Лжец

На баке стояло несколько человек, но Олуфа среди них не было, он поднялся наверх только после того, как пакетбот пришвартовался. Выбежав на палубу, он распихал стоящих у трапа и перемахнул через поручни. Высоченный, бледный. Увидев такую толпу, он застыл как вкопанный. Тут к нему подошла и припала, рыдая, Аннемари. Лицо его исказилось тревогой, он бросил на меня поверх ее головы пронзительный взгляд. Тот самый!

– А где... мама?
– спросил он: Марии на берегу не было.

И тотчас пустился домой. Да как!

Мы с Аннемари едва за ним поспевали. Он двинулся напрямик, в гору, семимильными шагами, удаляясь от нас все дальше и дальше. Когда мы выбрались на ровное место, Аннемари вконец запыхалась. Отсюда нам был виден Мариин дом. Олуф был уже на полдороге. Он бежал. Не чуя под собой ног, через поля, где светлела зеленая озимь. Бежал сломя голову.

– Гляди!
– сказала Аннемари, хотя мы стояли рядом.
– Как я его понимаю, - сказала она. И чуть погодя повторила: - Как я его понимаю!

Но по голосу ее я слышал - не понимает.

Мы стояли, смотрели ему вслед, и я думал: кто-то гонится за ним. Гонится по пятам.

Вечером они пришли ко мне в школу, он и Аннемари. Как ни в чем не бывало. Она села и достала свое шитье. Олуф принялся перебирать книги на полках. Я пошел на кухню и поставил чайник.

Потом я вынул из футляров инструменты. Протянул ему скрипку. Он играет на ней лучше, чем на своей, я все думал отдать ему ее, но так и не отдал. Сам я взял виолончель и стал искать старые ноты - они раскиданы у меня по всей комнате. Пока искал, он настроил скрипку и начал играть. Такая уж у него дурная привычка - играть по памяти, не разучив вещь как следует. Но вообще у него к музыке способности, пусть и не выдающиеся. Может быть, он как раз и мечтал заниматься музыкой. И мне, наверное, стоило похлопотать и найти кого-нибудь, кто бы оказал ему помощь, и он мог бы уехать и получить должное образование. Короче, он заиграл. И конечно же это была песня Любаши из "Царской невесты" Римского-Корсакова.

Прервав игру, он повернулся к Аннемари:

– Я там заходил посмотреть, сколько стоит проигрыватель. Шестьсот крон.

– Это было бы чудесно, - произнесла она тихо, не поднимая глаз.

Он начал сызнова. И вновь оборвал игру. Бережно положил скрипку и смычок на стол.

– Нет, не могу!
– сказал он и отошел к окну. Стал к нам спиною. Вперился в темноту.

Молчание тянулось минуту. Аннемари сидела с потупленными глазами, за что я ей был неимоверно признателен.

– Как же это так получилось, учитель?
– спросил он, не оборачиваясь. Обычно он называл меня по имени, хотя и долго не мог привыкнуть. Сейчас же его обращение прозвучало надменно и вызывающе.

– Не знаю, Олуф.

– Чем я лучше Нильса?

– Ничем.

– Спасибо.
– Он усмехнулся. Медленно потянул жалюзи. Отпустил. Жалюзи с треском взвились обратно. Аннемари вздрогнула.

– Это я его убил, ясно вам?

Аннемари нагнулась так, что лица ее стало совсем не видно.

– Вам ясно?

– Да, - ответил я.

– Что тебе ясно, Йоханнес?
– Он все еще стоял к нам спиной.

– Мне ясно, что ты форменный идиот.

Я таки заставил его повернуться. Повернуться ко мне лицом. Глядя на меня исподлобья, он медленно сжимал свои кулачищи.

– Не думай, что тебе позволено говорить все, что угодно, - пробормотал он, сдерживаясь.

– Молчи!
– сказал я.
– И не будь таким идиотом! Я же вижу, он преследует тебя по пятам. Но какого черта! Да, ты не мог его спасти. Ты хватаешь его. Он почти не умеет плавать. Он теряет голову. Утягивает тебя за собой. Ты вырываешься. Вот и все, и нечего валять дурака.

– Я от него отбивался. От Нильса!

– Но он же потащил тебя за собой. А ялик отнесло, ты бы его не догнал.

– Это было невозможно, - отозвался он.
– Невозможно.

– Да, потому что его унесло. С Нильсом ты бы до него не доплыл. Это немыслимо. В такой шторм. Ни один человек не сумел бы этого сделать. Не сумел бы спасти его. Так что давай поставим на этом точку.

– Да, но ведь я солгал им. Они все спрашивали и спрашивали. Я сказал, что он тут же пошел ко дну. Это ложь. Он был еще жив. Они спрашивали, спрашивали. А я не знаю, может, я сломал ему руку!

– Заткнись!
– взорвался я.
– И сядь! Сядь немедленно!

Он повиновался и сел на стул у окна. Дышал тяжело, прерывисто.

– И чтоб больше мы об этом не слышали, понятно?
– сказал я ему.
– Ну да, конечно, ты бы мог красиво-благородно пойти ко дну вместе с ним. Ну еще бы! Только мы бы так и не узнали о твоем благородном поступке. А на свет родился бы сирота - куда как прекрасно! Короче, чтоб больше я не слышал об этом ни слова!

Он сидел вполоборота к нам, уставясь в окно. Да нет, конечно же его преследовал призрак. Подгонял дикий страх. Все то время, пока он плыл. Иначе бы ему нипочем не добраться до Телячьего. Вдобавок две одинокие ночи на острове.

– Ну а ты что расселась?
– напустился я на Аннемари.
– Давай-ка на кухню и займись кофе. Пока вода не выкипела.

– Иду, - выдохнула она, вскакивая.

Я включил радио. Стал перекладывать на столе какие-то мелочи. Чертыхаясь себе под нос. Я говорил все это, чтобы переломить его, но вряд ли бы у меня что получилось, не выйди я из себя.

По радио передавали музыку, не помню какую.

Олуф пересел было в мое вольтеровское кресло, но туг же поднялся, чтобы взять со стола табакерку. Потом он откинулся в кресле и начал набивать трубку.

– Ну да, ну да...
– пробормотал он.

После происшествия с Нильсом им завладела еще большая вялость, и, хотя Аннемари родила Томика, до женитьбы у них так дело и не дошло.

8

В воскресенье после обеда.

Я надеялся, что остаток дня проведу в покое и обдумаю на досуге счастливую мысль, осенившую меня в Мариином доме, а именно: подробно описать природу и людей Песчаного острова. Но не тут-то было.

От Марии я ушел рано. Срезая угол, я направился домой полями, что отнюдь не пошло на пользу моим воскресным ботинкам. Я хотел посмотреть, там ли еще серые куропатки, которых я поднял позавчера в тумане.

Дымка над островом была напоена светом, казалось, в этот послеполуденный час на земле пребывает наш Спаситель*. Но когда я ткнул прутиком в борозду, он вошел не более чем на полпальца, а дальше земля была мерзлая. Выгон был подтоплен блескучей талой водой, только она не впитывалась, а потихоньку утекала вниз, к берегу. Это не радовало, потому что дождей над островом выпало совсем мало.

* Парафраз строки из стихотворения "Рождение Христа" (цикл "Ежегодное воскресение Иисуса Христа в природе") основоположника датского романтизма Адама Готлоба Эленшлегера (1779-1850).