Люди с оружием. Рассказы

Написать портрет Павла Полегаева оказалось гораздо сложнее, чем предполагал художник. Тех скудных сведений о внешности Павла, которые он получил от Прасковьи Евграфовны, встретившись с ней в ее селе, было далеко не достаточно. Каштанов списался со штабом флота и даже разыскал адмирала, приславшего письмо матери моряка, но, кроме новых подробностей его подвига, ничего не узнал.

Тогда Владимир Владимирович навел справки и поехал в райцентр, где Павел учился, а потом работал некоторое время инструктором физкультуры и спорта в десятилетке. Директор школы выслушал Каштанова и тотчас же собрал всех учителей. Они очень хотели помочь известному художнику, но фотографии, на которой был бы заснят Полегаев, ни у кого не нашлось. Звонили в район, но и там не сохранилось личного дела Полегаева.

Извинившись перед учителями за беспокойство, Каштанов, опечаленный неудачей, простился. Директор проводил его до машины.

— Война все перетряхнула, Владимир Владимирович, — как бы оправдываясь, сказал он. — Очень трудно найти, а ведь были у нас фотографии Полегаева с учениками— целая фотовитрина о спортивной жизни школы.

Директор вдруг остановился и воскликнул:

— Да, вспомнил! У тети Поли надо спросить. Это ветеран нашей школы, уборщица, — пояснил он.

Директор куда-то заспешил и через несколько минут привел немолодую женщину в синем рабочем халате. Выслушав просьбу художника, она сказала:

— Должны быть карточки, — и, кивнув в сторону директора, добавила: — Они-то выбрасывают — мусор, мол, антипожарно, а я собираю все и храню в кладовке. Тут приходил один в медной каске, шумел: «Безобразие! Нарушаете пожарную инструкцию!» и Петр Акимович туда же. Не дала выбросить. Пойдемте.

Директор виновато улыбнулся, развел руками и вместе с Каштановым последовал за уборщицей.

По полуразвалившейся качающейся лестнице они пробрались на чердак и в полутьме уперлись в фанерную дверцу с огромным висячим замком. Тетя Поля вытащила из кармана связку ключей, тряхнула ею и ловко выхватила нужный ключ.

В тесной, слабо освещенной маленьким оконцем кладовой Каштанову и директору пришлось согнуться, чтобы не удариться о наклонный потолок.

Тетя Поля смахнула полой халата пыль с табуретки и подставила ее художнику, а директору указала на ящик с песком, установленный здесь по требованию пожарной охраны. Сама же, полусогнувшись, полезла куда-то в угол. Вскоре оттуда полетели пачки стенгазет, связки каких-то бумаг, старых изодранных плакатов, журналов.

— О-о, да у вас, тетя Поля, тут целый архив, — воскликнул поощрительно директор.

— Архив! — отозвалась тетя Поля. — То-то же. А то… «Хлам! Выбросить!»

Директор сконфуженно посмотрел на художника.

Наконец появилась уборщица, держа в руках большой сверток, перетянутый крест-накрест бечевкой. Она присела на пачку газет и развязала сверток, в котором оказались стопки пожелтевших фотографий. Тетя Поля начала перебирать их.

— Вот, — сказала она, передав Каштанову одну из фотографий, и начала связывать сверток. — Больше нету. Каштанов, приподнявшись, потянулся к оконцу, но, ударившись головой в потолок, снова сел.

— Который? — спросил он, разглядывая фотографию и поправляя съехавшую на глаза шляпу.

— Вот, — указала пальцем тетя Поля на одного из игроков, рассыпавшихся по волейбольной площадке. — Хороший был парень, уважительный к старшим и бережливый. Не в пример другим.

Директор заерзал на ящике.

Каштанов ничего не видел, кроме фигуры Павла, который стоял в дальнем углу площадки с поднятыми руками, готовый принять мяч. Половина лица его была закрыта — виднелись лишь короткий чуб, часть лба и один глаз. Это было не то, что искал художник, но все-таки.

Каштанов поблагодарил тетю Полю.

— Не стоит. Потом передадите матери Павла, — ответила она.

Спускаясь по шаткой лестнице вниз, директор, как бы между прочим, глядя на Каштанова, сказал тете Поле:

— Я распоряжусь, чтобы завхоз сделал для вас специальные ящики для хранения этого архива, — и улыбнулся примирительно.

— Ладно, — коротко ответила уборщица. — И чтобы лесенку исправили. Тут шею можно сломать.

— Хорошо, хорошо, — торопливо заверил директор и, пропустив Каштанова вперед, укоризненно взглянул на уборщицу.

— Ты, Петр Акимович, не смотри на меня так, — простодушно и прямо ответила на его взгляд тетя Поля. — Или не узнал? Или думаешь, что в присутствии народного художника я буду молчать? Нет уж!

— Ладно, ладно, тетя Поля, потом, потом… Ух, и критик у нас Полина Савельевна! Все не по ней, — с деланой шутливостью проговорил директор. — Так и сечет… и в хвост и в гриву… Ну и ну!

Но тут же согнал с лица улыбку и официальным тоном спросил Каштанова:

— Полина Савельевна вам больше не нужна?

Художник серьезно посмотрел на директора, потом на тетю Полю и неожиданно рассмеялся. Но директор даже не улыбнулся.

— Вот при вас обещал сразу, — как ни в чем не бывало продолжала тетя Поля, — а ведь я ему говорю об этом почитай что три года — язык намозолила.

Все трое уже вышли со двора школы и остановились у «Победы» Каштанова.

— Значит, рисовать Павлика будете, — словно для себя, вслух сказала тетя Поля, когда Владимир Владимирович, попрощавшись с ними, открыл дверцу кабины.

— Да, попробую, Полина Савельевна.

— Это хорошо. Парень стоящий. Он и у нас тут добрую память по себе оставил. Пруд-то наш — его затея: речку перегородили — и пожалуйста. Теперь и рыба и купанье для ребят. Видели?

Каштанов остановился, с интересом слушая уборщицу.

— И стадион наш районный — его же дело. Он тогда всех комсомольцев поднял на ноги. Сделали. Потом какие только игры и спорты не устраивали! Бывало там только и слышишь — смех, песни. А всего-то и делов — площадка с перекладинами и сетками. Теперь, конечно, наш стадион выглядит много лучше: скамейки сделаны, забором огородили, поставили большие ворота…

Художник некоторое время пристально смотрел на тетю Полю, словно что-то соображая, и вдруг решительно захлопнул дверцу машины. Он шагнул к тете Поле и порывисто и тепло заговорил:

— Надоумили вы меня. Останусь тут у вас на несколько дней, поживу, поразузнаю кое-что о Павле Полегаеве.

Тетя Поля растерялась, не поняв причины внезапной перемены в художнике, но ответила с достоинством:

— И то дело. Многие помнят Павлика. Расскажут. А главное — в деле человек лучше виден: душа его там.