Люди в погонах

— Вот мой заместитель, товарищи. Он специально изучал положение в первом батальоне. У меня его рапорты есть...

Все повернулись к задней скамейке. Мельников тоже поднял голову. Сердюк сидел тихий, хмурый, сосредоточенный. Бледная лысина его чуть-чуть поблескивала под косыми лучами вечернего солнца. Он легонько поглаживал ее маленькой ладонью, будто старался загородить от людских взоров. «Нервничает, — решил Мельников. — Оно и понятно. Неужели собрание не разберется в этом ребусе?»

Жогин проговорил больше часа. Когда он закончил, минуты две стояла угнетающая тишина. Вопросов никто не задавал. Все сидели в глубоком раздумье. Потом попросил слова Шатров. Он поднялся на трибуну и заговорил взволнованно:

— Я не согласен с докладом. В нем представлено все, как в кривом зеркале. И сделано это для того, чтобы очернить хорошего командира, ввести в заблуждение присутствующих здесь коммунистов...

По залу пробежал легкий шепот, будто свежий ветерок тронул листву на деревьях. Оживленный Мельников поднял голову, взглянул на Жогина. Одутловатое лицо полковника багровело. По скулам заходили тугие желваки. Казалось, что сейчас он поднимется и крикнет своим густым басом: «Прекратить!» Но сжатые до синевы губы его не раскрывались, и брови, сдвинутые к переносью, словно срослись, замерли.

Шатров по-прежнему говорил громко и решительно. Пальцы его, листавшие блокнот, вздрагивали. По лицу разлился румянец.

— Здесь докладчик упомянул о так называемом изучении товарищем Сердюком первого батальона, — продолжал Шатров, вытирая платком выступившие на лбу капельки пота. — Я постараюсь раскрыть, какое это было изучение. Товарищу Жогину потребовались акты и рапорты. Для чего?..

Жогин не вытерпел, поднялся со скамейки, сказал возмущенно:

— Я вынужден перебить выступающего. — Затем он повернулся к Павлову и объяснил: — Подполковник Сердюк выполнял мой приказ, товарищ генерал, А критиковать приказы начальника никому из подчиненных не дозволено. Я прошу принять меры...

В зале опять стало тихо. Все устремили взоры на Павлова. У Мельникова сердце налилось тревогой, по спине забегали холодные мурашки.

Павлов поднялся не сразу. А поднявшись, стоял некоторое время в раздумье. Потом посмотрел на Жогина, сказал негромко:

— По-моему, хозяин здесь не генерал, а партийное собрание. Так я понимаю.

«Правильно», — радостно вздохнул Мельников, а Жогин недоуменно пожал плечами, но не произнес больше ни одного слова. Зато голос Шатрова зазвучал еще увереннее. Рассказав о рапортах и актах Сердюка, майор привел затем другие факты, характеризующие ненормальное положение в полку, ив заключение сказал:

— У нас получается так: если кто-либо проявляет творческую инициативу, его немедленно объявляют нарушителем воинского порядка, выскочкой, карьеристом. Мы, коммунисты, мириться с этим не должны.

Едва Шатров сошел с трибуны, приподнялся Сердюк и заявил :

— Я, товарищи, считаю выступление майора Шатрова неправильным. Оно подрывает авторитет командира.

— Докажите! — сказал Шатров.

— Чего доказывать? Вы сами знаете, что все составленные мною акты подписаны или командирами рот или...

— А вы на трибуну выходите, на трибуну! — послышался голос председателя.

— Я потом, — ответил Сердюк и опустился на скамейку.

К столу неторопливой походкой прошел Григоренко. Он привычным движением поправил кончики усов, обвел внимательным взглядом присутствующих и с обычной своей рассудительностью сказал:

— Докладчик сравнил первый батальон с человеком, который первым бросается в атаку. Я считаю это сравнение очень удачным. Пожалуй, лучше и не придумаешь. Прав также докладчик и в том, что бежать в атаку одному, когда другие сидят в траншеях, дело невеселое. Но как же быть? Может, воспитывать людей, чтобы не рвались вперед? А у нас так и получилось на учениях. Схватили Мельникова за руки и кричим: стой, не видишь разве, что мы позади!

Многие засмеялись. Жогин поморщился, а когда наступила тишина, бросил раздраженно:

— Вам бы, подполковник, серьезнее быть надо. Здесь ведь не театр.

Замполит словно не расслышал жогинских слов, продолжал говорить:

— У нас в армии есть одно хорошее правило: в наступательном бою держать равнение на впереди идущих. Я думаю, что это правило применимо ко всей боевой учебе. Но что мы видим в нашем полку? Видим совершенно иное. В первом батальоне, например, все офицеры овладели радиотехникой. В других батальонах пока этого нет. Такое же положение с вождением боевых машин. Почему мы не берем с них пример? Что мешает нам?..

Мельников слушал замполита и думал: «Какая выдержка у человека! Все у него вроде просто, мягко, а каждая мысль бьет по жогинскому докладу, как тяжелый молот».

После Григоренко выступили Нечаев, Степшин, Буянов. Они говорили о том, что первый батальон стал далеко не таким, каким был полгода назад, что первенство его в боевой подготовке — это не прежнее, а сегодняшнее достижение. Рассказали они также о нервозности, которую вызвали в ротах странные действия подполковника Сердюка. Нечаев назвал их даже непартийными. Сердюк снова стал возмущаться. Кто-то крикнул:

— Пусть выступит!

— Знаю, когда мне выступать.

Послышались возмущенные голоса.

Председательствующий постучал карандашом по графину.

— Тише, товарищи. Зачем принуждать, пусть выступают добровольно!

Но тут поднялся полковник Тарасов, и все услышали его сердитый, с хрипотцой голос:

— Добровольность добровольностью, товарищ председатель, а уж если партийная организация требует, то долг коммуниста — ответить. Такова партийная дисциплина.

— При чем тут партийная? — удивился Сердюк. — Я ведь не партийное поручение выполнял, а приказ командира.

— Выполнять можно по-разному, — вмешался вдруг Павлов.

Его слова точно встряхнули Сердюка. Он мигом одернул гимнастерку, вышел к трибуне и повернулся к комдиву.

— Разрешите доложить, товарищ генерал...

Павлов замахал руками.

— Смеетесь вы, что ли? Какой тут генерал? Обращайтесь, пожалуйста, к собранию.

Сердюк виновато поежился, сказал:

— Не понимаю, из-за чего сыр-бор? Вы думаете, товарищи, мне приятно было ходить по батальону в роли следователя? Ошибаетесь. Но я не рассуждал, когда выполнял волю начальника. Надеюсь, это всем ясно?..

— Ясно, — ответил кто-то глуховатым голосом, хотя ничего ясного в выступлении Сердюка не было.

Мельников все это время мучительно думал о том, что же он будет говорить собранию. Доказывать, почему батальон хорошо стрелял и лучше всех действовал на учениях, было неловко и нескромно. Он торопливо перечитывал записи в блокноте. В некоторые из них вносил изменения, другие зачеркивал и рядом писал новые.

Выступил Мельников после Сердюка.

— Это собрание, — сказал он, — первое, на котором возник такой серьезный партийный разговор о принципах подготовки наших войск. Возник он, по-моему, не случайно. Его поставила сама жизнь. Это бесспорно.