Людовик XIV

Двор, офицеры, солдаты, а также вилланы — жители приграничных провинций, увидели своего короля, достойного внука Генриха IV в таком же растерзанном виде, в каком увидели герцога Энгиенского при Рокруа. И когда придворные вновь увидели его в Лувре, они задавали себе один и тот же вопрос: тот ли это король?

День шестнадцатилетнего короля

Славный Дюбуа, камердинер Его Величества, возвратись в Париж в конце марта 1655 года, нашел, что его «дорогой хозяин» так изменился, «так повзрослел», что был этим, по его же признанию, обрадован; он записал в своем дневнике, как этот король в возрасте 16 лет «проводил свой день»^{75}. Лицо боголюбивого короля продолжает так же светиться, как в детстве, но на нем нет и тени елейности или чопорности. Юный монарх продолжает, под руководством умного и благожелательного кардинала, приобщаться без чрезмерного педантства к королевским и политическим делам. В распорядок дня включены и развлечения для души и тела (фехтование, охота, танцы, разговоры, спектакли, музыка). Занятия мерно чередуются с развлечениями. Переживания времен Фронды, поспешные отъезды, постоянный дискомфорт, когда не знаешь, где будешь находиться завтра, — все казалось забытым. Король в настоящее время находится в Лувре (который он предпочитает Пале-Роялю), во дворце, который обустраивают, украшают и делают комфортабельным (Лево начинает работы в летних апартаментах королевы-матери^{199}). Здесь король не чувствует себя пленником: Тюильри, аллея Кур-ля-Рен находятся в двух шагах, а это почти деревня.

«Тотчас, как только он просыпается, — пишет Дюбуа, — он читает наизусть утренние молитвы, обращаясь к Господу, перебирая свои четки. Затем входит де Ламот Левейе, чьи блестящие и потрясающие уроки никогда не утомляли отрока. Находясь в своей спальне, король изучал под руководством этого наставника, не самого старшего по положению, какую-либо часть Священной истории или истории Франции. Как только король вставал с постели, тут же появлялись два дежурных лакея и гвардеец, охранявший спальню. Король садился в этот момент на свой стул с круглым отверстием, иногда сидел на нем 20 минут. Затем он входил в свою большую комнату, где обычно находились принцы и знатные вельможи, ожидавшие его, чтобы присутствовать при его утреннем туалете». Его Величество, все еще оставаясь в халате, подходил к придворным, «говорил то с одним, то с другим так дружески, что приводил их в восхищение». Затем он совершал свой утренний туалет в их присутствии — мыл руки, лицо, полоскал рот, вытирался и снимал свой ночной колпак. «Он молился Богу у кровати вместе со своими духовниками». Все присутствующие становились на колени, гвардеец, охраняющий двери, наблюдал за тем, чтобы во время молитвы короля никто не потревожил. Окончив молитву, король причесывался, затем одевался чрезвычайно просто (в повседневную одежду — голландский камзол, саржевые панталоны) и уходил заниматься верховой ездой, фехтованием, танцами, метать копье. Когда Людовик заканчивал физические упражнения, он возвращался на короткое время в свою комнату, переодевался в другие одежды и завтракал. Позавтракав и осенив себя крестом, он поднимался к кардиналу Мазарини, «который жил над его комнатой, располагался по-домашнему и вызывал сюда государственного секретаря с докладами», а затем говорил с кардиналом «об этих докладах и о других более секретных делах в течение часа или полутора часов».

После этого Людовик шел приветствовать свою мать. Совершал прогулку верхом, шел к мессе, на которой уже присутствовала его мать, затем провожал ее до ее апартаментов, «выказывая при этом большое почтение и уважение». Оттуда он заходил к себе переодеваться. В дни охоты король выбирал «довольно простую» одежду. Лучше даже сказать — «скромную». Монарх охотно обедал с королевой-матерью. Часто послеобеденное время отводилось для аудиенций, которые король давал иностранным послам. Людовик XIV из вежливости и из политических соображений выслушивал их речи наивнимательнейшим образом; затем «он с ними любезно беседовал около «четверти часа», расспрашивая об их монархе, стране, «альянсах, дружественных связях, которые поддерживались с давних пор, о домах и королевствах». Если не было аудиенций, после обеда были другие «благопристойные развлечения».

«По окончании обеда, — продолжает Дюбуа, — король идет на аллею Кур-ля-Рен, где, прогуливаясь, разговаривает со знатными дамами и господами». Затем Его Величество, если это день заседаний, идет с кардиналом в совет. В другой раз он присутствует на комедии и никогда не забывает сказать массу комплиментов своему окружению. Затем «Их Величества идут ужинать, после ужина король танцует, в зале играют скрипочки, находятся фрейлины королевы и еще несколько человек». «Благопристойные развлечения» продолжаются в общем почти до полуночи. «Здесь играют в незатейливые игры, как в романах. Усаживаются по кругу. Один начинает какой-нибудь сюжет и рассказывает до тех пор, пока не попадет в затруднительное положение. Затем тот, кто сидит рядом, продолжает рассказ и поступает так же, как первый; и так постепенно все присутствующие создают роман с интересными приключениями, порой среди них бывают очень забавные». Когда игры заканчиваются, Людовик XIV прощается с матерью и возвращается в свою комнату. Как и утром, сюда открыт доступ придворным. Король молится и раздевается в их присутствии, разговаривает с ними «любезно», желает спокойной ночи и удаляется в свою спальню. Войдя туда, он садится на свой стул с круглым отверстием, «его развлекают самые близкие придворные — как самые знатные, так и некоторые другие, кто имеет право туда входить»^{75}. Эти несколько счастливчиков — об этом напоминает словарь Фюретьера — являются обладателями диплома, разрешающего присутствовать при «больших делах» короля; «деловой стул» — благородное название стула с круглым отверстием.

Из этого описания распорядка дня короля, сделанного Дюбуа, мы убрали чрезмерные комплименты, избыток фраз, где он сравнивает его с Соломоном или приписывает ему набожность Людовика Святого и доброту Цезаря (sic — так). И тому существует замечательное свидетельство. Набожность Людовика в это время ни в коей мере не сводится к конформизму и еще меньше к лицемерию. Любовь короля к матери проявляется ежечасно. Кардинал приучает своего крестника к делам каждый день, но заботится о том, чтобы король не переутомился и чередовал работу «в связке», аудиенции, присутствия в совете. Мазарини все разумно дозирует и достигает этим прекрасных результатов. Жизнь Людовика в это время представляет собой образец размеренной, сбалансированной жизни. Заботы о теле — приходится только сожалеть о поспешно совершаемом туалете — и об интеллекте правильно чередуются, если допустить (как считал Мазарини), что королю надо меньше заниматься по книгам, а больше общаться с порядочными людьми, набираться все больше определенного опыта в ведении государственных дел. У Дюбуа написано много о королевской общительности. Король, проводя с утра до вечера официальные аудиенции, общаясь с придворными, всюду держится очень вежливо, отшлифовывает свои манеры и доводит их до совершенства. Напрасно в нем будут искать признаки ненависти к Парижу, признаки агорафобии, которые многие авторы старательно приписывают Людовику XIV как неизлечимые последствия времен мятежей.

Уже во время этой приятной жизни в Лувре зарождается мысль о Версале. Двор и монарх необычно солидарны. Это происходит оттого, что все стараются вести себя «благородно», и благородное поведение одних способствует воспитанию благородных чувств у других. Преподобный отец Буур — большой знаток в этой области — считает, что 50-е годы XVII века — это то время, когда наша страна достигает наивысшего уровня цивилизации. («Мы сейчас гораздо вежливее, чем в те времена, когда сильнее всего пылал огонь войны между Францией и Испанией»^{15}.) При дворе завершается формирование короля. Через несколько лет как будто для того, чтобы засвидетельствовать свое здравомыслие и свою благодарность, король завершит формирование двора.

А до наступления этого замечательного момента перенесемся мысленно в места военных действий, куда отправился Людовик и где его ждут суровые испытания.

Тяжелое заболевание короля в Мардике

После падения Дюнкерка (25 июня 1658 года) и до падения Грамона и Нинове (28 октября) Тюренн проводит успешно все боевые операции во Фландрии. В результате к французам отходят территории между Изером, Шельдой и Лисом. К сожалению, юный король не смог в них участвовать и продолжать обучаться военному искусству при таком талантливом полководце, как Тюренн. Король заболел 29 июня в Мардике. Его перевезли в Кале, он был в очень тяжелом состоянии с 1 по 13 июля.

Доктор Антуан Валло, который лечил оспу, — внимательный и талантливый врач, снова принялся писать бюллетень о ходе болезни Людовика XIV. По мнению этого знаменитого врача, король слишком много подвергался воздействию неблагоприятного воздуха, загрязненной воды, переутомлялся, на ногах перенес простудные заболевания, отказывался от кровопусканий превентивного характера, которые ему предписывались. Результатом было то, что в организме короля «мало-помалу скопился яд, отравивший телесные жидкости и нарушивший их пропорции»; состояние короля обеспокоило Валло. Болезнь проявилась 29-го такими симптомами: «…необычно высокая температура, общая вялость, сильная головная боль, упадок сил, отсутствие бодрости, аппетита». Король скрывает свое состояние, ходит, но у него уже повысилась температура.

В Кале 1 июля он отдает себя в руки врачей, ему делают сначала промывание, потом кровопускание. Ночью его тело растирают, затем дают сердечные лекарства. Во вторник, 2-го утром, ему делают кровопускание, а в полдень — промывание. На следующий день, так как жар усиливается — опять кровопускание и несколько промываний. В четверг Людовику делают дважды кровопускание и дают сердечные лекарства. В пятницу Валло требует на консилиуме врачей очищения желудка и прикладывания нарывного пластыря. Его комментарии, записанные сразу после применения этого лечения, достойны тщеславного человека: «Выздоровлению короля способствовали эти два лекарства». Но в данный момент ни у больного, ни у докторов — ни у кого нет этой уверенности. Все настроены пессимистически. В воскресенье, 7-го, Его Величество подвергают кровопусканию, кроме промываний, и дают сердечные. После нового кровопускания, 8-го, опять созвали консилиум из шести врачей. Антуан Валло еще раз настаивает на принятии его метода лечения: для снижения температуры надо подвергнуть короля сильнодействующему слабительному средству. Использовать не кассию, не авран, а самое сильное (nec plus ultra) из слабительных — сурьму. «Я уже рано утром приготовил для этого, — пишет Валло, — на три приема такое слабительное питье и три унции рвотного вина, разлил в разные бутылки и поставил утром на стол короля; тотчас же после обсуждения я смешал три унции рвотного вина с тремя порциями слабительного питья и тут же дал ему выпить треть этой смеси, которая так хорошо подействовала, что короля пронесло 22 раза, это была зеленовато-желтая сыворотка, которая выливалась без натуги, рвало его только два раза через 4–5 часов после приема лекарства».

Антуан Валло считает, что все решилось в этот понедельник, 8-го, и «в этом случае важно, что сведения об улучшении состояния короля передали всем людям не только в королевстве, но и во всей Европе, которая была уверена, что король находится в таком плохом состоянии, что ему не выжить». 9 июля Его Величество подвергли слабому промыванию, 10-го — очищению с помощью слабительного, 11-го — кровопусканию. На четырнадцатый день болезни были предписаны промывание и сердечные лекарства. На следующий день, в субботу, было назначено последнее очищение с помощью слабительного. Температура, казалось, спала; была только слабость. С 14 по 17 июля Валло добивается от своих собратьев-медиков приостановки всякого очищения. После назначения его лекарства-чуда прошло девять дней, в течение которых больной много мочился, хотя почти ничего не пил. Итак, за 24 часа он выпил три маленьких стакана воды, а из него вышло шестнадцать больших стаканов мочи. Валло думает, что так своеобразно действует слабительное на организм короля. В четверг, 18-го, факультет медицины считает, что король выкарабкался. «Выздоровление нам показалось чудом, — пишет Валло. Молодой монарх начинает выздоравливать. После этого я его заставлял пить во время каждой трапезы сильно разбавленное вино, — до этого он никогда не пил вино»^{108}.

Целые три недели внимание всех — а не только врачей — было приковано к больному королю, и до 11 июля никто не мог предвидеть, что монарх победит болезнь. Недели болезни имели политические и психологические последствия. Людовик XIV действительно почувствовал себя на пороге вступления в мир иной.

7 июля он сказал кардиналу: «Вы решительный человек и лучший мой друг. Вот почему я вас прошу предупредить меня, если я дойду до крайнего предела»^{70}. Болезнь короля подтвердила искреннюю привязанность Мазарини к своему крестнику (не надо забывать: всемогущий министр не был уверен, что в случае смерти Людовика он сохранит свою должность^{112}). Болезнь короля подтвердила лишний раз любовь Анны Австрийской к своему сыну. Мы знаем, что королева-мать «отказалась… даже от отдыха» и не отходила от постели сына^{70}.