M?tley Cr?e. Грязь. История самой скандальной рок-группы в мире
Шрифт:
Наконец-то город, который буквально кишит отморозками и дегенератами, город достаточно большой, чтобы удовлетворить мою неудержимую жажду наркотиков, алкоголя и музыки. Рамон слушал El Chicano, Чака Манджони, Sly and the Family Stone и все виды испаноязычного джаза и фанка. В перерывах между курением косячков он пытался научить меня играть эту музыку на побитой расстроенной акустической гитаре без одной струны.
Разумеется, вскоре мы переехали. На этот раз в район под названием Форт Блисс – кучка маленьких четырехквартирных домишек для малоимущих. В первый день в новой школе одноклассники, вместо того чтобы поколотить меня, спросили, играю ли я в группе. Я сказал, что играю.
Мне приходилось добираться до школы на двух автобусах,
Поэтому однажды я пришел в «West Music» с пустым гитарным кейсом, который мне одолжил один из друзей Рика. Я попросил заявление на работу и, когда парень отошел за бланком, быстренько сунул гитару в футляр. Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди, а зубы начали дорожать, как на лютом морозе, когда мне протянули бланк. Читая бланк, я заметил, что ценник гитары торчал из кейса. Я сказал, что занесу заявление попозже, и попытался уйти как можно более непринужденно, попутно ударяясь заветным кейсом о все стены, двери и барабанные установки, что встречались на пути.
В общем, я раздобыл свою первую гитару и был готов устроить расколбас, поэтому направился прямиком в подвал Рика.
– Тебе был нужен басист, – сказал я ему. – Я к твоим услугам.
– Тебе нужна бас-гитара, – усмехнулся он.
– Прекрасно, – ответил я, бросив футляр на стол, затем открыл его и вытащил свою добычу.
– Это обычная гитара, ты, идиота кусок.
– Я знаю, – соврал я. – Я буду играть на ней, как на басу.
– Ты не можешь этого сделать!
Пришлось распрощаться со своей первой гитарой и продать ее, а на вырученные деньги купить блестящий черный бас Rickenbacker с белой накладкой. Каждый день я пытался учить песни Stooges, Sparks (особенно «This Town Ain’t Big Enough for Both Of Us») и Aerosmith. Я очень хотел присоединиться к группе Рика, но они не хуже меня знали, что я ни черта не умею. Кроме того, они были больше увлечены традиционным роком с крутыми риффами в духе Ричи Блэкмора, Cream и Элиса Купера (особенно Muscle of Love). Парень, который жил через дорогу от Рика, сколотил группу Mary Jane’s, и я попробовал играть с ним, но был безнадежен. Все, на что меня хватало, – это дергать струну каждые тридцать секунд, надеясь, что я взял правильную ноту.
Но однажды, пытаясь проскользнуть на шоу для взрослых, я встретил парня по имени Гейлорд, панк-рокера, у которого была своя квартира и группа под названием Vidiots. Каждый день после школы я приходил к нему домой и напивался до потери сознания, слушая New York Dolls, MC5 и Blue Cheer. Там всегда была дюжина гламурных девчонок и парней, ну вылитые New York Dolls, с накрашенными ногтями и глазами. Нас с Гейлордом прозвали «живчиками», но не потому, что мы горстями жрали амфетамин (разумеется, мы и это делали), а потому что мы ярко и модно одевались, прям как Дэвид Боуи, чей альбом Young Americans только-только вышел. Как и стиляги в Англии, мы продавали наркотики, чтобы купить одежду. Я практически поселился у Гейлорда и перестал ходить домой. Наркотики я употреблял без остановки – гашиш, мескалин, кислоту, мет – и вскоре стал самым настоящим панк-живчиком-наркоторговцем.
Я нашел себе подружку по имени Мэри. Все называли ее Лошадиной головой, но она нравилась мне по одной простой причине: она меня искренне любила. Я был безумно счастлив просто от того, что со мной вот так запросто тусуется девчонка. После
нескольких недель в ритме наркотиков и рок-н-ролла я стал крутым, но еще недостаточно крутым. Я красил ногти на руках и на ногах, носил рваную панковскую одежду, делал макияж и всюду таскал бас-гитару, хотя все еще не умел играть и не был в группе.Я выделялся и становился мишенью для насмешек везде, куда бы ни шел. В школе я ввязывался в драки, потому что черные ребята обзывали меня Элисом Боуи и не давали спокойно пройти. По дороге домой из школы я начал проверять замки на домах. Я стучал в дверь, и если два дня подряд никто не отвечал, то на следующий день я вламывался в заднюю дверь и хватал все, что мог спрятать под курткой. Домой я возвращался со стерео, телевизорами, лавовыми лампами, фотоальбомами, вибраторами – короче, хватал все, что попадалось под руку. В нашем жилом комплексе я обшаривал подвалы и ломом вскрывал стиральные машины в общественной прачечной в поисках четвертаков. Я все время злился – отчасти из-за наркотиков, которые бьют по настроению, отчасти обижался на мать, а отчасти в этом был дух панк-рока.
Почти ежедневно я продавал наркотики, воровал всякое дерьмо, дрался и принимал кислоту. Я приходил домой, включал «Рок-концерт Дона Киршнера» и отключался на диване. Мать не понимала, что со мной происходит. Был ли я геем? Натуралом? Серийным убийцей? Художником? Мальчиком? Мужчиной? Инопланетянином? Да что, черт возьми, я такое? По правде говоря, я сам был без понятия.
Стоило мне переступить порог дома, как начинались ссоры. Ей не нравилось, во что превращается ее сын, а мне не нравилось, какой она была всегда. Потом в один прекрасный день мое терпение лопнуло. На улицах я был свободным и независимым, но дома со мной обращались как с дитем. Я больше не желал быть ребенком. Я хотел, чтобы меня оставили в покое. Поэтому я разгромил дом, порезал себя и вызвал полицию. В принципе, это сработало, потому что после этого я обрел свободу.
Ту ночь я провел у своего друга Роба Хемфилла, фанатика Aerosmith, который воображал себя Стивеном Тайлером. Он считал, что Тайлер истинный панк, которому Мик Джаггер в подметки не годится. Когда его родители меня выгнали, я спал в тачке Рика Ван Занта. Я пытался вставать раньше его родителей, но обычно они находили меня спящим на заднем сиденье, когда ехали на работу. Застукав меня в третий раз, они позвонили моей маме.
– Что не так с вашим сыном? – спросил мистер Ван Зант. – Он дрыхнет в моей машине.
– Он сам по себе, – сказала моя мать и повесила трубку.
По возможности я ходил в школу. Там я делал неплохие деньги. В перерывах между уроками я скручивал косяки для детей, всего пятьдесят центов за пару. После двух месяцев хорошего бизнеса директор школы застукал меня с пакетом травы. В тот же день меня исключили. За одиннадцать лет я успел побывать в семи школах и был сыт этим по горло. Вылетев из школы, я проводил дни под мостом на 22-й улице, где убивали время остальные отбросы общества. Я очутился на дне.
Я устроился посудомойщиком в ресторан «Victoria Station» и снимал однокомнатную квартиру с семью друзьями, которые, как и я, бросили школу. Я стырил еще один бас, а жратву добывал у мусорных баков: караулил там в ожидании момента, когда официанты выкинут мясные объедки. Я стремительно погружался в депрессию: всего год назад я был готов покорить мир, а теперь вся моя жизнь шла под откос. Встречая старых друзей – Рика Ван Занта, Роба Хемфилла или Лошадиную голову, – я чувствовал себя монстром, будто вылез из канализации и запачкал их.
Работать мне больше не хотелось, так что я уволился. Когда я уже не мог позволить себе снимать жилье, я переехал к двум проституткам, которые пожалели меня и приютили. Я жил в их чулане, повесив на стены плакаты Get Your Wings Aerosmith и Come Taste the Band Deep Purple, чтобы чувствовать себя как дома. У меня не было ни гроша за душой. Однажды мои шлюхомамочки исчезли. Хозяин дома выгнал их, тем самым вынудив меня вернуться в машину Ван Зантов. Неумолимо надвигалась зима, и по ночам начало холодать.