Любовница

Он внимательно посмотрел на нее:

— А вы откуда знаете?

Ифигиния поспешно прикусила язычок. Не могла же она сказать ему, что на собственном опыте знает, до какого отчаяния может довести безответная любовь.

— Я видела, как влюбилась моя сестра, — пробормотала она. Взгляд Маркуса стал еще пристальнее.

— В мужчину, который, как вы думали, любил вас?

Ифигиния задохнулась:

— Ты знаешь о Ричарде Хэмптоне?

— Да. — Он снова перевел взгляд на окно.

— Вы полагаете, что знаете все на свете, милорд?

— На собственном опыте я убедился, что сделать правильный вывод можно, лишь обладая полной информацией.

— Но раз ты уверен, что все знаешь, к чему тебе мои объяснения по поводу Ричарда?

На мгновение Маркус встретился с ней глазами — и снова отвернулся к окну, глядя на пролетающие мимо ночные улицы.

— Ты любила его?

— Мой ответ прозвучит бессмысленно для человека, не верящего в любовь.

— Ты уходишь от ответа.

— Просто следую твоему правилу, запрещающему удовлетворять чужое любопытство. — Она помолчала. — Но я готова заключить с тобой сделку.

— Какую еще сделку?

— Отвечу на твой вопрос, если ты пообещаешь откровенно ответить на мой.

— Согласен, — бросил Маркус. — Но ты отвечаешь первая. Итак, ты любила молодого Хэмптона?

Ифигиния помолчала, пытаясь быть честной. Странно — до чего же тяжело, оказывается, припомнить собственные чувства тех дней, когда она с волнением ждала предложения от Ричарда! Как бедны и бесцветны были ее переживания по сравнению с тем, что она сейчас испытывает к Маркусу!

— Думаю, что я смогла бы научиться любить его, — тихо прошептала она.

— Смогла бы научиться любить?! — изумленно переспросил Маркус. — Какая чепуха!

— Совсем не чепуха. Я до сих пор в душе синий чулок… учительница. Я верю в разум и убеждена, что при благоприятных условиях решимость, настойчивость, искреннее желание и умение понимать другого могут научить любить.

— Поэты расхохотались бы, услышав, как вы проверяете разумом любовь.

— Но вы же не поэт, милорд… Почему вы смеетесь?

— Да потому, что предмет обсуждения чертовски забавен. — Маркус насмешливо посмотрел на нее. — Значит, научиться любить можно лишь при наличии благоприятных условий. У вас с Ричардом они были?

— Думаю, да. Ричард — хороший, добрый человек. Сильный, чуткий, верный. Да, я сумела бы полюбить его.

— Ты нарисовала прямо идеал! Неужели ты могла бы полюбить эту ходячую добродетель?

— Да.

— И была бы верна ему?

Она нахмурилась:

— Конечно.

— Даже если бы встретила кого-нибудь после замужества? Даже если бы встретила человека, который превратил бы твою кровь в расплавленный огонь? Человека, предложившего бы тебе воспарить к звездам?

— Хочешь сказать, если бы встретила тебя, Маркус?

Он ничего не ответил и замер, скрытый мраком кареты. Ифигиния чуть заметно улыбнулась:

— Во-первых, весьма маловероятно, что мы встретились бы с тобой, выйди я за Ричарда. Но даже если бы это произошло, я осталась бы верна своему мужу. Я могу пренебрегать многими правилами, но у меня есть гордость и честь.

— Страсть не всегда поддается диктату воли, мадам.

— Не согласна. Более того, я уверена, что в глубине души вы тоже не верите в это, милорд. Мы умные люди и прекрасно знаем, что любых соблазнов можно избежать и любой страстью можно управлять.

К ее удивлению, Маркус вдруг улыбнулся в ответ:

— Допустим, ты права, Ифигиния. Но в таком случае что ты скажешь о нас с тобой? Значит, мы слабы волей, если уступаем собственным желаниям?

— Нет. — Медленно-медленно она развернула свой веер, потом сложила его. — Я скажу так… Мы оба вправе свободно предаваться своим страстям, что мы и сделали. Это наше право — право независимых взрослых людей. Но если мы были бы несвободны, то честь заставила бы нас противостоять искушению.

— Понятно. Свобода дала нам право поддаться соблазну — и мы поддались ему. Прелюбопытная логика, ничего не скажешь.

— Пожалуй, от обсуждения собственных страстей нам лучше вернуться к разговору о страстях твоего брата. Ты не можешь контролировать жизнь Беннета, Маркус. Не должен…

— Думаешь, я сам не понимаю этого? Я вовсе не собираюсь распоряжаться его жизнью. Я хочу лишь защитить его.

— Он волен полюбить того, кого захочет. Ты можешь только дать ему время, время обдумать свои действия. Вполне вероятно, за это время он еще сильнее уверится в том, что испытывает к Юлиане самую возвышенную любовь, а не просто вожделение.

— И все же мой подход к делу гораздо скорее даст желаемые результаты, — заявил Маркус. — Ничуть не удивлюсь, если нынче вечером я в корне пресек дальнейшее продолжение истории.

— А я уверена, твой подход ведет к катастрофе.

— Ад и все дьяволы! Ненавижу сентиментальную болтовню.

— Вы, милорд, теряете терпение всякий раз, когда дело касается чего-либо, не подчиняющегося законам науки.

— Насколько все было проще, когда Беннет был младше! — тихо вздохнул Маркус. — Он уважал мое мнение. Просил о помощи, когда нуждался в ней. Искал моего совета, когда брался за что-нибудь важное.

— Я понимаю, — грустно улыбнулась Ифигиния. — То же самое было и у меня, когда сестра была ребенком. Но все взрослеют, Маркус.

— И своими руками уничтожают возможность обрести счастье?

— Да, иногда…

— Слишком высока цена ошибки, Ифигиния. Я не позволю Беннету совершить ее.

Ифигиния сжала в руках веер:

— Милорд, несколько лет я давала уроки юным девушкам и обнаружила, что они не всегда усваивали именно то, чему я хотела научить их. Слишком часто они умудрялись извлечь нечто совсем иное из преподанных им уроков.

— Что должен означать сей прискорбный вывод?

— Поверьте мне, милорд, ваш подход к проблеме чреват огромным риском. Беннет может слишком многому научиться у вас.

— Очень надеюсь на это! — с вызовом воскликнул Маркус.

— А вот я очень сомневаюсь в том, что он правильно усвоит ваши уроки. Если история закончится плохо для Беннета, он рискует стать слишком похожим на вас, милорд.

Маркус смерил ее взглядом, полным презрительного недоумения:

— Прошу прощения?