M&D
Шрифт:
На этой стадии переговоров Андрей держался крайне осторожно – ведь они, как компаньоны, никаких бумаг не подписывали, хотя Штейн туманно намекал, что сам он, как представитель иностранной фирмы, не может, а вот жена, или кто-то из родственников… Но он так ни на что не решился – опять же из-за того, что никому на свете не доверял. От людей, знавших семью Штейна – оказалось, у него есть в Волгограде близкие люди – стало известно, что в отношениях с женой и с родственниками Вениамин Штейн патологически недоверчив и жаден. В одной из клиник Андрей случайно познакомился с Михаилом, родным братом Вениамина, но когда заговорил о нём, тот резко оборвал, и заявил, что если хоть слово услышит о брате – разорвёт отношения. Такие вот они, Штейны, брат брату – не волк, а волчище.
Глава 82
В царстве белого мрамора. Тадж-Махал. Райский сад.
Нам предстоял недолгий перелет, всего сорок пять минут. Один из нас, Леонид Почивалов, не раз бывавший в Индии, предпочел остаться в Дели, и в самолёт мы сели втроём: Майя, Исаак и я. Несмотря на то, что уже третьи сутки нам не удавалось толком выспаться, мы были бодры и оживлены. И не удивительно! Ведь мы летели сейчас, чтобы собственными глазами увидеть одно из чудес света – тысячекратно описанный, тысячекратно прославленный мавзолей Тадж-Махал. Нам казалось, что мы уже когда-то видели его, настолько объемными и выпуклыми были многие описания. Но всё равно – пока не сравнишь объективную реальность с тем хрупким образом, что создался в твоём воображении, ты не успокоишься. Недаром народная мудрость гласит, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
После большого воздушного путешествия этот маленький перелет мы переносим шутя. Тем более, что еще не добравшись до красоты, созданной человеческими руками, мы уже здесь, в самолете, любуемся красотой, созданной самой природой. Я имею в виду нашу стюардессу в голубом сари. Можно бы, конечно, сказать, что она красива, как выточенная статуэтка, изображающая индийскую баядерку. Но я не скажу так. Потому что баядерки, благодаря массовому производству, уже превратились в псевдонациональные сувениры. Красота их стандартизировалась и стерлась от тысяч любопытных туристских рук. А та живая красота, которую мы видели сейчас, воплощала в себе и душу народа, и индивидуальное своеобразие…
Для нашего Исаака Голубева, редактирующего женский популярный журнал, интервью с такой девушкой – это просто кусок хлеба с маслом. Парадоксальное сочетание традиционного индийского наряда с вполне современной работой стюардессы уже само по себе – отличное начало для очерка. Только как подойти к девушке, чтобы не спугнуть?
И Голубев просит Майю завязать беседу. С женщинами она будет говорить свободнее. Но опасения напрасны. Наша стюардесса в голубом сари (Майя – ох уж эта современная российская поросль – пеняет нам нашу стариковскую обстоятельность, и рекомендует в Красной Книге поискать скромных девушек) с очаровательной непринужденностью и простотой, тактично придерживаясь доверительного, но отнюдь не фамильярного тона, отвечает на все вопросы Исаака.
Выясняется, что ей двадцать два года и зовут её Мухабудой. Родилась в мусульманской семье. Рано осиротела. Остался только старший брат. Но он в Америке. Мухабуда собирается съездить к нему. Почему работает? А как же не работать? Если бы она даже была богата, всё равно она работала бы, потому что только работа даёт женщине настоящую независимость в современном мире. Во всяком случае, пока она не станет женой, пока не появится главная задача – воспитание детей, – она будет работать.
Майя со скрытым скептицизмом рассматривает девушку и просит Исаака переводить ответы, с улыбкой предлагает:
– Спросите её про любовь? Есть ли у неё любимый? Как часто она занимается секс…
Но Исаак категорически отвергает этот вопрос. Он знает местные нравы. Насчет добрачных любовных связей здесь строго. Такие слухи о девушке могут оттолкнуть от неё всех женихов. Так что эмансипация её касается только права на труд, но никак не на отдых от сложившихся норм девичьего поведения.
Майя говорит что-то насчет того, что индийские
девочки рожают уже в десять лет и что Мухабуда уже должно быть бабушка. Но самолёт уже пошёл на снижение, и очаровательная стюардеса уносит от нас свои тайны в кабину бортпроводника.На нас надвигается яркая зелень. Это огромный, заботливо ухоженный сад вокруг аэропорта.
Агра… Неожиданно мы погружаемся в тишину. Давно не слыханная желанная тишь нарушается только птичьими голосами. Наверху, над головой – незамутненная голубизна и раннее солнце, ещё щадящее людей. Воздух так чист, что кажется колдовским напитком, восстанавливающим силы. Я остро ощущаю свою сыновнюю слитность с природой. Может, мне только во сне привиделись все эти гулы и грохоты современных городов, их удушливая копоть, смрад выхлопных труб, треск бесчисленных моторов? Здесь, в преддверии великого памятника индийской культуры, я вдруг с любовью вспоминаю строку русского поэта: «Тишина! Ты лучшее из всего, что я слышал…»
В нашем ежедневном беге мы часто забываем, как нужна эта тишь, как она целительна для нас…
…Но вот и конец передышки. Двадцатый век властно напоминает о себе голосом самолёта: его двигатель сердито воет, призывая нас вернуться к реальности.
И вот мы уже опять в широком приземистом сером автомобиле, везущем нас по улицам Агры в гостиницу, и господин Ума Шанкар Шарма, наш гид, любезно объясняет нам всё то, что надо объяснять туристам на подступах к несравненному Тадж-Махалу. Он очень старается. Его энергичное темно-коричневое лицо поблескивает капельками пота. Он даже несколько повышает голос, что, как я уже приметил, несвойственно индийцам.
Однако его хвалебная ода как-то не очень доходит до меня. У меня сложное отношение к предстоящей встрече с Тадж-Махалом. Я боюсь разочарования. Когда видишь что-нибудь так часто в изображении, начинаешь опасаться: совпадает ли с действительностью твоё представление, выработанное копиями? Ну, хоть собор святого Петра в Риме. Или химеры на парижском Нотр-Даме. Или вот купол мавзолея Тадж-Махал и четыре минарета по углам… Все эти достопримечательности планеты так примелькались нам на цветных лакированных открытках, захватанных тысячами пальцев, что первоначальное восприятие красоты притупилось, поблекло. Иногда даже возникает кощунственный образ идеально красивой, но всем доступной женщины. И вот сейчас, перед самой встречей с Красотой, я волнуюсь, сомневаюсь в самом себе, в своей способности разглядеть её душу сквозь приторность лакированных открыток и деловитость бесчисленных функционеров туристского бизнеса.
…Путь оказался короче, чем я предполагал. Наш автомобиль уже на зеленом лугу, окруженном со всех сторон стеной из красного камня. Оглядываюсь – и сразу узнаю хорошо знакомые черты мусульманской архитектуры. Среди гигантских, в три обхвата, старых деревьев высится увенчанный куполом дворец, напоминающий мечеть. Мусульманством веет и от сплошных двухэтажных келий – худжар.
Весь ансамбль, называемый первыми южными воротами – это и есть вход в Тадж-Махал. Смотрим налево. Там, словно в зеркальном отражении, повторяется сказочный дворец с куполом. Однако, приглядевшись, замечаешь, что этот дворец больше размером сравнительно с первым, что в нём выпуклее представлена декоративность мусульманской архитектуры. Портал дворца украшен изысканным орнаментом, изречениями из Корана, выполненными тончайшей арабской вязью. Это основной парадный вход.
Ниже его по обе стороны раскинулись два крыла. Они симметрично повторяют в уменьшенном виде основной рисунок ворот. Все четыре угла строения завершаются мощными колоннами. И над каждой колонной возвышается белый купол с острым шпилем, вонзающимся в небеса.
Удивительная пластичность и гармоничность всей композиции подчеркивается одиннадцатью белыми куполами над центральными воротами. Их изящно отточенные острые шпили тоже устремлены в далекую высь.
Я околдован окрестностями Тадж-Махала. Я вижу их впервые. Их куда реже фотографируют, рисуют, демонстрируют в кино, чем сам мавзолей. И свежести восприятия ничто не мешает. Мне не навязывают чужих ракурсов.