Льюис Кэрролл

Он составил подробный план действий и трудов, которыми собирался заняться; там были все перечисленные им сферы: и математика, и религия, и книги для детей. Прибавьте к этому обширную переписку с родными, друзьями, детьми, издателем, художниками, граверами и т. д., и станет ясно, какую огромную ношу он брал на себя. Чтобы держаться в хорошей форме, он купил себе велосиман, [146] весьма неуклюжее подобие трехколесного велосипеда (как мы помним, он всегда любил технические новинки). Теперь он не только совершал далекие пешеходные прогулки, но и разъезжал на велосимане по окрестностям Оксфорда. Правда, при приведении в движение этого транспортного средства основная нагрузка приходилась на руки, и Кэрролл, которого это не устраивало, вскоре подарил его кому-то из родственников и снова вернулся к пешеходным прогулкам. При всём том он напряженно работал и часто засиживался за письменным столом далеко за полночь.

146

Название механизма было образовано путем замены второй части слова velocipede, происходившей от лат. pes— нога, производным от лат. manus— рука.

Но ничто не могло заставить его забыть о театре. В конце 1870-х годов он возобновил знакомство с замечательной актрисой Эллен Терри, прославившейся исполнением ролей шекспировских героинь. Она принадлежала к известной актерской семье: на сцене выступали ее родители и старшая сестра Кейт. Эллен с детства славилась удивительной дикцией — еще ребенком она прошла суровую школу: с ней занимался отец, большой мастер этого искусства, который подчас шлепал ее домашней туфлей, если текст произносился нечетко.

Впервые Кэрролл увидел Терри на сцене в 1856 году, когда ребенком она дебютировала в роли Мамилиуса в «Зимней сказке» Шекспира, которую давали в «Театре Принцессы». «Я особенно восхитился игрой Эллен Терри, — записал Чарлз в дневнике 16 июня. — Это прелестное юное создание играло с удивительной легкостью и воодушевлением». В Лондонском театральном музее сохранилась сделанная двумя днями ранее фотография, на которой девятилетняя Эллен стоит рядом со знаменитым Чарлзом Кином, игравшим Леонта.

По прошествии трех лет она заслужила репутацию одаренной юной актрисы, сыграв Пака в «Зимней сказке» и принца Артура в «Короле Джоне». В 1862 году, выступая в Бристоле, она познакомилась с Эдвардом Уильямом Годвином, театральным художником и архитектором (мы бы назвали его сценографом), создавшим эскизы костюмов и декораций для ряда шекспировских постановок. Его театральная эстетика заинтересовала молодую актрису, и она использовала ее в своей игре. Критики недаром особенно отмечали пластичность создаваемых Эллен образов. «Ее очарование пленяло всех, — писал Грэхем Робинсон в мемуарах, — но, думаю, в особенности тех, кто любил картины». А Бернард Шоу, с которым позже она подружилась (их переписка сохранилась и была опубликована), отмечал: «Она так успешно добавила к тому, чем она уже владела на сцене, те знания, которые получила в студии художника, что, когда я впервые увидел ее в “Гамлете”, мне показалось, что чудесное изображение Офелии вдруг заговорило и запело».

Кэрролл мечтал познакомиться с Эллен и, конечно, запечатлеть ее на фотопленке. В 1863 году он нанес визит семейству Терри, заручившись рекомендательным письмом их друга Тома Тейлора. Эллен он не застал, но представился ее родителям и старшей сестре Кейт. Вскоре Кэрролл подружился со всей семьей, однако с самой Эллен, с которой, по его собственным словам, он более всего хотел увидеться, так и не встретился. В январе 1864 года шестнадцатилетняя Эллен вышла замуж за художника и скульптора Джорджа Фредерика Уоттса, который был старше ее на 30 лет. Кэрролл восхищался портретом юной Эллен, выполненным Уоттсом, и его картиной «Сестры», которая позже была выставлена в Королевской академии художеств. Он договорился с художником, что нанесет ему визит, сфотографирует его с друзьями и, конечно, Эллен, но из этой затеи ничего не вышло. Вскоре супруги расстались и Эллен вернулась к родителям.

Наконец, 21 декабря в доме 92 по Стэнтон-стрит, где жила вся семья Терри, состоялась встреча, о которой Кэрролл так долго мечтал. Он записал в дневнике: «Оживленная и милая, она была почти ребячлива в своей веселости, однако совершенная леди». Эллен не была красива в обычном смысле слова, но обладала необычайным обаянием и пластичностью. Один из ее современников писал: «Эллен Терри — загадка. Глаза у нее не яркие, нос длинноват, рот — ничего особенного; лицо — будто слегка тронуто кирпичной пылью, волосы — словно пакля. И всё же она почему-то красива.Выразительность ее лица убиваетлюбое хорошенькое личико, которое видишь рядом с ней».

Уоттс долго не давал Эллен развода. Меж тем в 1868 году Эллен соединила свою жизнь с Эдвардом Годвином, оставила сцену и уехала в деревню. У нее родились двое внебрачных детей — Эдит и Гордон (позже он прославится как режиссер-новатор и теоретик театра под именем Гордон Крэг). Кэрролл сохранил дружбу с семейством Терри, однако, несмотря на восхищение талантом Эллен, чувствовал, что, будучи священнослужителем, не должен с ней видеться. Спустя годы он вспоминал: «Она до такой степени пожертвовала своим общественным положением, что я был вынужден отказаться от знакомства с ней». Правда, в глубине души он испытывал к Эллен сочувствие и даже жалость. «Я готов признать, — писал он впоследствии, — что, поступив так, она проявила упорство и своеволие, в то время как на самом деле долгее состоял в том, чтобы принять крушение своего счастья и жить (или, если это неизбежно, умереть) без любви мужчины. Но я не согласен, что ее случай хоть чем-тонапоминает тех бедных женщин, которые, без всякой претензии на любовь, продаются первому встречному. Он больше напоминает о тех многочисленных женщинах, которые живут как законные жены, так же верно и преданно, хотя над ними не был исполнен никакой обряд, и которые, как я верю, в глазах Господа, хотя и не в людских глазах, соединены браком».

В течение шести лет Терри не появлялась на сцене. В ноябре 1875 года Годвин оставил ее и через три месяца женился на своей двадцатилетней студентке. Два года спустя Уоттс наконец дал Эллен развод — скорее всего, полагают биографы, из жалости к ней, потому что сам он вступил в новый брак лишь спустя девять лет. В марте 1878 года Эллен вышла замуж за Чарлза Уорделла, актера, который выступал под именем Чарлз Келли (он умер в 1885 году).

Последующие годы Эллен Терри выступала в театре «Лицеум» (Lyceum Theatre), режиссером и главным актером которого был знаменитый Генри Ирвинг. Она исполнила множество самых разнообразных ролей и заслужила славу великой актрисы.

В 1879 году Кэрролл обратился к миссис Терри с вопросом, не согласится ли Эллен восстановить их отношения, и, получив согласие, возобновил дружбу с ней. К тому времени она была уже широко известна исполнением ролей шекспировских героинь — Офелии в «Гамлете», Порции в «Венецианском купце» (1879), Джульетты в «Ромео и Джульетте» (1882), Виолы в «Двенадцатой ночи» (1884) и всех других, за исключением Клеопатры и Розалинды (о последней она очень жалела). Ее партнером был прославленный Генри Ирвинг, первый актер, удостоенный звания «сэр».

Эллен Терри и Кэрролл оставались близкими друзьями до конца его дней. Впоследствии в книге «История моей жизни» Эллен вспоминала:

«Я была очень давно знакома с милым мистером Доджсоном. Я бы сказала, что он относился ко мне с нежностью, если бы можно было допустить, что он способен питать нежность к человеку старше десяти лет. […] Мистер Доджеон был самым первым моим другом среди литераторов. Не могу представить себе времени, когда я его не знала. Он наблюдал, как Кэт и я, еще детьми, выступали в театре, и подарил нам тогда свою “Алису в Стране чудес”. Стоило ему познакомиться с кем-нибудь из детей, как он сразу вручал им “Алису”… Через этот ритуал прошли все мои братья и сестры, а затем их дети.

Мистер Доджсон был страстным театралом. Он проявлял живейший интерес ко всем спектаклям, шедшим в “Лицеуме”, и часто в письмах ко мне указывал на логические промахи драматургов, никем другим не замеченные.

Не пощадил он и Шекспира. Мне думается, что эти письма служили для него таким же развлечением, как составление загадок и анаграмм.

“А теперь я собираюсь, — писал он, — загадать Вам мою ‘Героическую’ загадку, но помните, пожалуйста, что я не жду от Вас ее разрешения, ибо Вы, конечно, вообразите, что я просто шучу, заявляя, что не понимаю чего-то у Шекспира. Однако если Вы сами не захотите подумать над ней, может быть, Вы улучите момент и спросите объяснения у мистера Ирвинга? Я не могу понять вот чего: почему Геро (или Беатриче от ее имени) в ответ на предъявленные ей обвинения не воспользовалась алиби? Ведь, судя по всему, Геро в ту ночь не спала в своей спальне, иначе как же Маргарита могла открыть окно и переговариваться с Борачио? Не в присутствии же своей спящей госпожи она это делала? Она бы ее разбудила”» [147] .

147

Перевод И. Разумовской и С. Самостреловой.