Лжедмитрий Второй, настоящий
Шрифт:
– Взошло солнце наше жданное!
И вновь поскакали гонцы в Польшу.
И в Москву тоже скакали гонцы.
На пути лежал важнейший город Новгород-Северский.
«Город Гоша.
Ясновельможному пану Казимиру Меховецкому.
28 декабря 5-го года
Высокочтимый пан Казимир. Точно по договоренности с Вами описываю для Вас дела, происходящие в войске императора московского Дмитрия.
Очень много событий прошло за это время.
Пользуясь тем, что наши войска находятся в передышке недалеко от русского города
В Чернигове молодой государь с большим трудом сумел получить десять тысяч злотых из казенных денег и расплатился с частью войска. Но этого было недостаточно для полной выплаты, и другая, большая часть рыцарства, захватив одно из знамен, стала строиться, чтобы маршевым порядком возвращаться в Польшу.
Молодой император был в отчаянии. Со слезами на глазах он уговаривал рыцарство не покидать его. Ему грубили и обзывали вором. Если бы не два святых отца, отец Андрей Лавицкий и отец Николай Чижевский, войско бы ушло. К радости императора, отцам капелланам удалось уговорить лучшую его часть вернуться.
От Чернигова мы двинулись к Новгороду-Северскому. Первыми пришли туда казаки. Но они не стали брать город, опасаясь гнева императора, как это случилось в Чернигове. За это время начальник города князь Никита Трубецкой и присланный воевода Петр Басманов сожгли многие дома на подступах к крепости и заперлись в ее стенах.
Когда казаки и наши подошли близко к городу, из крепости стали кричать: „Ага, явились, б-дины дети, на наши деньги!“ – и очень успешно начали стрелять по нашим из пушек, и нанесли большой урон.
Мы стали рыть вблизи крепости шанцы и плести корзины. Ночью мы сделали деревянные башни на санях и утром стали двигать их перед собою. При этом триста человек несли солому и хворост, чтобы сбросить в ров и поджечь вокруг крепости. Русские заметили это и стали стрелять по нашим ядрами и дробом.
Наши, видя, что без сильных пушек, которыми можно было бы пробить стену, нет никакой возможности взять крепость, отступили с немалою потерей.
Царевич был очень опечален. Он почти падал в обморок. Он говорил: „Я имел о поляках лучшее мнение. А теперь вижу, что они такие же люди, как другие“.
Лучшие люди из рыцарства кричали царевичу: „Не порочь нашей доброй славы. Потому что все народы знают, что нам не диковина брать штурмом крепости. И хотя мы не обязаны ходить на приступ, мы не отказываемся, прикажи только пробить дыру в стене, увидишь тогда польскую доблесть“.
(Малое время спустя царевич истинно убедился в правоте слов рыцарства и увеличил к нему свое искреннее уважение.)
На следующий день, благодаря Всевышнему Богу, пришло приятное известие, что царевичу сдаются Рыльск, Камарницкая волость с городом Севском, Курск и Кромы. Царевич и все рыцарство были этим немало обрадованы.
После этого привезли из Путивля 5 осадных орудий и 5 меньших, ввели их в шанцы и стали из них стрелять. И в первый день убили ими в крепости до 60 человек.
Тут к нам подошло известие, что идет на нас царское войско числом 200 000.
Наутро наше войско, призвав на помощь Бога, затрубив тихо в мундштук, вышло в поле. Русские мужественно стали на пути. Оба войска приглядывались одно к другому и выпускали наездников. Царевич сам захотел выехать и схватиться с годуновскими,
но пан староста Сендомирский удержал его. Один выстрел из царского войска, и вся кампания завершится.Опытный воевода Басманов между тем стал стрелять в нас из крепости. Поэтому император отрядил несколько сот казаков, и они несколько раз вгоняли выступающих из крепости обратно в крепость, рубя их саблями.
Главная битва была на другой день. Очень хорошо сражалась рота Неборского, состоящая из 200 коней. Она первая пошла в атаку с двумя другими ротами Крушины и Былинского и смешала полки русских. Отлично действовал капитан Дворжецкий и две гусарские роты г. Фредра и г. Щуки.
А еще наши из пешей роты капитана Станислава Борши отняли у Борисова войска золотое очень дорогое знамя и сильно изранили самого полководца Мстиславского.
Оба войска разошлись с потерями. Причем каждое могло считать себя победившим.
На следующий день, по христианскому обычаю, хоронили тела убитых русских. На месте битвы сделаны были три огромные могилы и в них кидали русских, которых было до 6000.
Когда молодой царь ездил между трупами и видел такое множество убитых его людей с обеих сторон, то сильно сожалел и плакал.
Поляков убитых, в особенности знатнейших, было не больше 20. Их похоронили с великими почестями в центре лагеря возле церкви.
Из простых наших людей погибло до 100 воинов. Их похоронили в малой могиле недалеко от русских могил.
После сражения рыцарство загрустило. Они стали требовать у царя денег. У царевича денег и в этот раз не было.
Товарищи из роты Фредра сказали: „Ты дай лишь нам одним, чтобы другие роты не знали. Мы останемся, и другие роты останутся тоже. Они на нас смотрят“.
Обманутый царевич дал им деньги, но другие роты узнали об этом и еще сильнее обозлились.
Рыцарство отняло у него знамя, сорвало с него соболью ферязь. Притом один сказал: „Ей, ей, ты будешь сидеть на коле“, за что царевич дал ему в зубы.
Выручило царевича только то, что утром к нему подошли запорожские казаки числом 12 000. Они имеют 12 хороших пушек.
Царевич казакам чрезвычайно обрадовался и вознесся духом. Он опять весел и весьма уверен в себе.
На этом, ясновельможный пан Меховецкий, я заканчиваю письмо, которое передаю с ушедшим отрядом. О всем, что будет происходить со мной и с войском, я буду Вам писать при каждом удобном случае.
Что касается меня лично, мое рвение и доблестное участие в походе замечено царевичем. Я сильно повышен в звании и получил очень ответственную должность.
Вечно Ваш – А. С.»
Лучшая часть войска уходила от царевича. Главным предлогом был приказ шляхетству от короля Сигизмунда вернуться. Приказ был вызван угрожающими письмами из Москвы. Годунов грозился начать ответные военные действия на польской территории.
Но сильнее приказа гнало из Московии отсутствие денег у царевича, злой влажный морозный ветер со снегом, болезни, раны, гибель товарищей и многие походные лишения.