Люси Салливан выходит замуж

Гас засмеялся, но смех получился ненатуральным.

— Я… э-э… должен был ему десятку, — наконец признался он.

— Ты был должен ему десятку и отдал ее из моих денег? — спокойно уточнила я.

— Ну да. Ты ведь не возражаешь? Ты, как я, Люси, — свободная душа. Ты не держишься за деньги.

И он долго еще продолжал в том же духе, а потом запел одну из песен Джона Леннона, переделывая слова, протягивая ко мне руки и строя гримасы. Время от времени он делал паузы, рассчитывая, что я засмеюсь. Мне было не смешно.

В прошлом я была бы тронута и очарована его пением. Я бы улыбнулась, назвала бы его ужасным человеком и простила бы его. Но не в этот раз.

Я ничего не сказала. Просто не могла. И я уже не сердилась на него. Мне было слишком стыдно за свою глупость, чтобы сердиться. Я не имела права сердиться.

Весь вечер был упражнением по игре в прятки: я прятала от себя собственные чувства И вдруг они вырвались на свет — больше невозможно было скрывать от себя, что я не удовлетворена происходящим.

У меня возникло ощущение, что со мной это уже было. Я быстро окинула свою жизнь мысленным взглядом и поняла: да, со мной это уже было. Со мной это случалось почти каждый день с моим отцом. Я давала ему деньги, ввергая себя в пучину финансового краха. Неудивительно, что вся сцена показалась такой знакомой.

Гас тоже постоянно обращался ко мне за деньгами. И до сегодняшнего дня еще не отдал мне ни пенни. Поначалу я была даже рада ссудить ему десятку-другую, считая, что тем самым я помогаю ему, что я нужна ему.

Осознание всего этого навалилось на меня невыносимой тяжестью. Я была дурой, полной идиоткой. Все знали это, кроме меня самой. Я была мягкотелой. Старая добрая Люси, она так нуждается в любви и добром слове, что готова заплатить за них. Она отдаст тебе все до последнего, потому что себя она ни в грош не ставит С Люси ты никогда не будешь голодным, даже если она сама будет недоедать. Ну и пусть! Кому до нее дело?

Гас был не единственным моим бойфрендом, которого я поддерживала финансово. Большинство моих парней были безработными. А те, которые работали, все же умудрялись постоянно сидеть на мели.

Остаток вечера я провела, как бы со стороны наблюдая за собой и Гасом.

Он напился до полубессознательного состояния. Мне следовало встать и уйти, но я не могла. Завороженная, потрясенная, я смотрела на происходящее, но отвести взгляд была не в силах.

Гас обжег меня сигаретой и даже не заметил этого. Он опрокинул на меня свою кружку с пивом и тоже не обратил на это внимания. Он нес всякую чепуху, начинал какую-нибудь историю и забывал закончить ее, что было, в общем-то не важно, поскольку разобрать, что он бормотал, было почти невозможно. Он завел беседу с парой, сидящей за соседним столиком, и не оставил их в покое, даже когда стало очевидно, что его приставания раздражали их. Потом он вынул из кармана пятифунтовую банкноту (хотя раньше утверждал, что у него денег нет) и крикнул несчастной паре: «Идите сюда! Я покажу вам фотографию моей девушки! Ей тогда исполнился двадцать один год. Красавица, а?» Совсем недавно подобная выходка вызвала бы у меня гомерический хохот. Теперь же мне было стыдно за него и, в конце концов, просто скучно.

Чем сильнее он пьянел, тем больше я трезвела. Я почти ничего не говорила, но он или не замечал этого, или ему было наплевать.

Неужели он всегда был таким? Ответ был: конечно же да. Это не он изменился, а я, и стала смотреть на все иначе.

Гасу было все равно, что я делаю или говорю. Для него я служила источником денег и не более того.

Дэниел был прав. Как будто мало мне огорчений, но пришлось еще и признать, что этот самодовольный мерзавец был прав. И теперь он всю жизнь будет напоминать мне об этом. А может, и нет — в последнее время его самодовольство куда-то подевалось. Да и раньше он не был самодовольным. Наоборот, он всегда был очень добрым и милым. Во всяком случае, он хотя бы покупал мне выпивку. И даже ужин…

Я просидела с пустым стаканом больше часа. Гас не обращал на это внимания. Потом он ушел в уборную и не возвращался минут двадцать, а когда вернулся, то не извинился и не объяснил, что его задержало. В таком его поведении не было ничего необычного. Наши совместные вечера всегда проходили в подобном ключе.

Как-то так получалось, что меня всегда окружали мужчины, которые много пили и злоупотребляли моим мягкосердечием. Почему — я не знала, но определенно с меня было достаточно.

Как всегда, мы досидели до самого закрытия и, как всегда, Гас не ушел, не завязав перебранку с одним из барменов. Бармен выпроваживал его, говоря: «Иди же домой, тебе что, некуда деваться?» Гас решил, что такие слова ужасно бессердечны, потому что в Китае недавно было землетрясение, разрушившее много домов. «Что, если бы это услышал китаец?» — вопил он в ответ. Описывать его дальнейшее поведение было бы слишком утомительно. Достаточно будет сказать, что бармену пришлось буквально выталкивать Гаса из паба. Гас же сопротивлялся и кричал: «Чтоб ты сдох без причастия!»

Подумать только, раньше я восхищалась такими поступками Гаса, считая его бунтарем.

Дверь за нами с грохотом захлопнулась. Мы стояли на улице.

— Ладно, Люси, поехали домой, — сказал Гас, покачиваясь и икая.

— Домой? — вежливо переспросила я.

— Угу.

— Хорошо, Гас, — согласилась я, и он победно улыбнулся. — А где ты сейчас живешь?

— Там же, в Кэмдене, — расплывчато ответил он. — А почему…

— Значит, едем в Кэмден.

— Нет! — встревожился Гас. Он явно не ожидал такого поворота.

— Что так?

— Ко мне нельзя, — сказал он.

— Почему нельзя?

— Просто потому что… нельзя.

— Да? В дом моего отца я тебя не повезу.

— А что? Я помню, ты говорила, что мы бы с ним отлично поладили.

— В этом я не сомневаюсь, — горько усмехнулась я. — И этого же боюсь.

С Гасом дело было нечисто, и я подозревала это с самого начала. Скорее всего, у него в Кэмдене была девушка, у которой он и проживал. Однако эти подозрения не вызвали во мне ни малейшей ревности. Теперь я бы не притронулась к Гасу и в перчатках. Как я могла влюбиться в него? В этого легкомысленного, вечно пьяного гнома, который не вылезал из своей дурацкой овечьей шубы и потасканного коричневого джемпера?

Чары развеялись. Все в нем вызывало отвращение. Он даже пах неприятно. Как ковер наутро после особенно разудалой вечеринки.

— Можешь не объяснять, почему мне нельзя поехать к тебе домой, — сказала я, — и почему я ни разу там не была. Твои нелепые выдумки меня не интересуют.

— Какие выдумки? — Даже несложное слово «выдумки» далось Гасу с большим трудом.

— Нелепые, какие же еще, — повторила я. — Например, ты можешь сказать, что твой брат оставил у тебя в квартире корову и тебе приходится держать ее в спальне, потому что она стеснительна и боится незнакомых людей.

— Я могу такое сказать? — задумался Гас. — Может, ты и права, пожалуй, это в моем стиле. Ты — исключительная женщина, Люси Салливан.

— О нет, — улыбнулась я. — Больше нет.

Это окончательно запутало его пропитанный алкоголем мозг.

— Вот видишь, — изрек он. — Придется нам ехать к тебе.

— Я поеду к себе, — поправила его я. — Без тебя.

— Но… — начал он.

— До свидания, — пропела я.

— Эй, Люси, подожди, — забеспокоился Гас.

Я обернулась к нему с ласковой улыбкой: