Люда Влассовская

— Я здесь, князь Георгий, спасите меня!

В тот же миг что-то холодное и страшное как смерть прошло по моей груди у левого плеча, и я потеряла сознание.

ГЛАВА XVII Горячка. Снова в старом гнезде

Темная ночь спустилась надо мной, и я уже ничего не видела, кроме этой темной ночи вокруг себя. Иногда, впрочем, мгла, окутывавшая меня, чуть-чуть как будто прояснялась, и какие-то странные картины выплывали предо мной… Я видела, как теснились темные великаны горы, уходя в голубые небеса… Мы скакали со скоростью ветра, ни на минуту не останавливаясь, точно за нами гналась погоня… Моя голова лежала на чьей-то сильной груди… Знакомый голос шептал мне что-то ласковое, родное, чего, однако, я не могла разобрать.

Я не понимала или, вернее, не могла вспомнить, кто говорил со мною… А когда я начинала вдумываться, стараясь припомнить, моя грудь и голова тяжелели и ныли, точно налитые свинцом. Потом я видела, как мы проезжали чужим, незнакомым городом, где навстречу нам выехали какие-то всадники в мохнатых шапках. Везущий меня человек приказал им снять меня с седла. Потом снова потянулась дорога, но я уже не чувствовала тряски от скачки, потому что лежала на мягкой перине, в громадной, крытой холстом арбе…

Сколько мы проехали так, я не помню… Чье-то коричнево-бронзовое лицо по временам склонялось надо мною, одним своим видом приводя меня в трепет; я кричала от страха, принимая это лицо за лицо моего врага муллы: «Он пришел за мною вести меня на смерть! Спасите меня, уведите меня! Я хочу жить… жить… жить!..» И я снова теряла сознание… И опять мрак, тьма и непроглядная ночь застилала мои мысли, зрение…

Наконец я впервые сознательно открыла глаза и огляделась. Незнакомая комната была полна солнца и света. Кусты пурпуровых роз протягивали в окна свои отягченные цветами ветви, словно приветствуя меня… Крохотная птичка чирикала на дереве, прыгая с ветки на ветку громадного каштана, растущего под самыми окнами.

Сбоку со стены мне улыбалась на портрете молоденькая джигитка дивной красоты в пестром, дорогом национальном костюме. А сверху в окно, смеясь, заглядывало небо… Оно было синее-синее и глубокое, как взгляд молящегося ангела… Ни облачка… ни тучки… Одна синева, светлая, чистая и дивно прекрасная кругом…

И незнакомая комната, и кусты роз под окном, и портрет красавицы джигитки над моей постелью поразили меня.

— Где я? — произнесла я, оглядываясь вокруг.

— У друзей! — послышался незнакомый голос, и я увидела то же коричневое от загара лицо и длинные усы незнакомого мне человека.

— Вы у друзей, Людмила Александровна, — повторил тот же голос. — Вы были больны, но теперь, слава Богу, вам лучше. По крайней мере, я свидетельствую вам это, я — ваш покорнейший слуга и доктор.

Я взглянула на говорившего. Решительно в нем не было никакого сходства с муллой, и я удивляюсь, почему я пугалась его в бреду.

— Где я? — повторила я, все еще озираясь.

— В Гори, барышня, в доме князя Джавахи, — отвечал поспешно все еще стоявший у моей постели доктор. — Не хотите ли видеть кого-нибудь из ваших друзей? — прибавил он.

Я, разумеется, хотела видеть их всех разом и заявила об этом доктору. Он вышел из комнаты, и я осталась одна.

Безумный восторг охватил все мое существо… «Я спасена, я жива, я избегла смерти! — кричало и пело что-то, ликуя, внутри меня. — Я жива! Я могу двигаться, говорить, думать и радоваться. О, что это за огромное, за чудесное счастье!» Только тот, кто стоял на краю могилы, тот может понять меня и мою бешеную радость, необъяснимую словами!.. Я захлебывалась от восторга… Я жадно глотала чистый воздух, дивный, ароматичный воздух Гори, и плакала счастливыми, радостными слезами…

В этом состоянии и застала меня вошедшая Бэлла. На ней был ее богатый наряд лезгинки, с массой ожерелий и запястий на груди и руках. Ее громадные глаза смеялись мне так же радостно, как смеялось небо и солнце и самый воздух ласкового Гори.

Я не узнавала прежней Бэллы, измученной нравственной пыткой. И никогда хорошенькая лезгинка не казалась мне такой красавицей, как в этот счастливый день.

— Бэлла! — вскричала я все еще в том же состоянии блаженной радости. — Вы красавица, Бэлла! Вы прелесть!

— Вот что выдумала, пригоженькая госпожа, — засмеялась она детским смехом. — Бэлла старуха, гадкая Бэлла… Вот кто красавица — так уж это верно!

И движением руки она указала на молодую женщину, изображенную на портрете.

— Сестра Марием это! — печально зазвучал ее голосок. — Она умерла двенадцать лет тому назад… умерла христианкой… И Бэлла также будет скоро креститься, и Израил с ней, — добавила она мечтательно и тихо.

— О, как это хорошо, Бэлла! Вы не забыли вашего решения… — обрадовалась я.

— Бэлла никогда ничего не забывает, — торжественно произнесла молодая женщина, — и то, что ты сделала для нее, госпожа, тоже до самой смерти не забудет Бэлла!

И прежде чем я успела произнести слово, она стремительно опустилась на пол и приникла губами к моим ногам.

— Что вы, что вы, Бэлла! — взволновалась я. — Я ничего ровно не сделала для вас! Бог с вами!

— Ты должна была умереть за меня! И не подоспей вовремя брат Георгий, тебе бы не видеть уже ни светлого дня, ни горийского неба! — И, сказав это, она присела на край моей постели и стала рассказывать мне, как они испугались во время их бегства, когда я исчезла у них из виду, как долго плутали потом в горах, ища меня, и как, потеряв всякую надежду, помчались в Мцхет поднять на ноги полицию и власти. Князя Георгия они не застали в Мцхете. Он, не подозревая о случившемся, отправился уже в Бестуди за мной в сопровождении нескольких казаков.

— Брат Георгий, — продолжала рассказывать Бэлла, — попал в ту самую минуту, когда они решили погубить тебя… Он и не догадывался, что ты находилась в доме муллы. И только когда ты позвала на помощь, брат Георгий бросился в молельню и нашел тебя истекающую кровью на полу и рядом Эйше с кинжалом в руках… Бедная госпожа занемогла опасно… Госпожа бредила смертью и убийством всю дорогу… Госпожа говорила, что ее хотят убить за то, что она помогала Бэлле и Израилу бежать и познать веру Христа. И если б на немного опоздал брат Георгий, тело госпожи давно бы клевали горные коршуны… Но Бог христианский, добрый Бог не допустил тебя до гибели. Теперь и мулла, и наиб, и Эйше, и все приговорившие тебя к смерти схвачены и сидят в тифлисской тюрьме… Мулла даже и не запирался от своей вины. Он ненавидит урусов и хвастался тем, что хотел разделаться хоть с одним человеком из их народа.

— А Хаджи-Магомет? Где он — ваш отец, Бэлла?

— Он здесь, с нами, в Гори… хочешь, я позову его к тебе?

Но вошедший в эту минуту доктор строго запретил новые разговоры и расспросы. Я была слишком еще слаба после болезни, да и рана в плече, еще не вполне зажившая, чувствительно давала себя знать. Я закрыла усталые веки и лежала спокойная и счастливая, как никогда.

Уже перед самым наступлением ночи я услышала, как кто-то на цыпочках вошел в мою комнату и участливо склонился надо мной.