Люди и чудовища. И прибудет погибель ко всем нам
Шрифт:
— Ты шутишь, да? Взять и просто забыть о том, что случилось? Это считаешь нормальным? А как же Ка? Он твой друг! Неужели тебе всё равно?
— Мне не всё равно. Но здесь ничего не поделаешь. Хотя бы ты не будешь страдать.
— Да я не хочу быть, как Хаокин! — закричала Элеон. И тут же посмотрела на брата. Он молчал. Она сразу добавила: — Я не так выразилась. Я не хочу поступать, как ты.
— А есть разница? — спросил он.
— Да. Ты — это тысяча поступков. Я говорю только про самозабвение.
— Какое еще самозабвение?
— Ты же свою память стираешь.
— О чем ты? — эта мысль показалась Хаокину смешной. — Я не делал этого.
— Как же ты тогда забыл обо мне?
— Всё Академия.
—
— Все всё забывают.
— Но не так. Ладно. Ты был в доме родителей после пожара? Я это не о теперешнем времени. А до этого. Так был?
— Да, вроде. Я не понимаю, к чему этот вопрос…
— А когда? Сколько раз? Что ты делал? С кем общался?
— Да… я же не могу всё помнить. Ну, разок. Но это было так давно.
— Хаокин, всего пару месяцев назад. И ты за эти годы приезжал сюда раза три. Ты умеешь стирать память с помощью заговоров. Мои вот воспоминания забрал. Думаешь, к себе ты лучше относился?
— Я бы так не сделал.
— А откуда тебе знать? Это же стирание памяти. Ладно, предположим, ты не делал этого специально, но мог случайно. Заговор при помощи воды. А что есть человек как ни вода?
— Ну хорошо! — Хаокин развел руками. — Сдаюсь! Ты меня убедила! И что дальше? Раз я здесь не нужен, могу идти? СПАСИБО! — И прежде чем кто-то из девушек успел возразить, он вышел из комнаты.
— Я бы сказала, ты его обидела, — произнесла Ариадна. — Но до этого я заявила ему, что лучше бы умерла, чем его повстречала. Так что просто промолчу. Да. Просто промолчу.
Элеон ударила себя по лбу и побежала за Хаокином, но долго не могла его найти. Наступила ночь и только тогда Элеон заметила брата. Он сидел на крыше дома и курил. Элеон взлетела к нему и уселась рядом. На небе были тучи. Ни одной звезды.
— Слушай. Если ты обиделся, прости. Я не хотела тебе ничего плохого. Просто считаю, что тот выход, который ты избрал, неправилен. По крайней мере, для меня.
— Я не в обиде. Только… бесит. Я ведь знал, что всё этим кончится. Что привяжусь к вам, и снова… Я просто хотел все дела закончить, как надо, перед… И я предупреждал вас с самого начала, кто я такой, но зачем, зачем вы ко мне полезли, если я вас настолько раздражаю?
— Это не так. Я никогда тебе плохого не говорила. Ариадна — да. Но мне кажется, она монстр.
— Я думал, теперь вы все-таки подруги. Вы же общались, у вас там секреты от меня.
— Мы две притворщицы. Но ее план… Мне кое-что пришло в голову. Если ты можешь воспоминания отбирать, то, наверное, и возвращать тоже способен. Восстановишь мои?
— А зачем тебе это? Ты же совсем мелкой была. Эти воспоминания ничего не значат.
— Как это не значат? Память — это про то, кто мы есть. А я хочу понять, кто я. Потому что сейчас мне это не совсем ясно. Родители ушли слишком рано. Я знаю, ты заботился обо мне, но я забыла об этом. Или, раз для тебя не важны те мои воспоминания, не важна и я?
— Ты же знаешь, что это не так.
— Не знаю! Ты же стер себя из моей головы. Как я могу знать?
— Да что ты прикопалась к этим воспоминаниям? — закричал Хаокин. Вдруг на небе сверкнула молния. Тогда Элеон наконец заметила, что с братом что-то не так. Он не просто обижен, здесь другое. — Не мог я поступить иначе, — продолжал он. — Если бы всё зависело только от меня, я бы тебя не оставил. Я тебе зла не желал, ты пойми это. Все эти люди вокруг, эти демоны. Они меня довели до безумия. Я уже себя не контролировал. Ты пойми. И забывать не хотел, эта адская Академия всё. Слушай, я правда не знаю, сам ли предавался забвению или нет. Но те обрывки жизни, что у меня остались в голове, ужасны. И, может, к лучшему, что ты этого не помнишь?
Элеон с удивлением глядела на брата. Раньше он казался ей выносливым в эмоциональном плане. Он ведь даже не обижался на эти придирки Ариадны.
Но теперь… У Хаокина сигарета в руках дрожала. А глаза сверкали, как в тот момент на кладбище. И глядел он на мир так, будто его совсем не видел. Будто что-то в нем замкнулось. И что за паранойя? Элеон ни разу брата не обвиняла в том, что он ее бросил. Разве что в мыслях? Да даже в них — нет. Он чувствует вину за это? Видимо. И за всё остальное, о чем Элеон может только догадываться. Теперь она точно обязана узнать правду.— А знаешь, чего я на самом деле понять не могу? — вдруг проговорил брат не своим голосом. — Элеон, почему ты готова простить весь мир, но не меня? Родителям их грехи отпустила. А из-за этих людей мы чуть не умерли. Они предали нас! А ты простила их. А я тебя не предавал. Я всегда был за тебя. И ты меня простить не можешь. Я вижу укор в твоих глазах каждый гребаный день. Это убивает. Ну почему? Почему? — Хаокин судорожно растирал на висках пепел от полностью сгоревшей сигареты.
Элеон всё смотрела в его глаза и видела безумие. Брат будто ушел из реальности и оказался в каком-то своем темном-темном коконе, где нет ни света, ни счастья, ни любви.
— Ладно, я отвечу, — сказала девочка, не зная, что говорить. — Хочешь понять, почему я простила их? — Она сделала паузу. — Каждый день эти десять лет они провели, думая о том, что совершили. — Теперь голос ее дрожал. — Но они не предавали нас, Хаокин. Они проявили слабость. Испугались, узнав, кем мы можем стать. Побоялись действовать. Они нас не предавали.
— Их слабость стоила нам жизней! — закричал он. Элеон вздрогнула и чуть отодвинулась от брата, но он не заметил. Хаокин продолжал: — Из-за их слабости я такой. Из-за их слабостей мне пришлось стать жестоким, мне пришлось стать убийцей. А я не убийца! Я не жестокий. Из-за их слабости у тебя не было семьи, из-за их слабости ты просидела свою жизнь в болоте. У тебя не было ничего: ни друзей, ни возможностей.
— Ты меня перебиваешь! — закричала Элеон испуганно. — Я не закончила, — сказала она уже тише. По ее спине промчались мурашки. — Нет. Ты не прав, черт возьми. Ты винишь во всем родителей. Но это ты сделал выбор, и тебе отвечать за последствия своих действий. И судьба, предназначение, случайность — чушь собачья! Я росла без друзей, только потому что считала себя никому ненужным уродом. И почему я не могу тебя простить? Не из-за твоих ошибок. Я без понятия, что ты сделал. А потому что ты даже не раскаиваешься. Ты сказал: «Я не хотел привязываться, ведь знал, чем это кончится». Но, черт возьми, ведь у других выходит строить отношения. Чем ты так плох? Или это люди тебе попадались плохие? Не думаю. Скорее, это ты себя с ними так ведешь. Запугиваешь, а потом спрашиваешь: «Чего меня пугаются?» Или прощаешь каждой шизонутой ее бзики, а потом искреннее удивляешься: «Почему это она так ко мне относится?» Без понятия, о чем ты трепался, но за эти две минуты я поняла тебя больше, чем за всё время знакомства. Кошмар какой-то! — Элеон выдохнула.
— Это не правда, — проговорил брат совсем тихо. — Я сожалею о том, что делал.
— Но повторись ситуация, и ты поступишь точно так же. Это и обо мне тоже. Но я всегда казалась себе такой слабой. А ты, ты — другое дело, ты ведь такой сильный, решительный, умный, но не способен понять таких простых вещей. Вот почему я не могу тебя простить.
Наступила тишина. Аттали глядели в ночную мглу. Небо заволокло тучами, и там, вдали, начинался дождь. Весна пришла. Они оба думали о своем. Элеон — о том, что, наверное, похожа на брата гораздо больше, чем полагала. Или она всегда знала, что является будто его тенью, поэтому так и стремилась найти? А если она тень, то она хуже? Она станет такой же — злой, ненормальной, только слабее, только отголоском? Или, может, попытаться сделать то, на что брат не способен — исправить ошибки? Мертвеца не воскресить, но живым-то помочь можно.