Любви все роботы покорны (сборник)

Нет, старина, серьезно партнершу никогда не ранил. О неуязвимости оборотней много болтают, но я тогда рисковать здоровьем девчонки не собирался. Ну, срежу иногда пулей пару дюймов кожи – чтобы кровь появилась. Такие царапины на ней как на кошке… Сам не заметил, как влюбился. А уж она в меня втюрилась! Веришь, однажды, от нечего делать, говорю, мол, съел бы молоденькую куропатку, смерть как хочется. Пропадала моя львица целую ночь, а утром явилась – вся грязная, но чертовски довольная и с птичкой в зубах. Я тогда возьми и ляпни: не куропатку вовсе, кролика хотел. Больше так никогда не шутил – любовь любовью, а норов у Бестии крутой, особенно, когда она в львиной шкуре.

Мы никак не могли подобрать лошадь для Жози – они все шарахались и храпели, как только девчонка оказывалась в седле. Даже мой вороной подозрительно косил глазом, но терпел. В общем, накопили мы чуток деньжат, оделись поприличней и пересели в кабриолет, а Боливар превратился из верхового скакуна в ездовую лошадь. И все это не просто так, а чтобы провернуть великолепную аферу, возникшую в очаровательной голове Жозефины. Выбираем городишко, где народец бандитского вида, и – в таверну. Я болтаю, пью виски, играю в карты, не забывая при этом расхваливать Жози. Упоминаю, что она мое сокровище. «Сокровище» при этом с ангельским видом сидит где-то в уголке и смотрит в окно. И знаешь, не бывало случая, чтобы не нашлось парочки негодяев, рискнувших похитить девчонку. Потребовать, естественно, выкуп. Бедняги! Я иногда им даже сочувствовал. Как вспомню свою первую ночь в обществе киски… Эх!

Одним словом, я ждал Жози в ближайшем лесочке, и она никогда не возвращалась с пустыми руками. Да, амиго, вот на этой афере погорели мы в последний раз.

Сначала все шло по плану. Но когда я после таверны вернулся в мотель, сразу сообразил: что-то не так. В нашей комнатушке – полный бедлам, от мебели одни щепки остались. Очевидно, Жози дралась как бешеная. Обычно она сразу давала себя связать, лишь охала да падала в обмороки. Поверь, старина, уже давно не боюсь ни бога, ни черта. А тут такая дрожь проняла. За нее испугался, за Жозефину…

Никакой записки о выкупе не было. Зато на полу нашлась вещица, от вида которой я снова покрылся испариной. Медальон, с крестом внутри сердечка. Эта побрякушка постоянно болталась на цепочке у старика Джонсона. И тавро его бычкам выжигали такое же. Нашел нас все-таки старый дьявол!

Зато теперь я знал, куда ехать.

Боливар снова превратился в верхового скакуна и размеренной рысью двигался на запад. Подгонять его шпорами не хотелось – загоню ведь, а нам с Жози еще удирать. О том, найду ли девчонку живой, старался не думать.

На ранчо я ворвался нагло, без разведки. Знакомых ребят не видно: то ли старый злодей разогнал, то ли они все ускакали на пастбища. Зато навстречу мне выбежали с полдюжины грязных и небритых, но вооруженных до зубов головорезов. Грохота от их кольтов было! Только толку мало: привыкли палить у себя в салунах куда попало, залив глаза виски. А выйдут на улицу – застынут, надувшись, как индюки, и пялятся друг дружке в глаза черт знает сколько времени. В саванне так нельзя. Волк или мексиканский лев не будут торчать на месте и ждать, когда ты на них насмотришься. Бить надо сразу, наповал. И винчестер тут надежнее кольта. Что они и ощутили на собственной шкуре. Да, амиго, патронов я не жалел. У груженой телеги спрыгнул с Боливара и шлепнул жеребца по крупу – пусть удирает, а то еще схлопочет шальную пулю. Позиция оказалась удачной, и вскоре мои противники разлеглись по двору в самых непринужденных позах, облюбовав лужи из собственной крови.

Я не знал, сколько неприятелей расположилось в доме, поэтому перебежками пробрался к крыльцу, ударом ноги вышиб дверь. И сразу увидел Жози. На полу, туго связанную блестящими цепями. Над ней, скрестив руки на груди, ухмылялся Джонсон. Третий персонаж направился прямо ко мне. Лысый, низкорослый, а глаза раскосые, как у краснокожего. Только этот был не красным, а желтым. И без оружия. Джонсон, впрочем, тоже.

Мне бы сразу продырявить им животы, но, веришь или нет, излишней кровожадностью никогда не страдал. Одно дело, когда у противника кольт или нож. Ну, хотя бы когти и клыки, направленные тебе в глотку. А так… Тут узкоглазый вдруг завизжал, как поросенок, подпрыгнул и лягнул ногой по стволу винчестера. «Бабах!» – пуля ушла в потолок. Оружие из рук я не выпустил и сразу же попытался достать наглеца прикладом. Черта с два! Там, где только что торчала лысая голова, было уже пусто, а пятка мелкого дьявола врезалась мне в челюсть. Что копытом лягнул: зубы вроде бы на месте, зато в глазах как-то сразу потемнело. Винчестер грохнулся на пол, но сам я устоял – и не такие быки забодать пытались! Как только скуластая физиономия перестала троиться, тут же врезал по ней апперкотом. Это, знаешь, такая мудреная оплеуха, один ковбой научил, зарабатывавший когда-то на жизнь боксом. Желтолицый совершил неимоверный кувырок в воздухе и укрылся ногами.

А Джонсон стоял и все ухмылялся. Посмотрел я на неподвижную Жози, на ее застывшие, остекленевшие глаза. Такая злость проняла! Подхватил винчестер и разрядил в старого урода. До последнего патрона. А тот как ни в чем не бывало отлепился от стенки, оскалился и сообщил, что ему мои пули – как бычку москиты. Девка же предназначена ему. Как нелюдь нелюдю. И стал обрастать шерстью. Одежда – в клочья, и вот посреди комнаты сверкает глазами матерый волчина. Хотел испугать, значит. Невдомек ему, что Жози меня к своим превращениям давно приучила. Правда, делала это красивее.

Выстрел достал его уже в прыжке. Успел, зараза, мне руку зубами располосовать и подох. А в глазах волчьих – такое удивление!

Как же так, спросишь? Завалялся у меня еще один патрон. С серебряной пулей. Сознаюсь тебе, старина, любил я Жози, но сначала побаивался. Вот и изготовил… Так, на всякий случай. Носил, как талисман.

Пригодился, значит.

Высвободил я девчонку из кандалов, оказавшихся серебряными, вынес на крыльцо и услышал, что к нам спешат гости.

Мой жеребец на свист прибежал сразу. Взвалил ему Жози на холку, сам в седло – и ходу! Проскакали мы не больше мили, как понял – Боливар не вынесет двоих. Догонят нас. Вижу – Жози чуток оклемалась. Усадил на свое место, чмокнул на прощание и в который раз огрел бедную лошадку. Ничего, когда-нибудь встретимся, я вину искуплю.

Так и стоял, насвистывая ковбойскую песенку, пока прискакали шериф с помощниками. Уж не знаю, кто их позвал. Повязали, конечно. А доказать, что я устроил погром на ранчо, не смогли. Единственный выживший свидетель, тот самый желтолицый, сильно ударился головой и ничего не соображал. Вот меня и упрятали за решетку, пока он оклемается…

Что-то мне подсказывает: надолго тут не задержусь. Не такая натура у моей Рыжей Бестии, чтобы любимого в беде оставить. Видишь, как полная луна сияет? Жози в такие ночи на поиски приключений тянет. Слышишь, это ведь не кошка вопит, кто-то покрупнее! Не слышишь? Совсем у вас, городских, со слухом плохо. Эх, сейчас бы на волю! Дразнит меня эта луна, амиго, зуд и в душе, и в теле. Особенно чешутся шрамы, там, где О’Доннел погрыз. Что так испуганно смотришь?

Да, не тот перед тобой Генри Питерс, что был раньше. Меняюсь я. Раньше, к примеру, больше всего любил деньги и жратву, а уж третье место отводилось Жози. Сейчас без этой девчонки мне свет со всем его золотом не мил. Веришь, старина?

Вижу, веришь. Хороший ты мужик, Вилли. Знаешь, так уж и быть: дарю свою историю для писательства. Решай сам, что можно всем поведать, а об чем лучше умолчать. Чертовски занятно будет от кого-то услышать: читал, мол, книжку о Генри.

О его приключениях в самом сердце Запада, о дикой и прекрасной Рыжей Бестии.

Александр Змушко Зов природы

– Ты опять флиртовал с этой отвратительной атавистичной Сереной!

Ванесса прекрасна в ярости. Она похожа на вулкан – полный бурлящей магмы цвета вишневой наливки, прорезанной алыми венами подземной крови. Она закипает – словно кофе, которое не успели вовремя снять с конфорки.

– Она столь естественно, природно, очаровательно примитивна, – поясняю я.

Я не могу устоять.

Ее груди, которые легко перепутать с горами, соски, розовые, как закат, интимная сердцевина, алая, как расцветающий на один день цветок гибискуса: ее плоть, упругая и пружинящая, вся ее суть, полная тайн и их раскрытия – апокалиптически влекущая.