Любовница. Леди и дезертир
Шрифт:
Она чувствовала, что Десерней смотрит на нее, когда они остановили лошадей. Возможно, ему было любопытно узнать, позволит ли она своим слугам создавать ажиотаж по поводу ее отсутствия, или он ждал, что она пригласит его в дом?
Грум спустил Гарри, а она спрыгнула сама. Десерней сделал то же самое, и Гарри неожиданно посмотрел вверх и выдал свое собственное приглашение.
— Вы хотите подняться и посмотреть из окна моей комнаты?
— В другой раз, возможно.
— Вы придете завтра?
— С удовольствием, спасибо.
— О, хорошо. — Потом Гарри радостно сказал груму: — Я могу теперь ездить верхом. Я хочу сам отвести Шехерезаду в конюшню.
София уловила
— Только шагом, помни.
Конюх кивнул и взял поводья кобылы, а Десерней неожиданно нагнулся, поднял Гарри и посадил его верхом в дамское седло.
— Держись крепко, но помни, нужно держать спину прямо.
Она и Десерней стояли и смотрели, как он ехал, гордо выпрямившись, под арку из зелени, ведущую к конюшне.
Мажордом вернулся назад с верхней ступеньки и снова вошел в дом. Большой гунтер Десернея ударял копытом о гравий, прядал ушами и со страстным желанием смотрел вслед Шехерезаде.
Десерней тоже продолжал смотреть на удаляющегося Гарри.
— Он смелый мальчик.
— Да. — Затем София добавила, улыбаясь. — Он взял свою храбрость не у меня!
— Но все же я чувствую, что он многое взял от вас. Например, у него очень глубокие эмоции.
Эти слова незаметно проникли через все барьеры, которые лежали между ними, как прикосновение шелка к ее коже, как тепло солнца, заставляя быстрее бежать ее кровь.
— Вы едва знаете его.
— Но я начинаю узнавать вас. Нетрудно увидеть, что он предан вам. Душой и телом.
София чувствовала себя точно так же, как и в те другие разы, когда его близость лишала ее возможности ответить, отнимала у нее мысли. Десерней подошел ближе, одной рукой он держал поводья гунтера. Казалось, он немного расслабился, однако взгляд, который остановился на ней, говорил о другом.
Вместо традиционных слов прощания она произнесла приглушенным голосом:
— Я должна идти. — Это было абсурднейшее высказывание, которое она могла произнести, прощаясь с кем-либо.
Десерней схватил ее руку быстрой, но твердой хваткой.
— Прежде чем вы это сделаете, есть нечто, что я должен сказать вам.
Она замерла от страха и удовольствия.
Жак ждал, пока она поднимет глаза, и когда она не смогла сделать этого, продолжил низким серьезным голосом.
— Никогда не бойтесь меня.
Он поднес ее руку к своим губам, и в этот момент она точно знала, что он услышал ее учащенное дыхание и ощутил ее внутреннюю дрожь.
София не могла сдвинуться с места, когда Десерней спокойно вспрыгнул на лошадь, снял перед ней шляпу и пустил большого жеребца легким галопом вдоль аллеи, которая вела из садов по направлению к морю.
Глава 14
Париж
Гражданская война назревает в нескольких частях страны. Новая империя Бонапарта находится под угрозой от Бретани до Вандеи; Бордо и Прованс будут следующими, и он закончит тем, что ему придется сменить администрацию в каждом городе. Все, что он сделал до настоящего времени, это еще больше увеличил долю воинской повинности, чтобы у него была возможность посылать дополнительные войска в гарнизоны. Всё жертвуется на успех в войне, включая флот, который он фактически поспешно уничтожил: «Пока продолжается этот кризис, в действительности не имеет значения, есть ли у нас флот или нет».
Самая большая его озабоченность — это деньги, ибо он обнаружил только пятьдесят миллионов в казне, двадцатая часть того, что имелось в его распоряжении в 1812 году. Он распродает государственную собственность и леса, возобновил военный налог, вымогает взносы у коллежей
и политехникумов, получил обещания двух миллионов в ссудах правительству от финансового сектора, чтобы обеспечить триста тысяч мушкетов и столько же солдат.Я разговаривал с Фуше вчера и не мог не спросить, откуда у главы полиции Парижа оказалось двадцать тысяч франков, которые тот предложил в качестве пожертвования.
В ответ, однако, я получил лишь мимолетную улыбку. Затем он сказал:
— Единственный способ, под которым император, похоже, понимает преданность, Роберт, это если она подтверждается материальными ценностями. В противном случае он мучается сомнениями по поводу того, что происходит в головах у людей. Ты слышал о сцене, которая произошла седьмого, когда мы обсуждали конституцию? Он неожиданно изменил отношение ко всем нам, полностью потерял контроль над собою, сказал, что мы организовываем заговор, чтобы покончить с ним. Он пронзительно кричал, я подумал, что у него будет припадок. Он вонзил нож в стол прямо напротив меня.
— О Господи, — сказал я, мои мысли вертелись и кружились. Я слышал об этом, конечно, но ничего такого яркого, и я поинтересовался, почему Фуше был так щедр на подробности.
— И что же вы сделали?
— Успокоил его. Принял к сведению. Продолжил ждать.
— Чего? — спросил я. Моя кожа неожиданно покрылась мурашками от предвкушения.
— Пока он не разорил страну и не загнал половину Франции в наиболее плохо обученную и наиболее плачевно экипированную армию в ее истории. Пока не станет совсем ясно, что он намеревается бросить их против соединенной мощи Австрии, Пруссии, России и Британии и посмотреть, как еще одно поколение превратится в прах у наших границ, чтобы утолить его жажду крови и славы.
Так как я слушал все это затаив дыхание, мне пришлось набрать в легкие воздуха, прежде чем я смог говорить. Наконец я сказал, глядя в глаза Фуше под полуприкрытыми веками:
— Он планирует массовый смотр в следующем месяце на Марсовом поле. Смотр раскроет весь его военный проект и даст соответствующую информацию вражеским силам. Как вы думаете, будет ли в национальных интересах, чтобы он провел парад? Или, может, будет на руку, если ему помешают неожиданные обстоятельства?
Он ответил сразу своим довольно жалобным голосом:
— Я полагаю, что я немного похож на Бонапарта в одном отношении. Я вижу страсти, желания и размышления как текучее, эфемерное, ненадежное ничто в лучшие времена, хотя, конечно, как министр полиции я должен иметь дело с таким ничто каждый день. Я признаю, мой дорогой Роберт, растущую ностальгию по материальному. И чувствую, что мы могли больше сказать друг другу, как только картина прояснится.
София весьма беспечно говорила с Десернеем, когда рассказывала о планируемом ужине, но теперь она очень нервничала. Она страшилась, что ей придется принять и развлекать двадцать или около того человек. В какой-то момент она была обеспокоена тем, что сделала вечеринку слишком многолюдной, затем она боялась, что обидела некоторых соседей с большим самомнением, не пригласив их. Она заранее распорядилась по поводу всех необходимых приготовлений, но ее не оставляло смутное чувство, что они будут иметь совершенно иной результат. Расположение за столом, например: старшинство предполагало, чтобы она посадила виконта Гейджа справа от себя, а жену командующего из Эксита — слева, но Гейдж и командующий держались на расстоянии друг от друга с тех пор, как виконт послал непреклонное письмо в Лондон, протестуя против казарм на своей земле и закономерного нарушения охоты и сельского хозяйства в этой связи.