Люди долга и отваги. Книга первая
Шрифт:
— Если бы я вез эти тюки, я бы ночью мимо ГАИ не поехал, — размышлял Владимир. — А они что, дурнее меня? В другую сторону можно — в соседний район дорога. Вряд ли туда подались. Но будем считать, пятьдесят процентов за то, что уехали туда. Остальные пятьдесят приходятся на поселок. Так неужто ночью никто не видел и не слышал машины? Эх, как же в горячке не проверили — теперь-то полгода прошло, разве в состоянии кто вспомнить. Конечно, если наводить вопросами, вспомнят, да толку что…
И все же в душу запал этот грузовик. Что бы ни делал — в ушах шум мотора, будто сам слышал. В ночь на 12 марта было ограбление.
— Постой, что же у нас 12 марта было? Ведь что-то было. Ну-ка, ну-ка, ага — выборы в местные Советы.
Если бы угрозыск полагал, что
К старухам майор питал слабость. Обычно детективы их не очень жалуют: путается у них все в голове, фантазерки и поучать любят. Капитан Гавриков пошел к одной, как положено, электромонтером представился: проводку-де надо проверить. Старуха с распростертыми объятиями встретила, чайку предложила. Капитан потолок и стены избегал глазами, ну и завел интересующий его разговор: одной, мол, наверное, скучно, да кто это на фотографии, ах, сын, а сноха-то когда в последний раз была, современная-то молодежь стариков вниманием не балует, то да се (ему про сноху надо было выяснить). А старуха тем временем старый утюг откуда-то достала: «Починил бы заодно, да еще кипятильник сломался, не найти только». Взял капитан утюг, вертит его, а что с ним делать, не знает. А ехидная эта бабка и говорит: «Давеча по телевизору из ваших тоже показывали, тот водопровод смотрел». Гаврикова в жар бросило. И себя клянет, и бабку. Пугануть ее решил: «А может, я вор». — «Глупый, стало, ты вор, что у старухи унесешь-то, старье какое — так я его бы сама продала, ан скупки все позакрывали».
Побаски старухи майор слушал охотно, даже когда они начинали вспоминать ныне живущую или почившую родню. Потому что они знали все, эти старухи. Информированные были свидетели. Ну а уж отобрать, что тебе нужно, — это и есть розыск. Вот и обходил Владимир старух одну за другой.
Марфа Петровна Огурцова, проживающая в собственном доме по Бужениновской улице, и рассказала инспектору про машину. Старушка Марфа Петровна сухонькая, чистая, несуетливая. Живет с кошкой, собакой, птицей какой-то, аквариум содержит. В доме икон целый угол — верующая. Поговорить особенно не расположенная — и это понравилось ему.
— По нашей улице редко ездят — грязища вон какая. А уж чтобы в темноту да в слякоть… А тут шальной какой-то спьяну чуть в забор не въехал. Аж окна грязью обдал.
— А почему вы думаете, что это было в ночь на 12 марта?
— Под выборы-то? Это точно.
— Но почему?
— Обычно я рано ложусь, что зря свет жечь. Лягу, молитовки почитаю и засну. Просыпаюсь в полночь, что уж тут ни делай, бог сна не дает. Привыкла.
— Нет, машина не могла так поздно.
— Ты слушай. Перед выборами-то все за полночь домой приходила. Телевизор мы смотреть повадились в агитпункте. А как проголосовали — убрали кино. Это у них всегда так. А перед выборами нам, старухам, раздолье. Все смотрели мы тогда… Я собралась было домой — последние известия я утречком по радио слушаю. А старухи мои говорят: «Не торопись, Петровна, сегодня телевизор последний день». Я и осталась. Потом посудачили. Домой-то я около часу пришла. Только в дверь, а он как взвоет — грузовик-то чистый зверь, как только не застрял в колдобинах наших.
— Так, так, так. А вы никому не говорили утром?
— Может, и говорила — окна все грязью заляпал.
Бужениновская улица никуда не ведет, ее пересекает небольшая улица Ступина, если по ней свернуть вправо, то выедешь опять к комбинату, если поехать влево — упрешься в поле. Значит, где-то здесь, по всей вероятности, машина в этих домах сбросила тюки, по улице Ступина мимо комбината уехала в город Уже пустая. Если это, конечно, та машина.
Высчитал время Владимир — совпадало. Сторож слышал рев машины около часу ночи, и Огурцова примерно в это время. По Бужениновской минут пятнадцать всего и ехать от комбината. Но куда она, эта машина, приехала?
Конечно, украденное давно куда-то сбыли: полгода прошло. С другой стороны — нигде пока эта пряжа не вынырнула. Да и вынырнет ли? По крайней мере в нашем городе… Тут жди и жди, только вряд ли дождешься.— Придется опять брать курс на старух, — сказал полковнику Чельцов, — где-то сгрузили же тюки.
Старухам нравился инспектор. Каких только забот и невзгод своих они ему не выкладывали! А Марфа Петровна нет-нет да и поддевала.
— Что ты все вокруг ходишь, ты у нас выпытывай, чего тебе надо, — не зря же ты к нам ходишь. Так не бывает, чтобы такой мужчина зря ходил к бабкам столетним.
— Это так, не зря хожу. Но я и сам не знаю, что мне надо. Трудно мне, вот я и опираюсь на вас, на общественность.
— Сами на костылях ходим, на нас какая опора, — отвечали старухи.
И все-таки он узнал от них, что Нинкин ухажер («Да какой ухажер, прости господи, живут давно!») Костя Лобанюк с полгода как гуляет без просыпу. Нинку поколачивает, но дорогие наряды покупает не скупясь.
— А ведь, считай, не работает нигде. С одной работы уволился, на другую перешел, на бюллетене все время, а сам около ларька лечится.
— Один, что ли, он у вас такой? — спросил майор.
— Какой там, от пьянчужек житья нет, хоть бы вы их приструнили. В городе милиция смотрит, а в нашем комбинатовском поселке раздолье им.
— Ну и Костя, как все?
— Как все. Только ведь исправный был парень. А тут ровно с цепи сорвался.
Владимир решил присмотреться к этому Косте. Между прочим, тот работал на комбинате, но давно уволился. Да и никаких подозрений не вызывал он, непохоже было, что участвовал в ограблении, но деньги действительно у него появились. Прогулял их, теперь на Нинкиной шее сидит. А немалые были деньги — мебель купил своей сожительнице, ее одел, сам оделся.
С пьяненьким Костей познакомился майор. Тот свою Нинуху ругал. Работать она его заставляет, а что он на той работе заработает?
— Жить-то надо, — закинул удочку майор, — а без работы как же?
— Живут люди, — неопределенно ответил Костя, — а от работы лошади дохнут.
— Бывает, — ответил Чельцов и оставил Костю. И все-таки ответ Кости мимо ушей не пропустил. Отметил себе: Нинка не деньги заставляет добывать, а работать; Костя ссылается на опыт неких людей, которые «живут», надо полагать, не переутомляясь, как лошади, работой.
Познакомился Чельцов и с Ниной, с Костиной любовью. Понравилась майору Нина. Огорчена была постоянными пьянками Кости. Судя по всему, женщина ничего не знала о происхождении Костиных денег, но что деньги были, и немалые, она утверждала. Очень хотелось Владимиру Чельцову убедить Нину, чтобы «расколоть» Костю. Но он сам учил молодых инспекторов:
— В нашей работе многое можно простить, не прощается одно — беззаконные, недозволенные методы сыска.
Привлечь Нину было не дозволено. И Владимир лишь время от времени заходил к ней, когда Костя попадал в какой-нибудь скандал. Нина охотно рассказывала о своей жизни, жаловалась на Костю, но жалела его. Однажды Нина раскрыла сумочку, вынула платок и случайно потянула яркую толстую нитку. «Та, медицинская», — мелькнула мысль.
— А что это за нитка такая оригинальная? — спросил Чельцов.
— О, хорошие нитки, прочнее шпагата. Это Костя как-то приносил.
— Для чего?
— А он их Кожаному передавал.
— Кто это Кожаный?
— Фамилии не знаю. Он кофточки, что ли, вяжет.
Ниточка из Нининой сумки потянулась далеко и привела к преступной группе, содержащей подпольный трикотажный цех.
Но в этой операции майор Чельцов уже не участвовал — то дело службы ОБХСС, а угрозыску своих забот хватает…
Все рассказанное о Владимире Ивановиче Чельцове я узнал не от него. А при встрече, когда он был героем дня, мы обсуждали предстоящий суд над четырьмя грабителями. Фабулу дела я знал, да и на процессе все будет подробно рассматриваться. Меня интересовало, как были изобличены преступники — пойманы как? Это ведь в залах суда обычно не исследуется.