Любовный хлеб

Женщина поет на опушке леса

Я — только гадалка. Как мне не лгать? Священником был мой отец, а прокаженной — мать. Качелями было распятье, а зыбкой — морская волна. Крестила меня бесовская сила — кто, как не она? Духовные песни я звонко пою: Так близко крестили меня к алтарю! Играла я в детстве с ужом и лягушкой — Ей камушек донный служил погремушкой. Венок травяной я видела, кстати, Что русалка сплела своему дитяти, А также сполохи речного огня, Что феи зажгли — жаль, что не для меня… Когда все пройдет и все разъяснится, Я стану монашкой, я стану блудницей. Сквозь речные кусты туманным днем Отец мой к нам шлепал почти босиком, Чтоб я не умерла в одночасье, молясь, Стеная, что я рождена в поздний час! А мама святого отца привечала На корточках, лик его сердцем вбирала, А мы с ней на мшистом прибрежье резвились — Не тем богам, что священник, молились. Учил он меня латыни постылой И грекам древним… Ох, тяжко мне было! Священник уйдет — мы славили ересь И тешили дьявола — он ждал, ощерясь. Ни зелени, ни цветов не видала, Кроме канав, пока взрослой не стала. От мамы — шлепок, от отца — наставленье. Какое же это было мученье! Чадо священника и прокаженной, Такой я выросла — тварью бессонной!

Юной девушке

Умолкла ты; слезинки прозрачные застыли, Как радуга, на темных ресницах — ну и что ж? Ужель девичью грусть излить нельзя иначе, Чем плача в темноте, покуда не уснешь? Когда в душе твоей опять проглянет солнце, Боюсь я, что ты плакать разучишься совсем И засветло уснешь, и навсегда утратишь Сиянье на ресницах, что слезы дарят всем. Я не хочу, чтоб веки набрякли от рыданий У вас, глаза прекрасные; обрызгайте чуть-чуть Ладонь, к лицу прижатую; на тонкой платья ткани Оставьте капли слез — ведь их легко смахнуть. Я наблюдала, как ты смаргиваешь слезы, И вспоминала лица, что ветер мне пригнал — Смеющиеся лица, красивые и гордые… Но самые чудесные — не те, кто слез не знал!

«Оплетенное злом и добром, как только способно сердце…»

Оплетенное злом и добром, как только способно сердце Спокойно, размеренно биться? Оно, как мотор на холостых оборотах, в механизм вселяет разброд: Кисть становится зеленоватой, а кое-где иссиня-желтой, Ведь пульс перебои дает Вслед за каждым сердечным толчком. Или, не пожелав повториться В ярких битвах, которым уже не сбыться, Отчаявшись, сердце идет к концу, А тепловатая кровь, лениво от усталого сердца отхлынув, Не дойдя ни до кисти, ни до виска, Образует заливы, пока На миг не замрет, пока бледность не подступит к лицу, Пока между диастолой и систолой не исчезнет граница.

Философ

Кто ты таков, что я, стремясь К тебе, ночей не сплю? Зачем из-за тебя и днем И ночью слезы лью? Кто ты таков, что, по тебе Томясь, я ветра шум Все слушаю лицом к стене, В плену тяжелых дум? Есть люди похрабрей тебя И, верно, подобрей: Кто ты таков, что ты один Всегда в душе моей? Что женский разум неказист, Вам всякий подтвердит… Кто я такая, что в любви Мне высший смысл открыт?..

Изгнанница

Ища, отчего печалится сердце, Я постигла, о чем грущу: Речи людские невмочь мне слушать; Город постыл мне. К морю хочу! Хочу я волны соленую сладость И ветер морской опять ощутить; Пусть будет то грохот, то шелест прибоя — Гул его никогда не избыть. А раньше, за мой палисад цепляясь, Душистый горошек остовы нес По кромке земли и зимнего моря… Тогда мне, конечно, легче жилось. А раньше на волны взбиралась утром, Под вечер из туфель песок трясла. Сейчас я — пленница зданий-громадин. От шума, от света жизнь не мила! Услышать бы снова, как стонут сваи — Над ними ветром корежит причал; Увидеть бы груз грохочущих бочек, Запруду, что частокол ограждал; Увидеть бы снова коросту ракушек, Наросшую на обломках судов, Услышать бы крики голодных чаек, Кружащих над пеной морских валов; Почуять бы снова качку хибарки В час, когда наступает отлив, Понять, что вздымается пресная влага, Страшиться сирены, глаза закрыв… Боже, каким это было бы счастьем — Вновь очутиться в родных краях, На Мэнском прибрежье толк понимая В судах, в ракушках и в якорях! А стало все это таким несчастьем! Здесь мне счастья не знать никогда. Без моря я прожила так долго — Была бы рядом морская вода!..

«Сердце голодное жаждет того…»

Сердце голодное жаждет того, Что приелось сытым сердцам. Красоту и добро я из ничего Добуду и сердцу отдам. Ненасытна его нужда, Ибо сердце растет всегда. Когда оскудеет моя душа, Утолит свой голод сполна, Быть может, я не дам и гроша За землю — на что мне она? Не стану бродить под ночным дождем, Запах травы различая в нем…

«Могучий Дух, всех превзойдя…»

Могучий Дух, всех превзойдя, Мнет землю мерными шагами. Велик он, даже в скорбь уйдя По тем, кого уж нет меж нами. Для смерти люди рождены, И каждому свой срок положен. Стенанья Духу не важны — Так ровен он и бестревожен, Не то что я. Я боль приму: По разным меркам нас кроили; Справляю тризну по тому, Кого вчера похоронили — Я среди ржавчины и слез, Оплакиваю ум безбрежный, Что прахом, словно мхом, порос, — Добыча Смерти неизбежной.

Музыканту

Вечер. Густеют тени, медлит речное теченье. Одетая в легкое платье, с соломенной шляпой в руке, Кто та, что подле тебя в лодке меж зарослей ивовых Сейчас пленяется звуком голоса твоего? Снова, как прежде, когда был ты со мной неразлучен, Ива глядится в воду, узкой листвой шурша. Тихо журчит река — там, у речных излучин, Врачует тоску душа. Любить тебя в разладе с собою мучительно: Ты так беспечен, так далек, что в глазах темно! Но безмятежность реки в сердце нисходит целительно, Боль с преодолением боли соединив в одно. Не я — другая под ивами, у гущины прибрежной, Горько смыкает уста, затаив банальный обет; Взгляд свой, полный признаний, на тебя устремляет нежно… А во взгляде твоем ни любви, ни презренья нет!

Recuerdo [2]

Усталые, веселые, не ведая забот, Всю ночь мы прокатались на пароме взад-вперед. Там было голо, чисто и пахло, как в хлеву. Но мы в костер смотрели, в ночную синеву; Мы на пригорке прилегли, где от луны светло. Гудели пароходы, и скоро рассвело. Усталые, веселые, не ведая забот, Всю ночь мы прокатались на пароме взад-вперед. Тебе досталось яблоко, а мне досталась груша: Мы их купили где-то — по дюжине на душу. Подул холодный ветер, светало над землей, И из ведерка-солнца дождь лучился золотой. Усталые, веселые, не ведая забот, Всю ночь мы прокатались на пароме взад-вперед, И свежую газету не стали мы читать; Старушке прокричали: «С добрым утром, мать!» Всплакнув из-за дареных груш, за нас молила бога. Мы дали денег ей, себе оставив на дорогу.

2

Recuerdo — Вспоминаю (исп.).

Побег

Не все ли равно, куда мне бежать, Какой дорогой — не все ли равно? Прочь отсюда, чтоб сердцу дать Простор, не то разорвется оно! Откуда мне знать, что в сердце живет, Откуда мне знать, какая беда? Но все-таки что-то во мне восстает: Уйду — не все ли равно куда! Вот бы весь день, всю ночь мне идти, В краю пустынном встречать рассвет — Там, где ни тропки, ни колеи, Ни крова, ни лиц надо мною нет. Вот бы идти из последних сил, Пока я замертво не упаду На берегу, где прилив отступил, На мшистых скалах дождь пережду. Куда мне дорога — в овраг или в порт, — В конце концов, не все ли равно! Пускай по мне причитает сам черт, Коль сгинуть в канаве мне суждено. Что с тобой случилось, дружок? Притихла за пяльцами, как посмотрю. Так. Ничего. Застрял узелок В канве. Давайте я чай заварю.

Песня к пьесе «Лампа и колокольчик»

Здесь, над городом, от ливней Тишина все неизбывней. Этот плачущий голос — где он? Наконец-то снег не тает, На деревьях оседает. Этот плачущий голос — где он? Время править челноку Ко прибрежному песку. Этот плачущий голос — где он? Все нахмурено: хлопот У земли невпроворот. Этот плачущий голос — где он?