Лжедмитрий Второй, настоящий

– Объясните, – попросил король, – почему в Угличе было убито тридцать детей в ту ночь, когда хотели убить вас?

– Ваше величество, я был вывезен из города четырех лет от рождения. Там вместо меня держали другого мальчика. Это он один был убит людьми Годунова. Я только утверждал, что если бы надо было убить тридцать детей, чтобы среди них оказался я, то они и перед этим бы не остановились.

– Почему вы не поехали к Сапеге, когда там был присланный царем московским дьяк Смирной-Отрепьев? – спросил виленский епископ Войка. – В Москве вас считают беглым монахом. Отчего бы вам не показаться вашему «дяде» и таким образом разрешить все сомнения?

Надворный маршал Петроконский добавил:

– Смирной-Отрепьев заявил, если вы не его племянник, он первым признает вас царевичем.

Дмитрий на секунду задумался, потом сказал:

– Простите, ваше преосвященство, вы помните суд над главой ордена тамплиеров?

– Не очень.

– Разрешите я вам напомню.

– Пожалуйста.

– Филипп Четвертый Красивый хотел провести суд над орденом тамплиеров. Он говорил магистру ордена Жаку де Моле: «Ты же ведь чист. Против тебя ничего нет. Соглашайся, и, кроме оправдания, суд тебе ничего не принесет». Магистр поверил королю и согласился. А когда начался суд, появилось столько обвинений, столько обвинителей и свидетелей! Просто ужас! Тамплиеров обвинили в ереси, идолопоклонстве, в заговоре против короля, и в конце концов Жака де Моле сожгли на костре.

– А какое отношение, ваше величество, это имеет к Смирнову-Отрепьеву? – удивился епископ.

– Самое прямое. Я не хочу быть Жаком де Моле. Как только московский дьяк увидел бы меня, он сразу бы заявил, что я его племянник – беглый монах Гришка Отрепьев.

– Почему?

– Да потому что иначе ему и его семье всем вместе сидеть в Москве на кольях. Кстати, ваше королевское высочество, – обратился царевич к королю, – один монах с такой фамилией сейчас в самом деле появился у днепровских казаков. Мне об этом говорил дьякон Варлаам, присланный вами в Самбор на мое усмотрение.

Еще несколько вопросов задали Дмитрию высокие сановники. На все он отвечал быстро, спокойно и уверенно.

– Все, господа, – наконец заявил Сигизмунд, – время аудиенции, к сожалению, истекает. Я премного благодарен вам за визит, – обратился он к Дмитрию. – Я обещаю вам всякую поддержку, какую позволяет мне мой сан и мои возможности. Вы также можете обращаться за поддержкой к нашим подданным. Сегодня в доме Мнишеков вам будут вручены подарки от меня. И я назначаю вам содержание в четыре тысячи флоринов ежегодно.

Дмитрий молча поклонился отдельно королю, отдельно другим участникам встречи и вышел.

– Ваше величество, – удивился вице-канцлер Тылицкий, – четыре тысячи – это огромные деньги. Где их взять?

– Из самборских доходов! Пусть Мнишек раскошелится, – кинул король через плечо. – А то мы их уже несколько лет не видим!

Папский нунций Клавдий Рангони и в этот раз не произнес ни слова.

* * *

– Через самое главное бревно переехали! – такую оценку визиту к королю дал Юрий Мнишек. – Пора заняться религией.

– Я только этим и занимаюсь сейчас, – ответил Дмитрий. – У меня уже было три беседы, три диспута с отцами Савицким и Гродзицким в доме воеводы.

– Ну и каковы ваши успехи на этом пути, молодой человек? – спросил Мнишек.

Разговор, как всегда, происходил в библиотечном зале краковского дворца Мнишеков. Весенние светлые сумерки вливались в большие решетчатые окна. В камине горел огонь. Нужда в нем была единственная – сохранность книг.

– Какие успехи! – воскликнул Дмитрий. – На этом пути меня ждут одни поражения. Силы уж больно не равны. Два классных богослова-иезуита с европейским образованием и темноватый русский царевич с единственным учителем и десятью монастырями. Один отец Савицкий чего стоит с его философским опытом и братством милосердия.

– Я член этого братства, – сказал Мнишек.

– Мне кажется, из всех важных поляков один король туда не входит, – отметил Дмитрий. – Так что в этом споре я обречен. Да я уже и признал свое поражение. Уж на что мой отец царь Иван был силен в религиозных делах, и то он бледно выглядел в диспуте с Поссевино.

Дмитрий снял с полки и показал Мнишеку две кожаные толстые книги «Рассуждение о папской власти» и «Толкование спорных пунктов Восточной церкви».

– Вот что мне предложили прочесть. Разве против этого попрешь?

Мнишек взял книги в руки, полистал:

– Непростые книги.

Дмитрий согласился:

– Это даже для вас, а каково мне? – Он продолжил: – Мы так решили: в страстную субботу я причащаюсь и перехожу в католическую веру. Это мое поражение в споре с отцами церкви и это моя победа над схизмой. Но главное поражение будет ждать меня в Москве, если кто-нибудь узнает о моей победе.

Дмитрий грустно задумался.

– Мне уже сейчас по Кракову шага сделать нельзя, чтобы за мной не следили русские глаза, не шли русские люди. Я и не подозревал, сколько людей Русь сюда выбросила.

* * *

По случаю страстной недели весь Краков был погружен в раскаяние, в молитву. Во всех храмах велась служба, горело множество свечей. Нищие собирали урожай пожертвований.

Но не только нищие протягивали руку за подаянием. Братья из ордена милосердия в черных рясах, в капюшонах, опущенных на лицо, тоже ходили по городу от церкви к церкви, от двери к двери и собирали подаяния в пользу бедных. Это был способ приближения к Богу сильных мира сего путем сбивания спеси, путем ломки гордыни.

Страшный грех, гордыня затемняет умы, противопоставляет сильных слабым, вредит государственным делам, оглупляет умных.

Краковский воевода Николай Зебржидовский и царевич Дмитрий были в числе братьев. Они заходили в частные дома, в церкви, на рынки, просили подаяния у прохожих.

– Подайте, братие, на бедность нашу. Подайте для братьев ваших.

Их цель, помимо участия в акции, была незамеченными попасть в костел Святой Варвары, где служил службу настоятель Каспар Савицкий, чтобы исповедоваться. Именно его Дмитрий избрал своим духовником.

Никем не узнанные, они вошли в костел.

– Все, с Богом! – сказал Зебржидовский, подведя Дмитрия к келье иезуита, и отправился вверх на хоры. – Я верю, что все будет прекрасно.

Дмитрий на дрожащих ногах вступил в келью настоятеля.

– Сын мой, – начал Каспар Савицкий, – приготовившись к исповеди, откройте самые заветные помыслы своей души. Не думайте о светской суете, о мирском величии. Вы стремитесь к столь великой цели. Вам надо быть очень чистым перед Богом. Если кто-то хочет обмануть людей, он может это сделать. От Бога у людей нет тайн, а вы нуждаетесь в особой помощи Всемогущего. И расплата за грехи, за лжеклятвы может быть страшной.