Люди не ангелы

В обширной и дремотно-пустынной комнате - приемной начальника училища - по очереди доложили дежурному командиру, что явились по вызову. Тот, подавив зевотный вздох, тут же нырнул за тяжелую, обитую темным дерматином дверь, на которой блеснула золотыми буквами табличка: "Начальник училища", и вскоре возвратился.

– Ярчук, заходите!
– сказал дежурный, кивнув головой на приоткрытую дверь.

Павел почувствовал, что сердце его оборвалось и растаяло. Еще минуту назад он твердил про себя, как нужно отрапортовать начальнику о своем прибытии, а тут перешагнул порог и замер, придавленный какой-то тяжестью и будто ослепленный обилием света, лоснящейся мебелью, красной ковровой дорожкой.

Услышал из глубины кабинета негромкий и спокойный голос:

– Проходите сюда, товарищ Ярчук.

Только теперь Павел рассмотрел за столом полковника - седовласого человека с добрым округлым лицом и грустными, по-отцовски внимательными глазами.

Глаза полковника подбодрили его. Окрепшим шагом подошел к столу, глубоко вздохнул, чтобы доложить по форме, но полковник тихо сказал:

– Садитесь, пожалуйста.

Павел присел на краешек мягкого кресла и, чувствуя, как воротник гимнастерки давит шею, как мелкие росинки пота вспухают на его лице, уставил испуганно-ожидающие глаза на этого седого и совсем не страшного человека. А полковник, будто позабыв о Павле, читал какую-то бумагу с синим расплывчатым штампом в уголке.

Наконец он поднял свои мягкие, внимательные глаза с тусклыми огоньками грусти и заговорил. Голос полковника был задумчиво-мягким, напоминающим голос первого учителя Павла - Прошу.

– Ярчук, вы, надеюсь, не из слабонервных?.. У нас будет серьезный мужской разговор. Он... неприятен и для вас и для меня... Вы отдаете себе отчет, что вы еще юноша и что у вас вся жизнь впереди?

– Да... отдаю, - ответил Павел, не слыша своего голоса.

– Я это говорю к тому, - раздумчиво продолжал полковник, - что для вас не должно быть трагедией, если вам придется выбирать себе новую профессию.

– Почему?!
– Павел уже смотрел на полковника с жарким ужасом.

– Потому что есть много других интересных профессий, - уклончиво ответил полковник.
– Учитель, врач, инженер, агроном, электрик... Да мало ли каких! А вам захотелось обязательно стать летчиком... Неразумно это, учитывая, что с родственниками вашими неблагополучно.

– Я же писал!..
– Павел вскочил с кресла.

– Садитесь... Знаю: вы писали в Москву об отце, просили дать вам возможность поступить в летное училище. Эту просьбу уважили. А сейчас выяснилось, что не все вы написали об отце... Впрочем, самое главное то, что некоторые другие ваши родственники репрессированы, а некоторые раскулачены.

– Брехня это!
– запальчиво воскликнул Павел, чувствуя, как похолодели под его руками подлокотники кресла.

– К сожалению, правда, - будто с сочувствием сказал полковник.
– Вот ответ председателя сельсовета на наш запрос. Может, вам еще не известно... Ярчук Андрон, служивший у Деникина, вам кем приходится?

– Никем! У нас полсела Ярчуков.

– А здесь написано, что он ваш крестный отец.

– Неправда!

В глазах полковника залегло сомнение.

– А кулачка Басок Оляна? Она сестра вашей матери?

– Да...
– после мучительной паузы проговорил Павел.
– Двоюродная сестра...
– Он раньше никогда не задумывался над тем, что покойная Оляна их родичка.

– А кузнец Дмитро Шевчук?

– Двоюродный брат отца...
– Павлу казалось, что его окружила черная удушливая пустота, и голос полковника доносился откуда-то из-за ее пределов.

– А Ярчук Данило?

Не знал Павел, кем приходится ему Ярчук Данило. Мало ли у него в Кохановке двоюродных и троюродных?.. Когда живешь рядом с ними, никогда об этом не думаешь. В селе не чтят дальнего родства. Ведь семьи у всех большие. Поди упомни, как сложилась родословная каждого семейства...

Полковник еще о чем-то говорил, упоминал чьи-то имена. Мелькнула и угасла в памяти фамилия Степана... Павел уже ничего не воспринимал. Где-то в нем, в самой глубине, закипали слезы, и он до скрежета стискивал зубы, чтобы не разрыдаться, не выпустить из души на волю сжавшийся в пружину вопль.

Пересилил себя и снова стал слушать, будто для того, чтобы до конца испить горечь этих тяжких минут.

– Зло написано, - говорил полковник, уставив болезненно-сумрачный взгляд в бумагу.
– Если здесь и половина правды, все равно другого выхода нет... Надо отчислять вас из училища.

"Зло написано", - с болью подумалось Павлу. И кто же пишет? Степан пишет - его двоюродный брат... Что сделал плохого ему Павел? Зачем же замесил он правду на злобной лжи?..

А бумага, которая лежала перед полковником, была написана вовсе не Степаном. Степан Григоренко упоминался в ней как репрессированный родственник Павла Ярчука... Ответ же на запрос из училища составлял дружок и соперник Павла - Серега, сын Кузьмы Лунатика, который с приходом нового председателя стал секретарем сельсовета.

Павлу все казалось кошмарным сном. О если б можно было проснуться! Иначе нет у него завтрашнего дня, нет смысла жить дальше... Как же он вернется в Кохановку?.. Что скажет Насте?..

Вспомнил об отправленном ей письме и задохнулся от мучительного стыда. Нет, ни за что не покажется он на глаза Насте!

Полковник понимал состояние сидевшего против него юноши. Знал он и о том, что Павлу не к кому возвращаться домой. А тут еще доложили, что хранившаяся на складе одежонка, в которой Павел Ярчук приехал на экзамены, хлипкая для зимы. Отправить же его домой в военном обмундировании нельзя не пробыл он в училище положенных для такого случая трех месяцев.

– Товарищ Ярчук, - тихо заговорил полковник.
– Я вам не советовал бы ехать домой.

– Я и не собираюсь...

– Куда же вы?

– Не знаю...

– Вам восемнадцать лет?

– Скоро будет.

– Через год-полтора вам все равно надо идти на действительную службу.

– Да.

– Так оставайтесь сейчас. Добровольцем. Зачислим вас красноармейцем в хозяйственную роту.

Другого выбора у Павла не было.

Уходил он из кабинета полковника нищим, опустошенным. Отняли у Павла единственное его богатство - его мечту. А у Родины, может быть, отняли будущего полководца.

Долго стоял он потом в пустынном коридоре и сквозь слезную муть смотрел с третьего этажа на училищный плац. Там маршировали, занимаясь строевой подготовкой, курсанты. А Павел уже не курсант... Вон печатает шаг бывшая его эскадрилья. Шагает, будто ничего не случилось. Его, Павла, место в строю занято курсантом, который раньше стоял ему в затылок... Не бывает в строю пустых мест.

Вдруг яростно хлопнула дверь приемной начальника училища. В коридор вылетел Саша Черных. По его перекосившемуся черному лицу катились крупные слезы. Саша стыдливо вытирал их рукавом гимнастерки, бурно всхлипывал и басовито, с подвываниями, ревел.