем он придвинулся к ней, грустно улыбнувшись, когда она вздрогнула. Его голова склонилась к ее голове, его губы мягко и нежно коснулись ее щеки.

— Это еще не конец, Эмма.

Потом он ушел.

Эмма сказала себе, что она рада. Это то, чего она хотела — быть одной было безопасно.

Но она не чувствовала себя в безопасности.

Она чувствовала себя одинокой. Мучительно, душераздирающе одинокой.

И тогда она сделала то, что должна была сделать давным-давно.

Она свернулась калачиком на кровати и заплакала.

Глава 28

Алекс понял свою ошибку примерно на полпути полета из Ла-Гуардии в Форт-Лодердейл.

Для прозрения не было никаких причин. Ни грандиозного жеста, ни момента, ни удара молнии. Не было резкого осознания того, что он был полным идиотом.

Было только глубокое, непоколебимое чувство, что что-то не так.

Что его жизнь сбилась с курса. И что единственный способ исправить ситуацию — это вернуть Эмму. И не просто в свою постель, или в свою жизнь в периферийном смысле последних двух лет.

Он хотел, чтобы Эмма принадлежала ему. И он хотел принадлежать ей.

Он любил ее. Яростно.

Возможно, он всегда любил ее.

Но это не вернет ее обратно. Ему нужно было... что-то.

Не жест, потому что это казалось банальным, но что тогда, ведь с их прошлым, это потребовало бы большего, чем просто разговор. Возможно, он мог бы достучаться до тридцатиоднолетней Эммы, но он также имел дело с двадцатичетырехлетней Эммой, которая ждала его несколько часов в белом платье.

Господи.

Только когда дама на соседнем сиденье в самолете бросила на него сердитый взгляд, он понял, что произнес это вслух.

Алекс не стал извиняться. Его разочарование было вполне заслуженным. А дама могла с этим смириться. Кроме того, у нее был свой роман для чтения, где люди не имели дела с такого рода ерундой. А может, и имели. Он никогда не читал таких романов.

Все, что он знал, это то, что ему нужен был план.

Алекс провел следующий час, пытаясь понять, как исправить семилетний ущерб.

К тому времени, как самолет приземлился... у него ничего не было.

Следующие четыре дня прошли в странном смешении: он уклонялся от назойливых требований матери о внуках, позволял отцу выигрывать в гольф, ел индейку, снова индейку, а потом остатки индейки.

Он любил своих родителей. Действительно, любил. Но когда они высадили его в аэропорту в воскресенье днем с указанием позвонить им, если он передумает насчет Рождества, он был более чем готов вернуться в Нью-Йорк.

Вернуться к Эмме.

Его самолет задержали. Потом снова задержали.

И когда он вернулся в свою квартиру в полночь того же вечера, там было холодно и одиноко.

Алекс бросил ключи на стол у двери, бросил сумку с ноутбуком и чемодан, а затем, прежде чем осознал, что делает, прислонился к входной двери и сполз вниз, пока не сел, упершись локтями в колени, спиной к двери, осознавая, что за неделю он превратился из блаженного счастливого в чертовски несчастного.

Алекс ущипнул себя за переносицу и приказал себе подумать. Он был самым рациональным человеком из всех, кого он знал, за исключением Митчелла. Он мог разобраться в этом. Он может составить план действий, придумать красивую речь и...