Люди, обокравшие мир. Правда и вымысел о современных офшорных зонах

Чтобы понять интеллектуальный багаж проофшорных сил, считаю уместным начать с Дэниела Дж. Митчелла – человека огромного личного обаяния, яркого и страстного, поскольку он являлся, пожалуй, самым громким и яростным защитником секретных юрисдикций. В своем блоге «Международная свобода: пора обуздать американское и мировое правительства», Митчелл заявляет: «Я страстный болельщик команды университета штата Джорджия. До такой степени страстный, что мне было бы трудно сделать выбор между низкой плоской шкалой налогообложения и титулом национальных чемпионов для любимых “Бульдогов”. Не шучу». Там же в блоге он приводит аттестацию, данную ему британской левоцентристской Observer: «Верховный жрец облегченного налогообложения и либертарианства, столь типичного для малых штатов». И тут же комментирует: «Это лучшее, что обо мне когда-либо говорили».

Мир, который отстаивал и отстаивает Митчелл, – мир благотворной налоговой конкуренции – возник в его мечтах под влиянием работ Чарльза Тибу. Известный экономист в 1956 году опубликовал свою теорию о свободном выборе любым индивидуумом юрисдикции для проживания. Тибу выстраивал мир (как вы понимаете, только теоретически), где рынки обретут совершенство и станут предлагать на выбор любой набор общественных и налоговых благ, а свободные и счастливые граждане толпами начнут мигрировать из одной юрисдикции в другую, сообразуясь исключительно с личными предпочтениями. Разумеется, наш мир слишком далек от этого, а сторонники доктрины о свободе воли и налоговой конкуренции взяли на вооружение модель Тибу лишь в качестве интеллектуального и идейного прикрытия офшорной системы.

Митчелл начал серьезно интересоваться политикой в эпоху Рейгана. Выпускник университета Джорджа Мейсона, Митчелл попал в идеологический плен консервативных идей Джеймса Бьюкенена и Вернона Смита, являвшихся разработчиками нового экономического направления, известного как теория общественного выбора. Сторонники этой теории отказываются от представления о политиках как субъектах, действующих от имени и в интересах народа или обществ, и рассматривают их как индивидуумов, преследующих только собственные интересы. Проповедуемое последователями теории общественного выбора отвращение к правительственным институтам идеально соответствовало мировоззрению начинающего либертарианца Митчелла, преклонявшегося перед Рейганом. До того как перейти в фонд «Наследие», Митчелл работал с сенатором-республиканцем Бобом Пэквудом, а затем – на команду Буша-старшего и Дэна Куэйла.

По мировоззрению Митчелла обязанности правительства должны быть низведены к выполнению нескольких ключевых функций вроде обеспечения безопасности. Все прочее предоставлено рынкам: «Некоторые люди мечтают о супермоделях, а я – о правительстве, собирающем всего 5 % ВВП». (Это действительно из области чистых фантазий – в настоящее время большинство правительств стран ОЭСР получает за счет налоговых поступлений от 30 до 50 % ВВП.) Себя Митчелл мыслит ученым. Во время интервью, которое я брал у него, он несколько раз отказывался от сказанного под следующим предлогом: «Я имею дело лишь с теориями; я не работаю в мире реального бизнеса».

Митчелл принадлежит к категории людей, которые тщательно лепят свой облик и отрабатывают специальные интонации. Например, заслышав, как обсуждают людей или идеи, им не поддерживамые, он обязательно в крайнем изумлении поднимет брови, а его реплики звучат очень скептически. Его речь всегда тщательно отрепетирована, поскольку ему до смерти хочется производить впечатление человека разумного и логически мыслящего. Митчелл размещает в Интернете короткие видеоролики со своими докладами и довольно живыми обращениями, щедро сдобренными сермяжными истинами; вообще его выступления звучат вполне доступно, убедительно и поразительно доходчиво. Он никогда не забудет вставить слово «свобода» или «воля», и обязательно пнет своих противников: «международных бюрократов», «вечно во все сующие свой нос правительства» и, конечно, «европейцев» (особенно французов) – это настоящие жупелы, и о них всегда говорится с особо наигранным, почти театральным ужасом. В августе 2009 года на конференции, проходящей в штате Колорадо и посвященной «свободному налогообложению», Митчелл начал свой доклад с энергичной, «бодрящей» фразы: «Позвольте сообщить вам некоторые пугающие цифры». Он сделал прогноз на следующие семьдесят пять лет – и на горизонте замаячил чудовищный призрак грандиозного налогового бремени.

Далее он привел статистические данные, свидетельствующие о некоторых привычках Джорджа У. Буша (которого он не жаловал), свободно расходующего финансовые средства. Под конец Митчелл предрек: «Америке грозит больше, чем просто “большое правительство”. это правительство затмит все “большие правительства” европейских государств всеобщего благоденствия. Даже во Франции и Швеции… Я не знаю, означает ли это, что мы должны будем перестать пользоваться деодорантом или начнем учить наших солдат сдаваться сразу, без боя в грядущих войнах. но я знаю одно – нас ждет участь европейского государства всеобщего благоденствия».

Задолго до появления доклада ОЭСР Митчелл, как он сам говорил, прилагал все усилия, чтобы в США не был введен международный налог: «Мой хлеб насущный – вопросы фискальной политики, снижения, а не повышения налогов, да-да, именно так. Для меня международный налог, все эти поборы с внутрикорпоративного ценообразования, с распределения процентов и тому подобное – столь же безнравственен, как и акцизы на молоко в Монголии». В те времена не была еще разработана и продумана система представлений о налоговых гаванях, немногие тогда понимали, насколько влиятельным фактором становятся офшоры, а главное, в век стремительной глобализации почти никто их не осуждал. Поэтому Организация экономического сотрудничества и развития – к огромной радости Митчелла – постаралась сохранить лицо и не выглядеть гонителем и мучителем мелких юрисдикций. ОЭСР объяснила, что ее инициатива – вовсе не крестовый поход против налоговых гаваней, а скорее атака на такое вредоносное явление, как налоговая конкуренция, то есть соревнование государств друг с другом в «гонке на дно», нулевые налоги ради привлечения свободного капитала и другие соблазны. Такой неожиданный поворот дал Митчеллу мгновенное преимущество, теперь с полным основанием он мог кричать в Вашингтоне о ненавистниках свободной конкуренции, о высокомерных бюрократах, засевших в ОЭСР.

Вопрос конкуренции – один из главных доводов в пользу существования налоговых гаваней; и этот аспект заслуживает отдельного разговора. Митчелл находит хлесткие аргументы не хуже любого записного защитника офшоров. В Вашингтоне, в 2009 году, на одной из очередных встреч на Капитолийском холме, он с трибуны метал громы и молнии, стоя на фоне проецируемых фотографий с какими-то зловещими людьми в арабских бурнусах.

Международные бюрократы и политики из стран с высокими налогами начинают скоординированное наступление на малые юрисдикции. В идеальном мире другие государства должны были бы конкурировать с так называемыми налоговыми гаванями. А вместо этого страны с высокими налогами хотят учредить некий эквивалент ОПЕК. Это попытка образовать всемирный налоговый картель, который позволит политикам ввести в действие худшие налоговые меры⁷.

Допустим, в вашем городке стоит одна-единственная заправочная станция. Она может все: ввести какие угодно высокие цены; работать в неудобное для вас время; подсовывать вам дрянной бензин; обслуживать кое как. Но если в вашем городке пять таких станций, всем им придется конкурировать друг с другом. Их владельцы будут вынуждены снижать цены и внимательно относиться к вашим потребностям. С правительствами, как мы видим, происходит то же самое.

Вообразите, что вы – губернатор штата Массачусетс. Вам очень хотелось бы избавиться от штата Нью-Гэмпшир. «Закрыть» его. Ликвидировать его из-за конкуренции. Обама и прочие левые коллективисты ненавидят налоговые гавани, потому что они являются форпостами свободы. Благодаря глобализации труд и капитал стали теперь намного более мобильными, чем прежде. Правительства пытаются установить высокие ставки налогов? Но сегодня у [людей] есть выбор: они могут либо переехать сами, либо перевести свои деньги за границу. Ситуация точно такая же, как с заправочной станцией в вашем городке. Была одна. И вдруг их открылось много. Теперь вы вольны сами решать, какую из них выбрать. И вы говорите: «Да не буду я больше заправлять машину там, где меня обдирают; я поеду на ту станцию, где меня лучше обслужат за мои деньги».

Другими словами, налоговая конкуренция благотворна, и бороться с нею никак нельзя. На первый взгляд, доводы Митчелла представляются разумными, но при более внимательном рассмотрении они рассыпаются в прах и превращаются в сплошную чепуху. И вот почему.

Конкуренция компаний на рынке в корне отличается от налоговой конкуренции юрисдикций. Выглядит это таким образом: если какая-то компания не способна конкурировать, она может выйти из бизнеса. На ее место придет другая компания, которая производит более совершенные и более дешевые товары или услуги. Такое «созидательное разрушение» болезненно, но оно является источником динамичности капитализма. Посмотрим, что происходит, если не может конкурировать страна. Крушение государства? А ведь это – нечто совсем иное. Никто не станет, да и никто не сможет сделать то, что Митчелл назвал «ликвидацией Нью-Гэмпшира». В таком случае, что означает самое понятие «конкурентоспособность страны»? Ведь очевидно, государства не вступают в сколько-нибудь осмысленное соревнование друг с другом в поддержании правопорядка на улицах. Они, могут, например, конкурировать в сфере образования, но конкуренция такого рода приводит к повышению налогов для оплаты более совершенных услуг.

Конкуренция компаний на рынке в корне отличается от налоговой конкуренции юрисдикций

Находящаяся в Женеве неправительственная организация Всемирный экономический форум [далее везде – ВЭФ] дает более широкое определение конкурентоспособности государств: «Комплекс учреждений, политических мер и факторов, определяющий уровень производительности той или иной страны». В полном определении ВЭФ перечислены все двенадцать «столпов» конкурентоспособности (инфраструктура, учреждения, макроэкономическая стабильность, образование, эффективность товарных рынков и так далее). Можно найти недостатки в этом списке, но выбор критериев конкурентоспособности представляется достаточно разумным. Практически все перечисленные явления или институты требуют довольно высокого уровня налогообложения. В сущности большинство конкурентоспособных стран, по меркам ВЭФ, являются странами с высокими налогами. Разумеется, есть много отступлений от такого правила: в индексе конкурентоспособности за 2009–2010 годы Швеция, Финляндия и Дания, страны с самыми высокими в мире налогами, заняли соответственно четвертое, пятое и шестое место, тогда как США, где налоги ниже (но все-таки не слишком низкие по мировым стандартам), заняли второе место. Но зато страны с самыми низкими налогами, например, Афганистан или Гватемала, на самом деле всегда наименее конкурентоспособны.

Если копнуть глубже, то нам откроются другие любопытные факты. Страны, расходующие много средств на социальные нужды (именно их, «государства всеобщего благоденствия», клеймит Митчелл, выступая против таких расходов), занимают высокие места в рейтинге конкурентоспособности⁸. Более высокие налоги позволяют государствам тратить больше на образование, здравоохранение и другие социальные цели, что как раз помогает жителям этих стран быть конкурентоспособными на своих рабочих местах. Весь круг понятий, имеющий отношение к налогообложению, связан и с общим законодательством, и с государственным регулированием. Конечно, какая-нибудь юрисдикция – благодаря тому, что является перевалочным центром торговли наркотиками или попустительствует сексуальному туризму любителей детишек – вполне обладает «конкурентным преимуществом». Но при здравомыслящем отношении эти особенности конкретной юрисдикции никак нельзя считать положительными и более сильными сторонами по сравнению с другими государствами.