Любовные многоугольники

Однако сейчас в поезде ехала толстушка-Айра – задумчивая.

Ей было, над чем ломать свою голову, уж слишком неожиданным оказалось предложение Заремы Башировой, на протяжении последних нескольких лет не подававшей о себе вообще никаких вестей, и вот сорвавшей ее в дорогу, по которой когда-то в поисках лучшей доли умчалась она сама.

Собственно, Зарема всю свою сознательную жизнь стремилась попасть в столицу. Айра с Назигуль перешли уже на последний курс местного пединститута, когда их настойчивая подруга с четвертой по счету попытки сумела-таки поступить на юридический факультет столичного университета.

Но после его окончания осесть в Алма-Ате Зареме не удалось. Тем не менее спустя время, уже будучи замужем, Зарема вновь отправилась на покорение дразнившей ее воображение заманчивой и перспективной столицы.

Первые два года подруги активно общались, частенько созванивались, приезжали друг к другу в гости, а потом Зарема, как в воду канула, даже не откликнулась на приглашение Назигуль на ее свадьбу.

На все расспросы подруг вечно хмурая мать Заремы отвечала, что дочь поменяла место жительства и работу, но никаких координат для связи ей не оставила, а при надобности она сама звонит в отчий дом.

Назигуль с Айрой сделали вывод, что Зарема из каких-то соображений решила поставить на их давней дружбе большой, жирный крест. И вдруг Зарема, или по-школьному – Зорька, неожиданно объявилась на своей малой родине.

Зорькой Зарему прозвали за кое-какие характерные особенности ее внешности.

Уже в старших классах она имела достаточно крупную для девушки ее возраста фигуру с покатыми плечами, широкой, почти круглой спиной и пышной грудью.

Вообще, Зарема вся была такой сдобно-обтекаемой, что мимо нее сложно было спокойно пройти.

Ее хотелось, в зависимости от настроения, ущипнуть, погладить, потрепать, заглянув при этом в ее глаза: большие, карие, опушенные длинными прямыми ресницами, и всегда чуть-чуть влажные. В общем, самая настоящая Зорька, да и только!

Заремка на прозвище не обижалась. Собственно, она никогда ни на кого не обижалась, ни с кем не конфликтовала, а потому прозвище «Зорька» скоро стало восприниматься всеми просто, как ее второе имя, без всякой насмешки или подковырки.

В один прекрасный день Зорька-Заремка позвонила Айре, сообщив ей, что она в городе, и пригласила ее в гости, к большому удивлению Айры, одну, без Назигуль или Зинки.

За то время, что они не виделись, Зорька еще больше располнела, обогнав в весе Зинку, но в отличие от последней, никаких комплексов по этому поводу не испытывала.

— Хорошего должно быть много, — с порога пояснила она остолбеневшей при ее виде подруге.

Как выяснилось в ходе разговора, за последние годы в Зорькиной жизни произошло много позитивных перемен.

Зарема без связей сумела устроиться в Министерство культуры главным специалистом по юридическим вопросам; выбить в своем родном ведомстве, а потом и приватизировать однокомнатную квартиру в малосемейном общежитии.

Подруга родила еще одного ребенка. И теперь привезла дочь на попечение своей матери, поскольку начальство очень торопило Зарему Баширову с выходом на работу.

Одно только беспокоило всем на свете довольную подружку – карьера ее мужа Салима.

По специальности инженер-строитель, Салим работал то в проектном институте, то в городском коммунальном хозяйстве, то в областном совете ветеранов войны.

В общем, он всегда умудрялся найти работу, не требующую ни умственного напряжения, ни физических усилий.

Отдавая себе отчет в инертности его натуры, Зорька вышла за него замуж только по двум причинам: с одной стороны, ее поджимал возраст, а с другой, собственная полнота Зарему сильно смущала. Это сейчас она стала женщиной без комплексов, а тогда!..

Практичная Зарема выбрала синицу в руках и как будто бы ни о чем не жалела, во всяком случае, никогда на эту тему не высказывалась.

В Алма-Ате Салим тянул лямку участкового инспектора и, наверное, продолжал бы тянуть ее и дальше, если б не активность характера его супруги.

— Представляешь, две штуки баксов – и Салим работает в ГАИ?

Карие, по-прежнему влажные глаза Зорьки возбужденно блестели.

— Вот, радости-то – жезлом размахивать, — фыркнула Айра.

— Ничего ты, милая, не понимаешь в специфике работы гаишников, и уж тем более не представляешь, сколько времени я потратила, чтоб найти нужных людей. Знаешь, как там все трясутся за свое место? Без хорошей рекомендации сегодня взятки не берут! Осталось дело за малым – найти деньги, — Зарема выжидающе посмотрела на подругу.

— Но у меня нет таких денег, да и у девчонок наших — тоже, — невольно смутилась Айра.

— Знаю, я все знаю и понимаю, как вам здесь тяжело живется, — голос Заремы звучал очень проникновенно и дружелюбно:

— На кусок хлеба с маслом в Семипалатинске заработать – почти что подвиг совершить! Хотя, признаюсь честно, я в Алма-Ате тоже, как белка в колесе кручусь, чтобы обеспечить семью всем необходимым.

Зорька шмыгнула носом и продолжила:

— Вон с вами, самыми близкими людьми, сколько лет не общалась, решая одну проблему за другой, все откладывала до лучших времен нашу встречу, позвонить – и то некогда было.

Из Зорькиных глаз покатилось несколько крупных слезинок.

Растроганная Айра успокаивающе погладила подругу по ее белой пухлой руке. От этого дружеского прикосновения Зарема внезапно взбодрилась, словно живой водички испила:

— Так вот, милая Айрочка, не денег я у тебя хочу попросить, помощи! Назигуль, конечно, не до меня, дай Бог ребенка поднять. А на Зинку я никогда в серьезных вещах не надеялась. Вот ты — самая подходящая кандидатура! К тому же, в свою очередь, и я могу тебе кое-что интересненькое предложить.

— Слушаю тебя, — Айра сложила руки на груди.

— Начну с конца, — Зорька едва ли не подпрыгивала на своем низеньком диванчике:

— Через пару месяцев одна сотрудница из нашего министерства должна уйти в декретный отпуск, а, значит, высвободится вакансия ведущего специалиста в музыкальном отделе. Понимаешь, к чему я это говорю? – подруга торжествующе смотрела на Айру.

— Вообще-то, я – филолог, — спокойно отреагировала она.

— Помню. Главное, что не математик или химик! С таким образованием было бы сложнее, — ничуть не смутилась Зарема: