Людовик XIV

Верность Людовика XIV Мольеру вызывает удивление и у придворных, и у парижан. Король не только много раз приглашает ко двору автора «Мещанина во дворянстве», спасает его от банкротства, способствует росту его авторитета среди актеров и публики, но смело встает на его защиту перед общественным мнением. То, что Пьер Гаксотт называет «войной Тартюфа», длится не меньше пяти лет (1664–1669)^{191}. Против Мольера королева-мать, первый президент, доктора Сорбонны, Общество Святых Даров, архиепископ Парижа, благочестивый люд всех сословий; за него — Месье, брат короля, первая Мадам, супруга Месье, принц Конде. Без поддержки короля он потерял бы свой авторитет, свою труппу, все средства к существованию. Но Людовик XIV, как в случае с Люлли — гением-конкурентом и его собратом, — пренебрегает общественным мнением. В Мольере он видит не позорно отлученного от Церкви проповедниками и не фигляра, а глубокого, остроумного, тонкого, очень плодовитого, с богатым воображением автора, разделяющего с ним трапезу, умеющего исправлять нравы, не морализируя, всегда готового выполнить неожиданные приказы короля. Если и не во всех проявлениях, то, по крайней мере, по своему мировоззрению Жан-Батист Поклен кажется королю необычным случаем и прототипом — несколько исключительным — благовоспитанного человека. Выказывая Мольеру непринужденность в общении, Людовик XIV не выходит из своей роли. Творчество Мольера, если оно разоблачает смешные стороны некоторых персонажей двора, не убивает критикой двор. Напротив, оно способствует, как творчество Мере или Грасиана, тому, чтобы изобразить или позволить увидеть идеальные стороны двора. Таким образом, его творчество является союзником или помощником королевской политики.

Мы можем лишь догадываться, какое король получил удовольствие от «Благодарственного слова», которое Мольер поставил перед «Экспромтом Версаля» (октябрь 1663 года): представляя себе, что его Муза присутствует при утреннем выходе Его Величества в Лувре, Мольер насмехается над пошлыми придворными, вкладывая в уста Музы такие слова:

Надо сегодня утром без промедления Идти на церемонию утреннего выхода короля. Вы знаете, что надо делать, чтобы выглядеть как маркиз: Примите важный вид, наденьте соответствующий наряд, Водрузите шляпу, украшенную тремя десятками перьев, На дорогой парик; Пусть брыжи будут самыми пышными, А камзол самым маленьким. Пройдите через весь зал охраны И, галантно причесавшись, Внезапно бросьте взгляд по сторонам; И с теми, кого вы сможете узнать, Не преминете громко поздороваться, обращаясь по имени, Какого бы ранга они ни были, Поскребите гребнем по двери Спальни короля … И крикните, не останавливаясь, Совершенно естественным голосом: — Господин привратник, доложите о таком-то маркизе!^{74}

«Мы живем при короле — враге мошенничества, — заявляет жандарм в пятом акте пересмотренного, исправленного, дополненного, современного Тартюфа (жандарм — не символ ли он господина де Ларейни и совсем нового института управления полиции?). Этот король также не любит желчных людей («Мизантроп» ему напоминает удары тростью господина де Монтозье), непорядочных карьеристов без присущих им талантов (он не может смотреть пьесу «Мещанин во дворянстве», не разражаясь громким смехом), ханжей (и поэтому он приложил так много усилий, чтобы выиграть дело «Тартюфа»), бездельников-маркизов и жеманниц (каковых мы видим в «Докучных» и в «Смешных жеманницах»). Слишком много говорили, что Мольер восхвалял идеального буржуа. Этот Мольер, друг и свой человек в окружении Великого короля, — достаточно благовоспитанный человек (знаток придворных людей и всего, что касается двора), выбравший для себя благовоспитанного человека в качестве постоянного образца. Если мы в нем находим простонародные черты, то потому, что мы не принимаем во внимание постоянную связь, которая существует между двором и Парижем. Он похож на буржуа рядом с героями Корнеля и Расина, его современниками. Но двор Людовика XIV скорее населен Дамисами и Леандрами, чем Полидевками и Пиррами.

Праздники и забавы

Первый двор Людовика XIV (1661–1682) кажется последующим поколениям всегда блистательным. Он кажется таким молодым, веселым, изобретательным и непосредственным! За разнообразием декораций, временных построек для представлений, балетов, балов, охот и фейерверков угадываются вспышки любовных увлечений короля, и в результате создается впечатление, что двор Людовика XIV был двором любовных развлечений. Но эта видимость обманчива, ибо королевский замысел никогда не оскудевает. Хотя может показаться, что развлечение устроено ради своего собственного любовного увлечения; но такой праздник тем не менее преследует и педагогические и политические цели. Чтобы привлечь знать и удержать ее, Людовик считал необходимым сделать свой двор привлекательным, чтоб жизнь при дворе никогда не была монотонной и рутинной. Правила церемониала удивительно этому способствовали. Первые Бурбоны сохранили церемониал, созданный Валуа. Это та область, в которой, впрочем, ничего нельзя сделать легко и просто. «Изобретателю» этого деликатного «механизма», Генриху III, пришлось в свое время приниматься за это дело много раз, чтобы ввести определенные правила для упорядочения жизни в Луврском дворце: он устанавливал специальными эдиктами внутренний распорядок при дворе в 1574, 1578, 1582 годах (видно, что он был вынужден все это подтверждать каждые четыре года), прежде чем кодекс правил поведения был закреплен в 1585 году [43] . Людовик XIV снова находит тот же самый кодекс правил через 72 года и понимает, что он не сможет сразу добиться точного соблюдения этих правил, даже если его брат, Месье, великий знаток в области этикета, будет охотно ему помогать. Король также понимает, что этот сжатый свод может быть использован и монархом, и подданными лишь в том случае, если он будет подчинен правилам, которые можно применить. До конца своего царствования Людовик XIV охраняет сборник правил этикета. Он знает протокол до мельчайших подробностей. Любые сведения доводятся до него лично. Он выступает в роли верховного арбитра в конфликтах, возникающих по протоколу. Он превращает в орудие управления юриспруденцию по вопросам достоинства или тщеславия и из этого извлекает преимущества. Ссоры между сановниками при дворе отвлекают их от заговоров, направляют интриги в определенное русло и их нейтрализуют. Если двор представляет собой постоянный спектакль, то беспрестанное недоверие к каждому участнику этого спектакля добавляет к самому представлению новое развлечение, порой вызывающее бурные страсти и всегда захватывающее.

43

Сведения, которыми мы обязаны любезности и компетентности нашего милейшего коллеги и друга господина Жан-Франсуа Сольнона, который заканчивает труд о французском дворе (выйдет в издательстве «Робер Лаффон»).

Так как речь идет о представлении, надо думать, что одной из привилегий знатного сотрапезника или обычного придворного, как и короля, является получение приглашения на премьеру лучшего спектакля. 14 февраля 1662 года начал работать «машинный зал» театра в Тюильри, этот ультрасовременный театр был создан по замыслу Вигарани^{199}. С 24 июня по 11 августа того же года Мольер поселился в Сен-Жермене, чтобы развлекать Людовика XIV и его двор^{191}. 29 января 1664 года он дает «Брак поневоле» в Лувре, у Анны Австрийской. 13 октября труппа того же Мольера вызвана в Версаль; здесь она остается до 24-го. И так все продолжается около десяти лет: когда Людовик принимает какое-то решение, он удивительно умеет держать свое слово.

Двор отдает предпочтение балету, а не комедии, как того требуют правила игры: двор следует в своем выборе за королем, тонким ценителем, любителем балетного искусства. 26 июля 1661 года в Фонтенбло Луиза де Лавальер танцует в балете «Времена года»^{213}. В феврале 1662 года в зале Тюильри впервые показан балет «Влюбленный Геракл», он воскрешает в памяти свадьбу Людовика XIV спустя два года. Вигарани стараются сделать все как можно лучше. На деньги (88 699 ливров!) не скупятся. Король и королева танцуют вместе. Людовик XIV, соперничающий с профессиональными танцорами, увлекает и Марию-Терезию в вихре своего блестящего танца. Через семь лет (февраль 1669 года) в этом же самом зале со сценическим механическим оборудованием Людовик XIV появится в последний раз на подмостках^{242}. Правда, придворный балет уже готовится уступить свое место французской опере, предшественником которой он был; а в декабре 1671 года^{242} король не принимает участия в «Балете балетов», исполняемом в Сен-Жермене, в этом балете, который, как нам кажется, был прекрасной «лебединой песней» придворного рыцарского и куртуазного стиля.

Если формы развлечений двора меняются и если даже король со временем предпочитает постройки из камня эфемерным декорациям и уменьшает вскоре расходы на развлечения, традиция праздников продолжается, по крайней мере, до 1682 года, как будто воспоминания о «Забавах волшебного острова» продолжали преследовать воображение и воскрешать воспоминания.

«Большой королевский дивертисмент» в Версале, устроенный для двора 18 июля 1668 года, за один день показал, что он может соперничать с праздниками «Волшебного острова», продлившимися целую неделю. Король, не колеблясь, тратит около 150 000 ливров. Официально праздник организован в честь мира, заключенного в Ахене 2 мая, по которому к Франции отходит Валлонская Фландрия. «Король, — пишет Фелибьен, — подаривший мир, как того хотели его союзники и вся Европа, и выказавший умеренность в своих требованиях и беспримерную доброту, даже будучи на вершине своей славы, думал только о том, чтобы заняться делами своего королевства и, желая наверстать упущенное, так как при дворе не устраивались карнавалы в его отсутствие, он решил организовать праздник в парках Версаля, а если развлечение устроить в таком дивном месте, настроение поднимется еще больше от необычной и захватывающей дух красоты, которой этот великий король умеет «приправить» все свои праздники»^{74}. Праздник в Версале устраивается, чтобы отпраздновать одновременно два события: два месяца назад была завоевана Фландрия и ровно год назад покорена мадам де Монтеспан. Герцог де Креки, первый комнатный дворянин, поставил комедию (для которой Вигарани соорудил театр). Маршал де Бельфон, первый метрдотель, позаботился об угощении, ужине. Кольбер, как суперинтендант строительства, взял на себя выполнение строительных работ, оформление и руководство фейерверком. С двенадцати до шести вечера замок был открыт; дамам предлагают комнаты для отдыха, и для всех — прохладительные напитки. В шесть часов открываются выходы в сад. Король предлагает своим придворным совершить «приятную прогулку»; он показывает гостям новые партеры, бассейны и боскеты. В боскете Этуаль их ждет чудесное угощение. Затем театр, созданный Вигарани на «аллее короля», предлагает 1500 зрителей «Жоржа Дандена, или Одураченного мужа», комедию Мольера в 3-х действиях, в начале, середине и конце которой показываются балеты и интермедии «Праздники Любви и Бахуса», к которым музыку написал Люлли, а слова — Мольер. Эта постановка, по признанию Фелибьена, «всем понравилась, всех очаровала». «В танцах нет ни одного па, которое не обозначало бы именно то действие, которое танцоры должны выразить, а их жесты — это те слова, которые должны услышать зрители. В музыке все служит тому, чтобы выразить страсть и покорить слушателей. Новизной поражают чарующая гармония голосов, удивительная инструментальная симфония, удачное объединение разных хоров, приятные песенки, нежные и страстные диалоги влюбленных, раздающиеся эхом со сцены, и, наконец, восхитительное исполнение во всех частях; с первых слов пьесы чувствовалось, что музыка усиливается и, начавшись одним голосом, переходит в целый концерт, исполняемый больше, чем сотней человек, которые сразу же все на сцене соединяют игру на инструментах, голоса и движения танца в единый аккорд и ритм, который завершает пьесу и всех ввергает в невыразимое восхищение»^{74}. Затем накрывают столы для ужина в соседнем зале, построенном в форме восьмигранника, высотой в 50 футов, внутри которого все напоминает античный храм. Сорока восьми дамам дана привилегия разделить ужин с королем, здесь графини, жены маршалов, но также и знатные дамы судейского сословия, например супруга судьи или жена президента Тюбефа. По соседству в шатрах-кабинетах накрыт ужин для королевы, других придворных дам и послов. Для всех, пришедших посмотреть спектакль, в парке организованы буфеты. После ужина начинается ослепительный бал в другом зале-восьмиграннике, в котором Орфей и Арион являются главными мифологическими персонажами. Затем ночной праздник заканчивается иллюминацией и фейерверком, который взметнул ввысь тысячи огней, засверкавших ярче, чем звезды». Свет исходил отовсюду — от 72 фонарей главной аллеи, из большого бассейна, наполненного водой, превратившегося в «море пламени и огня», из трех бассейнов, расположенных ниже в форме «Подковы», из больших аллей, окружающих партер. Последние ракеты выписывают в ночи вензель Его Величества: королевское «Л», которое сияло очень ярким и чистым светом»^{74}, — свидетельствует Фелибьен. Чтобы не прерывать очарование праздника, двор покидает Версаль ночью, после окончания спектакля (один лишь Монсеньор остается на ночь в замке), убежденный, как и Фелибьен, что подобный праздник «превзошел в какой-то степени все, что было когда-либо создано»^{74}.

А так как нельзя превзойти, король считает необходимым создать что-то подобное. Праздник 1668 года отметил аннексию Фландрии; новые «развлечения в Версале» (июль 1674 года) пройдут, чтобы отпраздновать молниеносное завоевание Франш-Конте. На празднике нет Мольера: он умер в прошлом году. А Люлли в зените всей славы, ставший «настоящим мастером придворных праздников»^{242}. Праздник 4 июля, как и в 1668 году, открывается прогулкой и угощением в парке; затем в мраморном дворике приглашенные Его Величества присутствуют на «Альцесте», лирической трагедии Кино, к которой музыку написал Люлли; после пьесы все «разговляются после полуночи». 11-го перед фарфоровым Трианоном слушают и восхищаются «Версальской эклогой» на музыку главного композитора Люлли; затем следует концерт и ужин в боскете. 19-го двору предлагается снова ужин в Зверинце, плавание в гондолах по большому каналу и «Мнимый больной», которого играют перед гротом Фетиды. Угощение, приготовленное 28 июля, затмевает все предыдущие; «искусство стола» гармонирует с искусством королевских развлечений. С наступлением вечера в театре, построенном для этой цели около механизмов, управляющих большой водой, Люлли дирижирует своей оперой «Праздники Любви и Бахуса», балеты из которой были представлены на праздновании 1668 года. За оперой следует пиршество в мраморном дворике, обустроенном Вигарани. Пятый день празднеств падает на 18 августа. После гигантского угощения, поданного на стол диаметром в 9 метров и на котором стояло 16 пирамид из фруктов и сластей, в Оранжерее была сыграна трагедия «Ифигения». Ночью были устроены великолепная иллюминация на большом канале и очень большой фейерверк, который под конец зажегся в небе огромным куполом света, образованным 5000 взлетевших ракет. Наконец 31-го — новый ночной праздник, задуманный так, чтобы превзойти все созданное раньше. Когда наступает настоящая ночь и 650 терм, «или статуй для освещения», льют свет на берега канала, весь двор усаживается в гондолы. Между освещенными берегами под звуки скрипок изящные лодки плывут ко дворцу мечты, ко дворцу Нептуна и Нимф, сооруженному искусным мастером Вигарани из разукрашенной материи и картона, сверкающему драгоценными камнями. Иллюминации, возобновленные в Версале в июле 1676-го, которые будут стоить королю 71 000 ливров, не превзойдут иллюминации 1674 года.

Но если паркам Версаля, а теперь и большому каналу, Людовик XIV отдает предпочтение для организации исключительных празднеств, другие резиденции если и играют такую же роль, то в меньшей мере: Шамбор (октябрь 1668 года, октябрь 1670 года]), Сен-Жермен (февраль 1670 года), Фонтенбло (август 1671 года)^{242}. Можно было бы сказать, что король объявил конкурс на лучший замок среди четырех изящных строений, но откладывает момент окончательного выбора между этими замками.

От одного замка к другому

Двор в начале царствования Людовика XIV переезжает с места на место, как во времена Валуа. Это не нравится Кольберу и правительству. Слишком частые передвижения нарушают обычную административную жизнь, увеличивают корреспонденцию, задерживают приказы и особенно их выполнение. Но переезды создают большие возможности для встречи короля и его подданных, теперь знатные люди королевства находятся в состоянии постоянной мобилизации; в конце концов, эти передвижения соответствуют непоседливому характеру короля.

Некоторые переезды объясняются сугубо эмоциональными соображениями. Людовик XIV не может оставаться в тех местах, где только что скончался любимый человек. В апреле 1661 года, после смерти Мазарини, он оставляет Лувр, переезжает в Фонтенбло и живет там больше семи месяцев (до 4 декабря). В 1666 году, после смерти Анны Австрийской (20 января), рак груди у которой прогрессировал и поразил весь организм, он уезжает из Лувра в Сен-Жермен (январь — май), затем в Фонтенбло (июнь, июль, август), затем в Венсенн (с сентября по декабрь). Людовик возвращается в свою столицу — в Тюильри, чтобы совершенно отмежеваться от Лувра, — лишь в ноябре 1667 года^{167}. Уход из жизни горячо любимой матери — одна из основных причин охлаждения короля к столице королевства. Самый неромантичный из монархов оставляет свою обычную сдержанность, рассказывая сыну о причинах своего бегства: «Не имея сил после этого несчастья пребывать в том месте, где оно случилось, я покинул Париж в тот же час, и сначала я отправился в Версаль (туда, где я мог бы уединиться), а через несколько дней в Сен-Жермен»^{63}.