Люди в красном. Сборник

– Какие вам еще нужны доказательства? – спросил Даль. – Тут как по списку сверяешь: барахлят гасители инерции – есть. Взрываются пульты на мостике – есть. Повреждаются палубы с шестой по двенадцатую – есть. Даже глубокомысленная пауза во время рекламного ролика есть!

– Никто же не умер, – сказал Хэнсон.

– Потому что пока не нужно. Думаю, эта битва – просто начало. Такое запускают до первой рекламной паузы. Это – подготовка к последующему действу.

– И что потом? – спросила Дюваль.

– Не знаю. Не я пишу чертов сценарий.

– Дженкинс знает, – предположил Хестер. – У него же есть каталог всех этих серий.

Даль кивнул. Дженкинс показал им календарь жизни «Интрепида», где через равные интервалы светились пометки.

«Я обозначил, когда Сюжет вторгается в нашу явь», – сказал тогда затворник-йети, увеличивая одну из меток.

Та обнаружила древообразную структуру со множеством ветвей.

«Смотрите, как все устроено: каждая веточка – это сцена. Они соединяются в отдельную сюжетную арку. – Дженкинс убрал увеличение и снова показал общую картину. – Шесть лет, в среднем двадцать четыре основных сюжетных события в год. Плюс пара событий масштабом поменьше. Думаю, это отдельные серии».

– Боже мой, Хестер, и ты туда же! – горестно воскликнул Финн, встревожив погруженного в размышления Даля. – Мало что Энди уже целиком завяз в этом дерьме, так и ты переходишь на сторону безумия!

– Финн, если выпивка пахнет виски, на вид и на вкус как виски, лучше звать ее «виски». Разве нет? Я не верю выводам этого парня, но его детальная осведомленность, черт возьми, впечатляет. Последнее дело прошло в точности, как Дженкинс предсказывал, вплоть до взорвавшейся панели управления на мостике. Конечно, может, нас никто и не пишет, как сценарий, а Дженкинс давно не пил свои таблетки и вовсе головой поехал. Но готов спорить: он хорошо представляет, куда нас заведет история со звездолетом повстанцев.

– Значит, ты готов бежать к Дженкинсу за объяснениями и советами по поводу и без? – спросил ехидно Финн. – Если ты уж решил уйти в секту, лучше выбери другого пророка, который не сидит четыре года на сухпайках и не гадит в переносной нужник.

– А как ты все это объяснишь? – спросил Хестер.

– Никак. «Интрепид» – чертовски странный корабль. С этим все согласны. Но ты выдаешь цепь случайностей за закономерность, какую сам хочешь видеть. И остальные тоже.

– Нарушение законов физики – не «цепь случайностей», – заметил Хестер.

– А ты, значит, уже и физиком сделался? – отбрил Финн и демонстративно обвел взглядом корабль. – Народ, послушайте, мы на чертовом космическом корабле. Кто-нибудь из вас может объяснить, как работает наша колымага? На вновь открытых планетах мы сталкиваемся с прорвой диковинной живности. И не удивляемся оттого, что не можем ее понять. Наша цивилизация раскинулась на световые годы. Вам это само по себе не кажется странным? Если задуматься, страннее некуда. И попросту невозможно. Куда ни плюнь, попадешь в странность.

– Когда мы встречались с Дженкинсом, ты такого не говорил, – указал Даль.

– Да я собирался! Но все завопили: «Дай ему сказать!» Потом уже смысла не было.

Разозленный Даль нахмурился.

– Ну послушайте, я же не спорю – да, творится нечто непонятное. Все это знают. Но может, это потому, что корабль наш вроде как погряз в безумии обратной связи. То есть неправдоподобное порождает неправдоподобное, и так годами. Если в такой ситуации искать зависимость между случайностями, заранее ее представив, отыщешь обязательно. А в особенности если поблизости ошивается кто-нибудь вроде Дженкинса, двинутый, но как раз настолько, чтобы выдать теорию, которая что-то может предсказать, хотя и дает абсолютно шизоидные объяснения. На своей теории Дженкинс трогается окончательно, принимается следить за офицерами ради остального экипажа, а его члены поддерживают безумие. А потом в цикл безумия встраивается Энди, привыкший верить во всякую лабуду.

– И как тебя понимать? – спросил Даль угрожающе.

– Так, что ты годы торчал в семинарии по уши в мистицизме. И не в обычном человеческом мистицизме, занюханном и затраханном, а в настоящем инопланетном. И растянул свое понятие нормальности настолько, что в него прекрасно поместилась безумная Дженкинсова ересь.

Чувствуя, что Даль злится, Финн примирительно поднял руки:

– Энди, слушай, ты мне нравишься. Я думаю, все с тобой нормально. Просто твое прошлое работает против тебя. Понимаешь ты сам или нет, но ведь втягиваешь моих приятелей в полный абсурд.

– Если уж заговорили о прошлом, шизик Дженкинс на меня как раз этим жути нагнал, – заметила Дюваль.

– Ты имеешь в виду, что он о нас знает? – предположил Хэнсон.

– Я имею в виду, насколько много он о нас знает. И какие роли нам отводит.

«Вы все – второстепенные актеры, но не простые, – сказал тогда Дженкинс. – У обычного проходного персонажа никакой биографии. Он появляется лишь для того, чтобы погибнуть. Но у вас биографии есть, и они необычные. Один – посвященный в инопланетную религию. Другой – отпетый негодяй, наживший врагов по всему флоту. Третий – сын богатейшего человека во Вселенной. А ты, Дюваль, перевелась с корабля, где поругалась с вышестоящим офицером, и к тому же спишь с Керенским».

– Ты просто бесишься: Дженкинс выдал нам, что ты трахаешься с Керенским, – заметил Хестер. – А ты уже, между прочим, перед всеми нами его отшила.

– Ну и что с того? – вспыхнула Дюваль. – У меня тоже, между прочим, надобности.

– У него ж недавно было три венерических, – напомнил Финн.

– Уж поверьте, я его заставила пройти курс антибиотиков, – сообщила Майя и, глянув искоса на Даля, добавила: – И не надо наезжать. Захотелось мне. А из вас ведь никто не позаботился.

– Я в лазарете валялся, когда ты закрутила с Керенским, – возразил тот. – Так что не надо меня винить.

Дюваль ухмыльнулась:

– И вообще меня не это задело, а то, что Дженкинс сказал потом. Помните?

«Вас не просто убьют мимоходом. Аудитории недостаточно гибели случайных бедняг. Время от времени нужно изобразить смерть того, кому можно сопереживать, кого зрители уже узнали. Потому сценаристы берут второстепенного персонажа, развивают его, представляют его зрителям как полноценного героя и потом – бац! Вот ваша судьба, ребята. За вами интересные истории. Потому, наверное, смерти каждого из вас посвятят целую серию».

– Это уже ересь посложнее, – прокомментировал Финн.

– Тебе легко говорить, – пожаловался Хестер. – Я из вас один без интересной биографии. Ничегошеньки за душой. Когда в следующий раз попаду в группу высадки, меня точно прикончат. Я обречен!

– Видишь, я об этом и говорил, – заключил Финн, глядя на Даля и указывая на Хестера. – Своим бредом ты уже подчинил этот слабый больной рассудок.

– А ты, значит, одинокий глас здравомыслия? – улыбнулся Даль.

– Да! И хорошенько подумай об этом. Я самый безответственный из всех, кого я знаю. И среди вас я – голос разума. Маяк адекватности. Честное слово, ненавижу поучать уму-разуму. А что остается?