Люди сороковых годов

IX СВОЙ УЖ ТЕАТР

Приближались святки. Ученье скоро должно было прекратиться. Раз вечером, наш" юноши в халатах и туфлях валялись по своим кроватям. Павел от нечего делать разговаривал с Ванькой.

– Что ты, Иван, грамоте не выучишься?
– сказал он ему.

– Я умею-с!
– отвечал Ванька, хоть бы бровью поведя от сказанной им лжи.

– Что ты врешь!
– произнес Павел, очень хорошо знавший, что Ванька решительно не знает грамоте.

– Умею-с, - опять повторил Ванька.

– Ну, возьми вот книгу и прочти!

– сказал Павел, показывая на лежащую на столе "Русскую историю".

Ванька совершенно смело взял ее, развернул и начал смотреть в нее, но молчал.

– Ну, какая же это буква?
– спросил его наконец Павел.

– Веди, - отвечал Ванька; и - не ошибся.

– А это какая?

– Аз!..
– И в самом деле это была а.

– Ну, что же из всего этого выйдет?

Ванька слегка покраснел.

– Вот это-то, барин, виноват, я уж и позабыл.

– Это нельзя забыть; это можно не знать, понимаешь ты, а забыть нельзя, - толковал ему Павел.

– Да я, барин, по своей азбуке вот знаю, - возразил Ванька.

– Покажи твою азбуку, - сказал Павел.

Ванька сходил и принес масляную-замасляную азбуку.

По ней он еще мальчишкой учился у дьячка, к которому отдавали его на целую зиму и лето. Дьячок раз тридцать выпорол его, но ничему не выучил, и к концу ученья счел за лучшее заставить его пасти овец своих.

– Какой это склад?
– говорил Павел, показывая на слог ва в складах.

– Ва, - отвечал Ванька, весьма недолго подумав.

– А это что такое?
– продолжал Павел, показывая уже в книге на ря (слово, выбранное им, было: Варяги).

Ванька опять молчал.

– Какой это склад?
– обратился Павел снова к складам.

– Ря, - отвечал Ванька, после некоторого соображения.

– А это какой?
– спросил Павел из книги и показывая на слог ги.

Ванька недоумевал, но по складам объяснил, что это ги.

– Отчего же ты по складам знаешь, а в книге нет?
– спросил Павел.

Ванька молчал. Дело в том, что он имел довольно хороший слух, так что некоторые песни с голосу играл на балалайке. Точно так же и склады он запоминал по порядку звуков, и когда его спрашивали, какой это склад, он начинал в уме: ба, ва, га, пока доходил до того, на который ему пальцами указывали. Более же этого он ничего не мог ни припомнить, ни сообразить.

– Хорошо он умеет читать!
– произнес Плавин, выведенный наконец из терпенья всеми этими объяснениями.

– Умею-с, - объяснил и ему Ванька.

– Поди ты, дуралей, умеешь!
– воскликнул Павел.

– Чего тут не уметь-то!
– возразил Ванька, дерзко усмехаясь, и ушел в свою конуру. "Русскую историю", впрочем, он захватил с собою, развернул ее перед свечкой и начал читать, то есть из букв делать бог знает какие склады, а из них сочетать какие только приходили ему в голову слова, и воображал совершенно уверенно, что он это читает!

– Умею!
– произнес он, самодовольно поднимая свою острую морду.

Юноши наши задумали между тем дело большое. Плавин, сидевший несколько времени с закрытыми глазами и закинув голову назад, вдруг обратился к Павлу.

– А что, давайте, сыграемте театр сами, - сказал он с ударением и неторопливо.

Павел даже испугался немножко этой мысли.

– Как сыграем, где?
– произнес он.

– Здесь у нас вверху, в зале.

– А декорации где же и занавес?

– Все это сделаем сами; я нарисую, сумею.

Павел взглянул почти с благоговением на Плавина.

– Завтра я пойду в гимназию, - продолжал тот: - сделаем там подписку; соберем деньги; я куплю на них, что нужно.

Павлу это предложение до такой степени казалось мало возможным, что он боялся еще ему и верить.

– Теперь, главное дело, надо с Симоновым поговорить. Пошлите этого дурака - Ваньку, за Симоновым!
– сказал Плавин.

– Поди, Иван, сейчас позови Симонова!
– крикнул Павел сколько мог строгим голосом.

Ванька пошел, но и книгу захватил с собою. Ночью он всегда с большим неудовольствием ходил из комнат во флигель длинным и темным двором. В избу к Симонову он вошел, по обыкновению, с сердитым и недовольным лицом.

– Поди к господам; посылают все, почитать не дадут!
– проговорил он, махнув с важностью книгой.

– Что им надо?
– отозвался лежавший на печи Симонов.

– Надо, знать, ступай!

Симонов сейчас же соскочил с печи, надел вицмундиришко и валяные сапоги и побежал.

Ванька тоже побежал за ним: он боялся отставать!

– Извините, я уж в валенках; спать было лег, - сказал Симонов, входя в комнаты.

– Ничего, - отвечал Плавин, вставая и выпрямляясь во весь свой довольно уже высокий рост. Решительность, сообразительность и воодушевление заметны были во всей его фигуре.

– Знаешь что?.. Мы хотим сыграть театр у вас в верхней зале, позволишь ты?
– спросил он Симонова.

– Театр?
– повторил тот.
– Да гляче бы; только чтобы генеральша не рассердилась...
– В тоне голоса его была слышна борьба: ему и хотелось очень барчиков потешить, и барыни он боялся, чтобы она не разгневалась на него за залу.

– Генеральша ничего, - сказал Павел с уверенностью: - я напишу отцу; тот генеральше скажет.

– Это вот так, ладно! Папаше вашему она слова не скажет - позволит, сказал Симонов. Удовольствие отразилось у него при этом даже на лице.

– Это, значит, решено!
– начал опять Плавин.
– Теперь нам надобно сделать расчет пространству, - продолжал он, поднимая глаза вверх и, видимо, делая в голове расчет.
– Будет ли у вас в зале аршин семь вышины?
– заключил он.

– Надо быть, что будет!.. Заглазно, конечно, что утвердительно сказать нельзя...
– отвечал, придав мыслящее выражение своей физиономии, Симонов.

– Пойдем, сходим сейчас же, смеряем, - сказал Плавин, не любивший ничего откладывать.

– Сходимте, - подхватил и Симонов с готовностью.