Лютая мораль

— А в ту ночь… — Китаец ободряюще посмотрел на вдову, — он лежал на обычном месте?

— Наверное, — робко проговорила женщина и с опаской взглянула на Танина. — Я невиновна, — упрямо и обреченно повторила она.

— Знаю, — твердо произнес он. — И как же он оказался у вас? — обходным путем Китаец вновь подошел к интересующей его теме.

— Я… я… — Лена стала нервно заикаться, — мне ска… — Ее снова сотряс страшный всхлип, а по щекам покатились слезы.

— Вы сами его взяли?

Монахова молчала, опустив голову и пытаясь как можно плотнее сжать не слушавшиеся ее дрожащие губы. Она вытирала слезы указательными пальцами, как-то потерянно и неловко, скорее просто потому, что неоднократно видела этот стыдливый жест, растиражированный в кинофильмах и неоднократно описанный в романах. «Ей, — чувствовал Владимир, — по сути, наплевать, какое она производит впечатление: сломленного или мужественного человека».

— Так вы его взяли? — с жалостью посмотрел на нее Китаец.

Лена лихорадочно закивала и закрыла глаза.

— Сами? — не унимался детектив.

— Мне… мне… — Монахова открывала рот, как выброшенная на песок рыба.

— Или, может быть, вам кто-то посоветовал так поступить?

Женщина замотала головой из стороны в сторону.

— Нет, — выдавила она из себя, — нет. Мне… — Лена снова не закончила фразы.

— Вы ведь не хотели стрелять? — решил Китаец зайти с другой стороны. — Ведь так? Вы стреляли против своей воли?

— Против, — сказала Монахова и прикусила губу.

— В состоянии аффекта?

— Не знаю, — глухо проговорила она.

— В тот момент вы ненавидели вашего мужа? — Владимир почувствовал бешеное желание закурить или просто выйти на воздух.

— Нет, нет, — торопливо повторила Лена, качая головой и ошарашенно тараща глаза, — нет, нет, я невиновна!

«Невиновна», — звучало в голове у Китайца рефреном. Он невольно остановил взгляд на мрачном лице Бухмана. Игорь многозначительно вздыхал и слегка морщился.

— В тот момент вы любили вашего супруга?

— Не знаю, — растерянно произнесла Монахова.

Было такое ощущение, что смысл слов не доходит до нее, а если и доходит, то на такой короткий миг, что она не успевает свыкнуться с ним.

— Вы хотели нанять детектива, чтобы он помог вам? Но что он, по-вашему, должен делать? Искать настоящего убийцу?

Монахова кивнула — быстро, почти незаметно — и снова опустила голову.

— Значит, вы считаете, что настоящий убийца находится на свободе? — продолжал Танин.

— Не знаю, — повисло глухой стеной.

Владимир поймал себя на мысли, что его терпение медленно, но верно иссякает. Он снова посмотрел на Бухмана, который мерно раскачивался из стороны в сторону, напоминая не то растолстевшую кобру, не то муэдзина. Игорь избегал смотреть на Китайца, и детектив знал, почему: рушился его план мягкого, но продуктивного дознания. В этой меланхоличной раскачке сквозило что-то допотопное — чувство вины человека, который только вчера научился стыдиться.

«Не то ли самое испытывал Моисей, водивший бедный свой народ по пустыне?» — пронеслось у Танина в голове. Минутная пауза не прибавила определенности ни разговору, ни монотонным движениям Игоря. На миг Китайцу даже показалось, что этот гигантский маятник вступил в сговор с качающей из стороны в сторону головой женщиной. Его заворожила неожиданно открывшаяся ему чудовищная гармония качающейся плоти, движения которой съедали слова с какой-то шизофренической настырностью и беззаботностью.

«Встать и уйти!» — стрелой вонзилось в мозг.

Он сделал глубокий вздох, справляясь с неизвестно откуда накатившей тошнотой.

— Я слышал, вы были хорошей парой… — Детектив старался не глядеть на Лену.

Но услышать очередной ее всхлип висевшая между ними стеклянная стена не помешала. Эта стена не давала доступа к правде, к признанию или покаянию, а вот всхлипы и всякие нелепые слова она охотно пропускала. «Не завидую психотерапевтам. Правильно, что за границей их сеансы так дорого стоят».

Тихие, протяжные подвывания свободно достигали ушей Танина. Он был подавлен и смущен. «Может, у нее расстройство психики? Неудивительно».

— Каким образом пистолет попал вам в руки? Вы хотели убить вашего мужа? — громко спросил он.

— Нет! — выкрикнула Монахова и снова затряслась в плаче, который креп и набирал обороты с каждой секундой.

— Вы дружно жили?

— Да.

— Хорошо, — детектив перевел дыхание и, повернув голову, встретился глазами с Бухманом, — он не изменял вам?

— Нет! — так же ожесточенно крикнула Лена.

— А вы ему?

Женщина резко покачала головой из стороны в сторону.

— У вас был брачный контракт? — неумолимо наседал Танин.

— Да, да, да, — Лена тряслась как в лихорадке.

Было не понять, плачет она или смеется. Лицо ее разрывалось от судорог и кривых усмешек.

— Что вы получите согласно контракту? — Владимир старался говорить холодно и спокойно — он ничего не мог противопоставить истерическим конвульсиям этой полубезумной женщины, кроме отстраненной деловитости и ледяного интереса.

Подобное «хирургическое вмешательство» дало кое-какие плоды.

— Все.

— Если мы не докажем ее невиновность, — шепнул Китайцу Бухман, — она ничего не получит.

— То есть вы становитесь абсолютной наследницей? — Детектив толкнул под столом ногу адвоката.

— Да, — внезапно одеревеневшими губами проговорила она — с таким трудом и усилием, точно вытолкнула это недозрелое слово-плод из самой утробы.

— А в случае развода?

— Я невиновна! — с надломом воскликнула она.

— Я вам верю, — Танин призвал себе на помощь все свое самообладание, — но мне необходимо знать, что вы получили бы в случае развода, чтобы помочь вам.

Лена прекратила плакать и настороженно — если не враждебно — посмотрела на Китайца, словно он принуждал ее сознаться в каком-то постыдном поступке. Выражение ее бледного осунувшегося лица стало еще более тоскливым и напряженным. «Если эта заезженная пластинка и дальше будет крутиться, я буду бессилен что-либо сделать», — грустно заключил детектив.