Люди и боги

Граф помедлил, взвесив, не прогнать ли закатницу. Но Эйлиш приняла такой смиренный вид, что Флеминг смилостивился и сунул аббату письмо:

— Читай.

Священник вскрыл печать и пробежал взглядом строки. Нахмурился, подвинул лампу ближе к листу, внимательно перечитал второй раз.

— Милорд… простите, но вам лучше самому…

— Грм.

Флеминг взял лист в вытянутую руку, затем поднес к самому носу, а после отодвинул на фут. Джоакин прекрасно его понимал: если читаешь нечасто, отвыкаешь от буковок; нужно приладиться, настроить глаза. Найдя наилучшую видимость, граф начал шевелить губами. Каждое прочитанное слово он повторял сам себе вслух, однако не верил даже собственному голосу.

— Что тут говорится?! Он пишет, будто это он…

— Да, милорд, — подтвердил аббат.

— У него есть такая сила?! Откуда?!

— Он пишет: от Праотцов.

— Идова ересь! Богохульство!

Граф скомкал письмо, лист бумаги пропал в его громадном кулаке.

— Говорите, если вам есть, что сказать! А нет — сожгу вас, как еретиков, и пойду сдаваться Ориджину!

— М-да, сейчас расскажу… — выкашлял Мартин. — Можно того, вина? Пересохло внутри…

Он взял у аббата кубок, обильно промочил горло, утер губы рукавом.

— Значит, вот что. Семнадцатый Дар был особенный. В нем оказались не только Предметы. Она вот не даст соврать: первыми в ложе спустились закатники и нашли там…

Мартин говорил добрых полчаса. Сначала робел и путался в словах, но чем больше оживало в нем воспоминаний, тем крепче становился голос, уверенней лилась речь. Гнев, досада, жажда мщения вытеснили робость. Мартин заговорил с жаром, клеймя и ненавидя былых обидчиков.

Перемены произошли и в слушателях. Граф и аббат встретили начало речи с явным недоверием и злостью. Но чем больше подробностей они узнавали, тем шире раскрывались их рты, выше заползали брови. Да что говорить: сам Джоакин был потрясен, хотя и знал уже немало шейландских секретов. Он услышал даже не сказку, а — легенду, как в священном писании. И правдивость ее не вызывала сомнений.

— Три мерзавца решили утаить это от всего мира, — окончил речь Мартин Шейланд. — Чтобы скрыть правду, они прикончили пять человек. Мы с братом чудом остались живы. Если б не Вит, конец бы нам! Но теперь мы всем расскажем, как было. Это наш, того, святой долг!

Граф и аббат долг молчали, переваривая услышанное. И хорошо, ведь Джоакину тоже требовалось привести в порядок мысли. Наконец, Флеминг спросил:

— Лорд Мартин, почему вы до сих пор молчали? Все верующие люди должны были узнать!

— А как мы могли? Нас бы того. Они же поклялись — убить каждого, кто хоть слово.

— Но теперь вы, стало быть, набрались мужества?

— Не только мужества, а и силы тоже. Вит разделал этих трех гадов! Айдена сжег, Адриана скинул с трона, Десмонда сделал калекой. Теперь мы не боимся их, так-то!

— Все эти годы вы боролись за право говорить?

— Ну, да, вроде того.

Граф потеребил бородищу.

— Похоже, вы с братом совершили духовный подвиг. Если все так и есть, как сказано, то вас должны причислить к лику святых. Но чем докажете свою правоту?

— Я того… клянусь, что все так и было.

— Ручаюсь за каждое слово лорда Мартина, — с поклоном добавила Хаш Эйлиш.

Граф повернулся к аббату. Уже по лицу священника было ясно: он поверил всему.

— Милорд, наши гости не лгут, это чистая правда. Все невероятные события последних лет говорят в их пользу. Никак иначе не объяснить всего, что случилось. А главное доказательство — то, что мы с вами видели в Запределье.

— Уфф… — Граф отер лоб, будто внезапно вспотел. — Ваш брат владеет таким оружием?!

— Ну, Пауль же — посланник богов. Он дал Виту все, что нужно для победы.

Граф поднял чашу вина:

— Лорд Мартин, позвольте выпить с вами. Скоро в вашу честь напишут иконы, а я смогу гордиться, что сидел с вами за одним столом.

Наверное, Мартин в жизни не слышал ничего подобного. Он смешался, покраснел, опустил глаза.

— Того, милорд… Будет вам…

— Скромность — неотъемлемая черта святого человека, — сказал Флеминг и брякнул кубком о кубок Шейланда. — За ваше здоровье, милорд, и за успех нашей борьбы.

* * *

Вечер был пасмурным. Темные тучи, налетевшие с Дымной Дали, заволокли все небо и прежде времени погасили солнце. Закат еще только начинался, а казалось — уже ночь. Графский замок и городские стены едва проступали в сумраке.

— Ветер сменился, — заметил Джоакин.

Уже несколько часов его не покидала тревога: успеем ли? Корабли Флеминга шли волоком против течения и ветра. Волы, подгоняемые бурлаками, тащили суда на привязи. Уэймар давно показался на горизонте, но приближался мучительно медленно. Джо стоял на носу флагмана и сверлил глазами город, заклиная: быстрее же!

Но перед закатом ветер сменил направление, моряки поставили паруса. Сначала ветер был слабее течения и лишь помогал волам. Вскоре он набрал силы, и корабли стали обгонять упряжки. Канаты провисли, окунаясь в воду. Прозвучали команды, матросы развязали узлы. Бурлаки остановили волов и стали сматывать веревки, а корабли устремились навстречу реке, разбивая носами волны.

— Теперь ваша душа спокойна? — Спросила Хаш Эйлиш. — Больше не боитесь опоздать на подвиг?

— Подите прочь, — буркнул Джо.

— Не держите обиды, сир. Позвольте мне объясниться.

— Вы уже все объяснили в дороге. Вы — хищница, жадная до боли и смерти. Хотели увидеть, как я убью Мартина, лишь затем и напросились с нами. Рад, что разочаровал.

— Нет же, сир! Вы ничего не поняли, потому и прошу: послушайте.

— Было бы, что слушать.

— Я служу Павшей семнадцать лет. Моя вера столь крепка, что ни страхом, ни страстью ее не разрушить. Но все годы мы, ее слуги, были в меньшинстве. Вынужденные таиться, носить маски, притворствовать — изгои. Сейчас, сегодня — долгожданное время для нас. Скоро все услышат наше слово и узнают нашу правду. Но обратятся ли в нашу веру?

— Меня это не заботит.

— Сир Джоакин, вы — мой проводник в мире тех, кто не верит. У вас чистая душа, не испорченная лишним знанием. Вы видите мир таким, каким видит его простой добрый человек. Вы — душа и голос всех честных парней. Мое сердце поет от счастья каждый раз, как вы делаете выбор в нашу пользу!

Джо избегал смотреть на нее, даже нарочно косился в другую сторону.

— То вы назвали меня гадательной картой, теперь — образцом мужика. Я вам не холоп! Я — носитель Перста Вильгельма, лучший воин графства! А может, и всего мира!