Людовик IX Святой

И, несомненно, главное — новая география загробного мира и модификация вследствие этого верований и практики, связанных со смертью, лучше всего способствуют утверждению индивидуума. Господь будет решать в самый момент смерти, предстоит ли покойному пройти через чистилище, через это новое место загробного мира, отныне имеющее собственную территорию, ибо чистилище будет существовать лишь до конца времен, и Господь не будет больше ожидать Страшного суда, чтобы отправить умершего в ад или в рай; он должен сразу определить место пребывания для его души, в отдельных случаях временное. Момент, который становится решающим для вечного спасения или проклятия, — это самый момент смерти, смерти индивидуума [907] . Но я не вполне согласен с А. Я. Гуревичем, который полагает, что вера в чистилище оторвала индивидуума от общности в целом [908] . Сокращение срока пребывания в чистилище зависело от помощи, оказываемой близкими умершего, пребывающего в чистилище, молитвами, мессами и подаяниями. Таким образом, образуются новые связи между живыми и мертвыми и усиливается значение, наряду с кровной семьей, семей духовных или искусственных: монашеских орденов, братств и т. д. Между индивидуумом и группами, с которыми он связан, устанавливается новое равновесие. Именно в таком равновесии протекала жизнь Людовика Святого.

907

Le Goff J. La Naissance du Purgatoire…

908

Gourevic A. Conscience individuelle et image de l’au-dela au Moyen Age… Я предложил в том же номере «Анналов» (Р. 255) развить этот тезис.

Совесть

Лучшее слово, характеризующее одновременное пробуждение «я-moi» и «я-je», есть, несомненно, совесть [909] . Испытание совести, дела совести стали реальностями ХIII века. Не раз обращалось внимание на то, как, осуществляя свою власть, например посылая ревизоров, французские короли ХIII–XIV веков прислушивались к своей совести и хотели быть в ладу с нею, и она, эта совесть, должна была обеспечить им личное спасение и спасение их народа. И в этом снова смыкаются индивидуум и общность. Изо всех этих королей самой больной совестью обладал Людовик Святой.

909

Chenu M.-D. L’Eveil de la conscience dans la civilisation medievale…;

Strayer J. R. La conscience du roi // Melanges R. Aubenas. Montpellier, 1974;

Brown E. A. R. Taxation and Morality in the XlIIth and XIVth Centuries: Conscience and Political Power and the Kings of France // French Historical Studies. 1973. Vol. 8. P. 1—28.

Такое давление индивидуума на модель, на то, что Фома Челанский называл в связи с Франциском Ассизским forma, в смысле «литейной формы», испытывают и агиографы, иногда поддающиеся этому, которые знали короля (а его исповедник Жоффруа де Болье знал его и как приближенный, и как доверенное лицо «внутреннего человека») и которые слышали о нем от его близких, — это случай Гийома де Сен-Патю, исповедника королевы, обращавшегося к досье канонизации и к содержащимся в нем свидетельствам.

Но даже в их изображении Людовик Святой порой расходится с моделью. Во-первых, потому что святой должен также бороться с самим собой и с дьяволом, — на земле никто, даже святой, не совершенен, и его не следует все время идеализировать. Но, самое главное, эти свидетельства не могут ускользнуть от непосредственного представления, которое они имеют о личности их героя. Как бы то ни было, жизненный опыт заставляет их порой изображать не типичного, не идеального, а реального короля.

Вот личная черта, свидетельствующая о сопротивлении святого короля соблазну. Людовик скрупулезно соблюдал запреты Церкви по части сексуальных супружеских отношений. Но иногда ему приходилось бороться. Изображать святого, преодолевающего соблазн плоти, общее место агиографии, и стереотипным образом этой победы (в частности, начиная с «Жития святого Бенедикта» Григория Великого) было тушение плотского огня огнем жгучей крапивы, в которой катался святой. Но у Жоффруа де Болье общее место превращается во вполне реальное поведение.

Если в эти дни воздержания ему случалось по какой-то причине посещать свою супругу королеву и оставаться с нею, а порой, общаясь с нею, ощущать, ибо слаб человек, необузданное влечение плоти, то он начинал ходить взад и вперед по комнате (per cameram deambulans), пока взбунтовавшаяся плоть не успокаивалась [910] .

Ну как усомниться в реальности изображаемого Людовика, который меряет шагами супружескую спальню?

Иногда осуждение, выраженное исповедником-агиографом, вызвано чрезмерным благочестием. У Людовика появилась привычка ночного бдения по образу и подобию монашеского. Среди ночи он поднимался, чтобы пойти и послушать заутреню, затем молился, встав на колени у постели, — Хороший пример индивидуальной молитвы наедине с самим собой. Но он поднимался утром слишком рано, в приму.

910

Geoffroy de Beaulieu. Vita… P. 7.

Поскольку эти бдения могли ослабить и серьезно подорвать его физическое здоровье и особенно сказаться на голове, он в конце концов стал поступать по совету и примеру некоторых достойных доверия лиц (из его окружения) и стал вставать утром на час (позже), что позволило ему слушать почти сразу после заутрени мессы и часослов [911] .

Вот замечание относительно власяницы, которую он носил во время адвента и поста и четырех вигилий Пресвятой Девы: [912]

911

Ibid. P 13.

912

Адвент — Рождественский пост; вигилии — кануны праздников. Здесь имеются в виду кануны Рождества, Рождества Богородицы, Сретения и Успения.

Его исповедник (то есть Жоффруа де Болье) сказал ему между тем, что это не подобает его рангу (status) и что вместо этого он должен жертвовать щедрые милостыни беднякам и быстро восстанавливать справедливость (festinata) своим подданным [913] .

И еще относительно поста: к строгим постам по пятницам и исключающим мясное и скоромное по средам он пожелал добавить еще один пост по понедельникам, «но по причине его физической слабости от него отказались по совету пользовавшихся доверием лиц (из его окружения)» [914] .

913

Ibid. P. 10.

914

Ibid.

Эффект реальности может также порождаться не отклонением от модели, но какой-то конкретной деталью, которая, как кажется, не могла быть ни выдумана, ни заимствована из какого-либо источника, но подсказана жизнью.

Порой исповедник-агиограф вносит деталь, известную только ему, пусть даже он приводит ее, чтобы еще больше превознести образ, которая вновь живо воссоздает очень личное поведение короля:

Он всегда проявлял большое уважение к своим исповедникам, вплоть до того, что, когда он уже сидел перед исповедником и тот собирался закрыть или открыть дверцу или окошко, он спешил подняться со своего места и смиренно сделать это раньше него… [915]

915

Geoffroy de Beaulieu. Vita… P. 6.

Гийом де Сен-Патю сообщает о его привычке быть со всеми на вы, в том числе и с челядью [916] . Отказ от традиционного ты, превращавшего всех, к кому он обращался, в безликую массу, говорит о его внимании к достоинству индивидуума, большее уважение к которому выражалось вежливым вы.

Король, говорящий по-французски

Впечатление, что мы становимся еще ближе к «подлинному» Людовику Святому и даже слышим его, усиливается тем, что в некоторых источниках его биографии он говорит по-французски.

916

Guillaume de Saint-Pathus. Vie… P. 19.

Вообще, именно при Людовике IX совершается решительный прогресс в сфере французского языка. Число грамот, составленных на французском языке, резко возрастает. Когда в 1247 году Людовик разослал своих ревизоров, первые жалобы, направленные королю, были еще написаны по-латыни, а в конце его правления — уже по-французски. Когда король около 1270 года собственноручно писал «Поучения» сыну и дочери, он делал это, как отмечает Гийом из Нанжи [917] , по-французски. Точно так же он заказал монаху Примату французскую версию «Хроник» Сен-Дени. Если на смертном одре он вспомнил латынь, язык отцов, то в жизнь проводил родной французский язык [918] , и когда он явил на своей могиле в Сен-Дени чудо обретения дара речи, то исцелившийся заговорил на французском языке Иль-де-Франса, несмотря на то, что был родом из Бургундии [919] . Первый французский король, речь которого мы слышим, изъяснялся по-французски [920] .

917

Guillaume de Nangis. Vie de Saint Louis… P. 456: «Manu sua in gallico scripserat».

918

Batany J. L’amere maternite du francais medieval // Langue francaise. 1982. Mai. № 54. P. 37.

919

Точно так же королева Маргарита около 1270 года писала письма на латинском, а впоследствии на французском языке: Sivery G. Marguerite de Provence…

920

O’Cnnelll D. Les Propos de Saint Louis…

Портрет короля

История портрета позволяет нам определить решающий момент в возникновении внимания к индивидууму. Людовик Святой — лишь предыстория этого вопроса [921] .

Р. Рехт недавно напомнил [922] , что реализм — своего рода код. Термин, который кажется ему наиболее подходящим для определения этого интереса к миру и «реальным» существам, — это «принцип реальности», который он определяет как «признание миром искусства реального мира». Он правомерно считает, что этот принцип «неизбежно оказывается принципом индивидуации», как это проявляется в скульптуре «рубежа ХIII–XIV веков». Надгробная скульптура — главная сфера, где наблюдается этот принцип, а «попытка портрета», успехи поисков ХIII века именно по части физиогномики впервые проявляются как раз в 1320–1330 годы. Эти исследования были инспирированы трактатом, авторство которого приписывалось Аристотелю, и сочинением одного из ученых при дворе Фридриха II Гогенштауфена Майкла Скота, посвященном астрологии, но в котором имеется раздел по физиогномике, в частности, исследование индивидуального выражения лица. Этот интерес усиливается во второй половине ХIII века вместе со схоластикой, например в «De animalibus» («О животных») Альберта Великого и в «De physiognomonia», авторство которого приписывается святому Фоме Аквинскому. Но надгробные скульптуры остаются идеализированными портретами, как свидетельствуют лежащие фигуры Сен-Дени, изваянные при перестановке королевских надгробий в 1263–1264 годах, начатой по инициативе Людовика Святого и его советника аббата Матье Вандомского.

921

Вот работы, к которым я обращался по вопросу иконографии святого:

Le Breton G. Essai iconographique sur Saint Louis. P., 1880;

Longnon A. Documents parisiens sur l’iconographie de Saint Louis. P., 1882;

Male E. La vie de Saint Louis dans l’art francais au commencement du XIVe siecle // Melanges Bertaux. P., 1924. P. 193–204;

Van Мое E. Un vrai portrait de Saint Louis. P., 1940;

Auzas P. M. Essai d’un repertoire iconographique de Saint Louis // Septieme centenaire… P. 3–56.

Наиболее интересными мне представляются следующие два исследования: Lilich М. Р. An Early Image of Saint Louis // Gazette des beauxarts. 1970–1971. P. 251–256 и Erlande-Brandenburg A. Le tombeau de Saint Louis…

922

Recht R. Le portrait et le principe de realite dans la sculpture: Philippe le Bel et l’image royale // Europaische Kunst um 1300. Bd. 6. P. 189–201 (XXVe Congres international d’histoire de l’art Wien, 1984);

там же можно ознакомиться с другими статьями на тему портрета. Р. Рехт использует работу:

Siebert F. Der Mensch um Dreizehnhundert im Spiegel deutscher Quellen: Studien uber Geisteshandlung und Geistesentwicklung. Berlin, 1931 (Historische Studien. Bd. CCVI), ценное исследование для изучения зарождения индивидуума в ХIII веке.

О начале истории портрета см.:

Francastel P. et G. Le Portrait Cinquante siecles d’humanisme en peinture. P., 1969;

Castelnuovo E. Portrait et societe dans la peinture italienne. P., 1993;

Giard J.-B. L’illusion du portrait // Bulletin de la Bibliotheque nationale. 1978. P. 29–34;

Schramm P. E. Die deutschen Kaiser und Konige in Bildem ihrer Zeit, 751–1152: 2 vol. Leipzig, B., 1928;

Ladner G. B. Papstbildnisse des Altertums und des Mittelalters. Cita di Vaticano, 1970. Bd. II;

Bonne J.-Cl. L’image de soi au Moyen Age (IXe — ХIIе siecle): Raban Maur et Godefroy de Saint-Victor // D ritratto e la memoria/ Ed. Br. Gentili, Ph. Morel, Cl. Cieri Via. 1993. P. 37–60.