Любовные чары

— Я этим манипуляторам лапы переломаю, — пообещал я. — А мебель прибью к полу вот такими гвоздями. Здесь я хозяин, доминант и альфа-самец.

Она посмотрела на меня округлившимися глазами.

— Милый, а ты изменился…

Из-за моей спины раздался злой голос:

— Это точно.

Позеленевшая от ярости Мариэтта медленно спустилась по ступенькам, напоминая величественными движениями не то царицу Клеопатру, не то кого-то еще знакомого.

Остановившись перед замершей в испуге Аней, она потребовала:

— И что эта кукла умеет лучше, чем я?

Я хотел напомнить, что эта кукла не спорит и не арестовывает меня, но уже стал дипломатом после посольства в Уламрию, сказал уклончиво:

— Но она всегда в доме, а ты где-то на службе.

— И тебе не надоест, — спросила Мариэтта, — что она всегда в доме?

Аня посмотрела на меня, на нее и ответила тем же милым голоском:

— Я могу лечь в ящик, закрыться, словно меня нет, и ждать, когда позовут. А ты?

Мариэтта молча повернулась и пошла в дом. Аня улыбнулась мне.

— Милый?

— Ляг в ящик, — велел я, — закройся и вообще жди там, пока позову.

— Хорошо, — ответила она послушно. — А где поставить ящик? Можно в гостиной рядом с телевизором?

— Нет, — отрезал я. — В кладовке!

— Хорошо, — повторила она. — Ты только не волнуйся, милый. У тебя давление подскочило, а сердцебиение участилось на шесть ударов…

— Выполняй, — рыкнул я и пошел в дом.

Мариэтта стоит перед плитой и кинектит насчет будущего ужина, все еще в одних трусиках, но чувствую, что уже готова одеться и уйти или хотя бы только одеться, а это тоже не гуд.

— И что, — спросила она, не поворачиваясь, — она ляжет с нами?

— А что это изменит? — спросил я. Она отрезала:

— Изменит! Все изменит.

— Хорошо, — ответил я и сказал со вздохом: — Она поспит в своем ящике. Как Дракула в гробу.

— Испробуешь, — спросила она ядовито, — утром, когда уеду на работу?

— Если будет время, — согласился я. — Хотя вообще-то у меня отпуск.

— Скотина, — сказала она.

— Да, — согласился я. — Признание в себе скотства — это путь истинного демократа к пониманию своей сути. И отправная точка на долгом пути совершенствования.

— У тебя это особенно долгий путь, — заявила она.

— Почему?

— Ты все еще на этой точке. Питекантропьей.

Я вздохнул.

— Когда же доберусь хотя бы до неандертальца…

— Не скоро, — сообщила она. — Очень не скоро. А насчет кроманьонца даже не думай.

На кухне щелкнуло, прозвучала мелодия, крышка плиты раздвинулась, снизу поднялся поднос с расточающим ароматы пирогом, двумя широкими тарелками с разной хренью, теперь еда совсем не похожа на еду, и двумя полулитровыми бокалами вина. Ума не приложу, как это все готовят одновременно, потому что пирог горячий, а вино холодное, но вообще-то приличные мужчины о кухне не говорят и способами приготовления не интересуются.

Мариэтта ловко вытащила, я хотел помочь, но сама перенесла к столу и красиво расставила, не забыв положить салфетки, которыми я вообще-то пользовался всего пару раз в жизни.

— Круто, — сказал я, — мне казалось, мы полчаса тому ели…

— Десерт не успели, — пояснила она.

— Это десерт?

— А что, по-твоему?

— Еда, — ответил я бесхитростно. — Но нет-нет, я поесть готов всегда! Спасибо!

— Это не все тебе, — предупредила она. — Есть я тоже умею. А теперь признавайся, где ты был весь день?

Я насторожился, вдруг спрашивает неспроста, но постарался ответить как можно безмятежнее:

— Уже и не помню… Вроде бы лежал на диване. Потом сидел в кресле-качалке.

— А потом?

— Потом начал раскачиваться.

Она спросила сердито:

— И так весь день?

— Счастливые часов не наблюдают, — напомнил я. — А с тобой я такой счастливый, такой счастливый…

— Тебя не было, — отрезала она. — Ты поехал в свою фирму, а потом… исчез!

Я охнул, пощупал себя.

— Вроде бы не совсем… и не весь… Фух, пока все на месте! Как ты меня пугаешь…

— Связь оборвалась, — пояснила она. — Твое местоположение не удалось определить даже со спутника, а у них там самая мощная аппаратура!

Я сказал с огорчением:

— Вот видишь, никому я не нужен. Даже аппаратура не желает меня искать.

— Кое-какая аппаратура, — сказала она язвительно, — дожидается тебя в ящике. На всякий случай держи при себе осиновый кол и большой молоток. Так где ты был, зараза?

— Ты как жена, — упрекнул я. — Где был, с кем пил, почему не позвал…

— Я полицейский работник, — отрезала она. — Детектив первого класса!.. А ты в сфере моей ответственности. Давай колись. Ну?

— Сперва доедим, — предложил я. — Хорошо?

— Ладно, — согласилась она, — но потом расколю до самой задницы.

Ей нравилось, когда я с последним выдохом брякаюсь на спину, раскинув руки, и она тогда опускается рядом на боку, опустив голову щекой на мой бицепс. Ногу обычно сгибает в колене и забрасывает на меня, подчеркивая женскую доминантность, но мне нравится это ощущение и субдоминантом никак себя не чувствую.

Все как раз напротив, чувствую себя могучей отдыхающей гориллой, к которой прижалась попискивающая мартышка.

Она начала рассказывать, как сегодня дежурили у здания одного НИИ, там какое-то ЧП, но им ничего не сказали, набежали типы из секретных служб, все перекрыли. Только и удалось узнать, что какие-то программы в закрытых ящиках начали вести себя слишком… непредсказуемо.

Я пробормотал:

— Мариэтта, мы вошли в мир… нет, нас внесло в мир, где все меняется слишком уж стремительно!.. Мы не успеваем, не успеваем! А успевать надо. Иначе либо ИИ нас поработит, либо мы сами издохнем от футурошока.

Она пощекотала длинными ресницами кожу моей руки, поинтересовалась непонимающе:

— Ты о чем?

— Надо быть готовыми, — сказал я, — к невероятному. Наши любимые дедушки и бабушки не умеют пользоваться дополненной реальностью, многие не понимают байм, а кто-то даже компьютеров не признает и не хочет ими пользоваться… Если не будем готовы к неожиданностям, к невероятным открытиям… станем такими же, а наши дети будут смотреть на нас как на питекантропов, это такие троглодиты…

Она сказала трезво: