Лжец

– Садись!

Я сел. На заднее сиденье.

– До обеда еще далеко, - сказала она, не поворачивая головы, - может быть, проедемся и посмотрим на море? Ты бы рассказал мне про птиц.

– Никуда мы не поедем, - ответил я.

– Я отвезу тебя потом к Марии.
– Вытащив сигарету, она протянула мне через плечо пачку.
– Может, все-таки поедем? Я бы с удовольствием послушала, как ты рассказываешь. Про птиц. Ну на полчасика!

Я тихонько рассмеялся. Стало быть, Ригмор проняло. Наверное, она потому решила меня дождаться, что побаивалась, как бы я чего не сотворил в одиночестве.

– Так поедем?
– повторила она.

Внизу, среди холмов, двигалась темная фигурка. Это возвращалась домой Мария.

– Йоханнес, чудно сегодня было.

– Поезжай!
– сказал я.

Она завела мотор. Я встретился с ней взглядом в зеркальце - и она тотчас отвела глаза.

– Высади меня, когда догоним Марию, - попросил я.

Мы рванули вниз по ухабистой, раскисшей дороге - брызги из-под колес тотчас омрачили ясный пейзаж. Когда мы почти уже поравнялись с Марией, Ригмор притормозила и, открыв дверцу, крикнула:

– Садись, я подвезу вас с Йоханнесом к твоему дому!

В жизни бы не подумал, что Мария воспользуется приглашением. А она взяла и села рядом со мной. И мы поехали дальше.

– Вот мне и довелось прокатиться, - сказала Мария, - я еще ни разу не ездила в автомобиле.

Она сидела очень прямо и на ухабах подпрыгивала всем телом. И улыбка ее, и подпрыгиванье были ей совсем не к лицу.

– Я тебя еще как-нибудь прокачу, Мария, - пообещала Ригмор.
– Вот поедем на материк и захватим тебя с собой. Ну а это кто идет?

Ригмор прекрасно видела - кто. Это быстрым шагом шла Аннемари.

– Спросим, не подвезти ли ее.

Вот уж не думал, что Аннемари согласится. А она взяла и села рядом с Ригмор. Приятная неожиданность.

– Так вы придете сегодня вечером на бал?
– поинтересовалась у нее Ригмор.

– Еще бы, - ответила Аннемари, - я просто жду не дождусь!

– Ну и слава Богу, но я хотела спросить, вы придете вдвоем? С Харри?

– По-моему, он тоже ждет не дождется.

– Вот и чудесно!
– сказала Ригмор.
– Мария, ну а ты на весенний бал придешь?

– Спасибо, - ответила та, - я уж и не упомню, когда была на людях.

Она сидела все так же прямо и подпрыгивала. Лицо у нее раскраснелось. Нет, мне это решительно не нравилось.

– Приходи же!
– сказала ей Ригмор.
– А тебя, учитель, я и не спрашиваю. Ты задолжал мне не один танец!

– Бедный учитель!
– сказала Аннемари.
– Сколько же ему надо успеть! А ведь у него уже плешь на макушке, он сам говорит. Но если ты расстараешься, Ригмор, и на балу у тебя будут молоденькие, тогда он, конечно, придет!

Обе они, на мой взгляд, были несколько возбуждены, держались неестественно. К тому же Аннемари уколола Ригмор - та была старше ее на целых тринадцать лет.

Подъехав к Марииному домику, машина остановилась.

– Кого же, по-твоему, мне надо позвать?
– обратилась Ригмор к Аннемари.

– Могу я внести предложение?
– сказал я.
– Позовите Эльну из трактира. Она мне нравится.

– Нет, это бесподобно!
– выпалила Ригмор.

– Учитель до ужаса откровенный человек, - заметила Аннемари.

– И страшно внимательный, - подхватила Ригмор.
– Настоящий самаритянин!

– Да, такое уж у него мягкое сердце!
– сказала Аннемари.

– Слушай, почему ты не отвечаешь?
– спросила Ригмор.

– Можно объездить коня, выучить собаку, вышколить мужчину, - сказал я, - но усмирить бодливую корову, укротить горную реку и укоротить женский язычок невозможно. А теперь, если соизволите обернуться, вы станете свидетелями маленькой драмы.

У мергельной ямы на Бёдваровом поле дрались два матерых зайца. Рядом, пристукивая ногами, сидело еще двое, один - такой же лобастый крупный самец. Внезапно он сорвался с места, налетел на дерущихся и тут же, увернувшись, отпрыгнул назад, к зайчихе, которая сидела, явно наслаждаясь происходящим. Он принялся обхаживать ее, и на сей раз она отнеслась к нему с благосклонностью. Те же двое продолжали трепать друг дружку почем зря шерсть так и летела клочьями.

Ригмор засмеялась и еще раз глянула на них в зеркальце. Аннемари отвернулась и посмотрела на часы.

– Если поднести к лицу такой вот клочок заячьей шерсти, - сказал я, пока он еще не остыл и на нем не обсохла кровь, и принюхаться, это и есть запах дичи! Дичи!
– повторил я, до того свежи были воспоминания.

Когда мы с Марией вылезли из машины, я сказал:

– Знаешь, о чем я подумал, Ригмор? Маленькому Каю с Песчаной горы давно уже пора в санаторий, и теперь там как раз освободилось место. Отправить его надо как можно скорее. Но если им ехать за ним сюда, на остров, это долгая история. Вот мне и пришло в голову: что, если Фредерик или ты подвезете его?

– С превеликим удовольствием, - ответила она, взглянув на меня.

Ага, подумал я, наверное, ты заподозрила, что я решил тебя испытать. Ведь на острове есть и такие, кто боится даже близко подойти к дому, где живет Кай.

– Только до парома, - добавил я, - а там уже мы договоримся, чтобы в порту его встретили.

– А может, мы доставим его прямо в санаторий, - сказала Ригмор. Фредерику так и так нужно в те края, и тоже как можно скорее. Так что мы с удовольствием.

– Вы нас здорово выручите!

... Я стоял, прислонясь к кухонной двери, и курил трубку. Мария тем временем принялась за готовку. Казалось, она занимает собою всю кухню. На ней было темно-серое, в черных разводах платье, тяжелое, длинное. Поверх платья она повязала широкий крахмальный передник. В родных стенах она снова стала самой собой, неулыбчивой и молчаливой. Молчал и я. Я здесь частый гость и привык, что иной раз мы не обмениваемся и десятком слов. Мария почему-то питает безграничное уважение и к роду моих занятий, и к моей персоне. Я чувствовал, ее смущает, что я стою у дверного косяка, где мог стоять ее сын, где стаивал ее муж, однако же причетнику находиться не подобало - причетнику подобало сидеть в горнице, в кресле-качалке, и рассматривать семейный альбом.

Но после того, что произошло в церкви, мне так хотелось постоять здесь немножко, побыть в соседстве с нехитрой кухонной утварью. Странник на этой земле, скиталец непременно должен постоять на пороге кухни. Я и постоял немножко и уворовал кусочек заповеданного мне мира - мира, где священнодействует хозяйка дома. Ибо давно уже, много лет назад, умерла та, на чьи хлопоты я мог невозбранно смотреть, пользуясь сыновним правом.

Мария подошла к выкрашенному в красный цвет дровяному ящику и набрала щепок, чтоб подтопить плиту. Я молча зажег спичку, подал ей. Щепки занялись быстро, я услышал потрескиванье и запах горящей сосны. Я обратил внимание, до чего аккуратно уложены в ящик полешки. Мария любит порядок. Конечно, утварь в этой голубой кухоньке далеко не новая, но как разительно отличается Мариин дом от того, где живет больной Кай. У матери Кая, Хансигне, обстановка тоже скудная и старая, но на всем лежит печать ее беспомощности, несусветного неряшества. У нее не вещи, а рухлядь. Мариины же вещи от долгого употребления обрели благородство. Дом ее дышит чистотой. Здесь пахнет свежевыстиранным, свежевыглаженным бельем.