Шрифт:
От переводчика
Жак Ле Гофф трудился над монографией «Людовик Святой» пятнадцать лет. На ее перевод был отпущен гораздо более краткий срок — два года. Но ведь перевод — не просто дословное следование оригиналу. За это время надо было «вжиться» в книгу, а значит — продумать и прочувствовать ее во всех особенностях. Хотелось не только адекватно передать читателю мысли мэтра французской исторической Школы «Анналов», широту его эрудиции, не только донести своеобразие научного языка представляемой им школы, но и сохранить свободу, изящество и тонкую ироничность его стиля. Хотелось, чтобы читатель ощутил рядом с собой живое присутствие автора книги, равноправного наряду с Людовиком Святым героя повествования. Воссоздавая жизнь и образ легендарного французского короля, воскрешая события той далекой эпохи, ученый запечатлел и себя.
Ключ к творчеству Ж. Ле Гоффа видится мне в сделанном им однажды признании: «Я хочу быть гражданином, с тем чтобы быть хорошим историком, и быть человеком своего времени, для того чтобы полнее быть человеком, поглощенным прошлым». Думается, именно такая позиция обусловила появление «Людовика Святого» — книги, несущей огромный нравственный заряд. Ибо она не только о прошлом, — она о прошлом и настоящем, о том прошлом, которое так или иначе присутствует в каждом из нас, — ведь это и есть история, вне которой
В. И. Матузова
Предисловие
Монография Жака Ле Гоффа о Людовике IX Святом, великом правителе ХIII века, даже по своим формальным параметрам может рассматриваться как событие в новейшей историографии. Во-первых, априорный интерес к работе вызывает само имя автора — бесспорного классика современной медиевистики, властителя умов не одного поколения историков и гуманитариев. Во-вторых, внимания заслуживает и тот факт, что замысел исследования и работа над ним заняли весьма долгий период времени — около пятнадцати лет [1] , и уже поэтому его можно рассматривать как особый этап научной биографии Ж. Ле Гоффа. Об этом свидетельствует и увлеченность автора образом Людовика, которая прослеживается в предварявших появление книги публикациях; она буквально пронизывает и текст финального исследования. В-третьих, обстоятельством не просто примечательным, но, можно сказать, провоцирующим кажется и сам жанр исследования — историческая биография, жанр, который в силу своих канонических формальных параметров долгое время казался вполне чуждым проблематике и исследовательской стратегии школы Анналов.
1
Первые публикации специально посвященных Людовику Святому исследований Ж. Ле Гоффа появились в начале 80-х годов XX века. В предшествующих монографии многочисленных статьях и интервью ученый так или иначе осветил круг проблем, составивших основу финального труда.
Последнее обстоятельство кажется особо примечательным и открывает путь к пониманию истинного масштаба притязаний исследователя. Выбор Ж. Ле Гоффом «консервативного» жанра не означает возвращения «возмутителя спокойствия» в русло конвенционального академического исследования. Напротив, этот шаг вызван стремлением взломать еще одну печать, направлен на разрушение традиционных договоренностей в игнорировавшейся ранее сфере исторического исследования и историописания. Усилия автора нацелены не только (и не столько) на постановку новых исследовательских задач, конкретного предмета и методов изучения; их дерзость определяется желанием экспериментальной проверки пределов внутренней гибкости жанровых канонов, возможности их адаптации к исследовательской программе, которая, как кажется, своими масштабами выходит за пределы жанра. Работа Ж. Ле Гоффа может рассматриваться как ответ на вызов современной полемики в сфере социальных и гуманитарных наук с ее обостренным вниманием к проблеме соотношения формы и содержания, то есть адекватности нарративной (сюжет и стилистика) и идеологической (техника интерпретации и методология) структур исторического сочинения.
Ж. Ле Гофф предельно откровенно формулирует свое стремление реализовать в рамках предпринимаемого исследования почти утопический замысел гармонического совмещения стратегии традиционного социально-культурного исследования с проблематикой так называемого «постмодернизма». Не настаивая на бесспорной достижимости желаемой цели примирения ланей и львов в своей собственной работе, автор тем не менее ее основной пафос обращает на утверждение принципиальной совместимости методологии социально-культурной и тотальной истории (жрецом которой он сам является на протяжении всей своей научной карьеры) с программными требованиями ее современных критиков. Работа Ле Гоффа представляет собой ценную возможность анализа пределов совместимости (формально) противоборствующих тенденций в современной историко-культурной и гуманитарной рефлексии как на уровне декларации целей и стратегии, так и (что наиболее существенно) на уровне достижения желаемых результатов в практическом исследовании.
Определяя характер своего исследования, Ж. Ле Гофф заявляет о решительном отказе от традиционных правил написания историко-биографического сочинения. Он высказывает полное согласие с современной критикой историко-биографических исследований (Ж.-К. Пассерон, Д. Леви, II. Бурдье), отмечающей искажения перспективы в призме конвенциональных жанровых схем и стилистических установок. В частности, эффект «биографической утопии» (Ж.-К. Пассерон) и «биографической иллюзии» (П. Бурдье) вызывается исходной ориентацией на идеальное обособление фигуры героя и его биографии, их представление в априорно заданных рамках упорядоченной хронологии и стабильной, равной себе личности [2] . Ле Гофф считает ложным традиционное противопоставление исторической биографии широкому историческому исследованию в рамках оппозиции «конкретное — абстрактное». Вместе с тем он отмечает бесспорно свойственный биографии «эффект реальности», который связан как с литературно-стилистическими нормами, сближающими жанр научной биографии с художественным сочинением, так и с историческими источниками и соблазнами их интерпретации. Отвергая путь изолированной биографии, «конкретной» личной истории, Ле Гофф одновременно отказывается и от традиционного приема создания широкой исторической панорамы в рамках биографического исследования. Целью работы не является написание истории ХIII века или создание портрета Людовика Святого в интерьере эпохи [3] .
2
В библиографических примечаниях к «Введению» Ж. Ле Гофф указывает работы, которые, по его мнению, наиболее адекватно отражают необходимость новых подходов к жанру «исторической биографии»:
Bourdieu P. L’illusion biographique // Actes de la recherche en sciences sociales. 1986. Janv. 62–63. P. 69–72;
Chamboredon J.-C. Le temps de la biographie et les temps de l’histoire // Quotidiennete et histoire. Colloque de l’Ecole normale superieure, Lyon. 1982. Mai. P. 17–29;
Levi G. Les usages de la biographie // Annales E.S.C. 1989. P. 1325–1336;
Passeron J.-C. Le scenario et le corpus: Biographies, flux, itineraires, trajectoires // Le Raisonnement sociologique. P., 1991. P. 185–206.
Проблема исторической биографии
как исследовательского жанра стала предметом рассуждения Ж. Ле Гоффа задолго до появления данного издания.3
Любопытно, что предшествовавшие монографии Ж. Ле Гоффа исследования о Людовике Святом имели названия типа «Людовик и его время», см., напр.:
Wallon Н.-А. Saint Louis et son temps: 2 voL P., 1875; Le siecle de Saint Louis / Ed. R. Pemoud. P., 1970; Saint-Denis A. Le siecle de Saint Louis. P., 1994.
Исходным основанием для автора, таким образом, является «разоблачение» методической бесперспективности традиционного механического совмещения двух исследовательских перспектив: «большой» истории и индивидуальной исторической биографии. Ключ к решению этой проблемы он видит в преодолении условного разделения исследовательских жанров: «истории структур» и длительных социальных процессов, с одной стороны, и биографического исследования — с другой.
Автор высказывает убеждение в том, что великая личность, подобная Людовику, дает возможность для «глобализации» исторического исследования даже в рамках биографии. Герой исследования соприкасался с самыми разными сторонами социальной жизни, так или иначе в его деятельности отражались важнейшие социальные и культурные процессы его времени. К их числу автор относит утверждение новых социальных групп, носителей собственных культурных детерминант, таких как городское купечество и университетские интеллектуалы. Среди наиболее существенных для эпохи духовных и культурных веяний Ж. Ле Гофф указывает и становление «новой религиозности» нищенствующих орденов, равно как и развитие новых идеологических формул сакрализации королевской власти. По мнению исследователя, рассуждения о личности «великого короля» и его биографии неизбежно должны учитывать не просто факт существенных именно для этой эпохи социальных и культурных тенденций, но специально их преломление в деятельности и самосознании Людовика.
Ж. Ле Гофф предельно точно определяет избираемые им ракурсы или, вернее, уровни рассмотрения фигуры героя. Первый определяется им как проблема соотношения разных исторических времен — времени индивидуальной биографии и времени больших исторических процессов. Традиционная композиция «герой в интерьере эпохи» замещается исследованием характера и степени влияния социально-культурных движений эпохи на развертывание биографии исторической личности. Не только в постановке задач исследования, но и на протяжении всего исследования Ж. Ле Гофф последовательно уходит от двух традиционных установок избранного им жанра — изначальной заданности исторической миссии и самой личности героя, с одной стороны, и концентрации исследования на историческом величии этой личности, экстраординарности его деяний — с другой. Людовик Святой, откровенно признаваемый автором в качестве великой и даже центральной для своего столетия фигуры, интересует исследователя специально в качестве порождения своего времени и его творца. Основной фокус внимания, однако, направлен не на эффектную событийность, а на соответствие деяний Людовика динамическим и структурно значимым явлениям ХIII века.
Второй уровень рассмотрения персоны короля имеет перед собой несомненно более сложную и проблематичную по самой своей постановке задачу. Смысл ее может быть определен как целенаправленное притязание на соприкосновение с «реальной личностью» героя, что обнаруживается в многократном повторении автором определения-метафоры «истинный Святой Людовик». Исследовательская парадигма в данном случае определяется двойственной соотнесенностью героя и эпохи: принадлежность Людовика своему времени и роль короля в формировании облика эпохи. Ж. Ле Гофф высказывает согласие с идеей Д. Леви о том, что биография представляет собой идеальное поле для определения меры свободы в действиях «агентов» — участников исторического процесса, равно как и для наблюдения за характером функционирования нормативных систем, не лишенных внутренних противоречий. Из фокуса пересечения биографического времени и времени исторического персона Людовика переносится в фокус соотнесенности личных ценностных установок и индивидуального действия с идеологическими и нормативными моделями эпохи.
Анализ или, точнее, реконструкция личности Людовика как историко-культурного феномена осуществляется Ж. Ле Гоффом путем ее рассмотрения в двух культурных и идеологических контекстах. Первый из них очерчен проблематикой сакрализации и легитимизации власти правителя, второй — системой представлений о святости, их идеально-нормативного и иерархического положения в общей системе религиозного сознания ХIII века. Исследователь полагает, что именно указанные социально-этические и ценностные системы в наибольшей степени повлияли на формирование персоны Людовика как с точки зрения личного поведения и самосознания, так и в плане ее восприятия извне. В сущности, исследование ставит своей целью триединую задачу: представить Людовика как личность, как короля и как святого, причем все ипостаси героя оказываются глубоко и органично взаимосвязаны.
Уже на уровне формулирования задач исследования мы видим тесное переплетение различных по своему характеру проблемных, методических и тематических установок. Историческая картина, реконструируемая Ж. Ле Гоффом, совмещает сразу несколько ракурсов, задаваемых нередко прямо противоположными точками наблюдения, которые историк пытается привести к органическому единству в рамках своей работы. С одной стороны, Ж. Ле Гофф стремится реализовать давно интересующий его замысел «тотальной» истории, с другой — проверить устойчивость традиционных конвенций жанра исторической биографии. Его работа представляет собой попытку плодотворного сосуществования разных течений социально-культурной истории: истории структур и «длительных процессов» и частной истории, исходящей из целесообразности изучения «индивидуальных» случаев и ситуаций, в которых преломляется культурное своеобразие эпохи. Весьма существенным кажется обращение Ж. Ле Гоффа к актуальной и весьма болезненной для традиционного исторического исследования проблематике так называемой «литературной критики». В частности, значительное место в работе уделено вопросу о мере адекватности образа исторических текстов стоящей за ним исторической реальности. Феномен «стилизации» как универсального средства самосознания и самовыражения и одновременно — самомаскировки общества выводится Ж. Ле Гоффом за пределы анализа собственно «литературных текстов» и осознается как кардинальный объект историко-культурной интерпретации. В этом смысле его подход обнаруживает точки соприкосновения с так называемой «новой культурной историей». Наконец, самим автором в качестве сквозного и исходного осознается вопрос о соотношении собственно исследовательской и нарративной сторон исторического сочинения. Желание разрешить проблему, как и для чего должна создаваться историческая биография, признается Ж. Ле Гоффом как импульс, спровоцировавший его «предприятие». За ним стоит не только указанное выше желание проверки гибкости консервативного жанра с точки зрения адаптации новой проблематики, но и определение степени влияния формальных канонов жанра на процесс и результаты исследования.