M?tley Cr?e. Грязь. История самой скандальной рок-группы в мире

Я вспомнил, что Энджи часто болтала о своем старом парне из Индианы по имени Никки Сикс. Он играл в кавер-группе, которая исполнила шлягеры из хит-парада 40 лучших песен с радио. Затем этот Никки Сикс примкнул к серф-панк группе под названием John and the Nightriders. Мне нравилось его имя, но не мог же я просто его присвоить. Поэтому я решил назвать себя Никки Найн. Но все говорили, что это звучит слишком панково, а панки были тогда слишком попсовыми. Мне нужно было что-то более рок-н-ролльное, и Сикс идеально ложилось. Поэтому я справедливо рассудил, что серфер, который играет панк-рок, не достоин такого крутого имени, и вскоре подал заявление на официальное изменение своего имени на Никки Сикс. Я словно украл его душу, потому что в течение многих лет ко мне подходили люди и говорили: «Никки, чувак, помнишь, мы виделись в Индиане?» Я отвечал им, что никогда не был в Индиане, а они такие: «Да ладно, чувак, я видел тебя с John and the Nightriders».

Годы спустя, во время тура в поддержку Girls, Girls, Girls, я переключал ТВ-каналы в гостиничном номере и увидел одного бледнокожего чудака с длинными волосами, у которого брали интервью. Услышав слова: «Он – дьявол!», я остановился, чтобы посмотреть. Этим психом, который разглагольствовал и бредил, оказался тот самый чувак: «Он взял мое имя, высосал мою душу и продал ее вам всем – это я был настоящим Никки Сиксом. И он использует мое имя, чтобы распространять слово Сатаны». Никки Сикс стал примерным христианином по имени Джон. Это вполне логично, ведь Джон (Иоанн) – святой из Нового Завета, который рассказывает об Апокалипсисе.

Энджи убедила меня переехать к кучке музыкантов за цветочным магазином напротив Голливудской средней школы. В том доме, куда ни плюнь, обязательно попадешь в потенциальную рок-звезду: эти чуваки спали в ванне, на ступеньках, за диванными подушками. И как-то раз один из них умудрился сжечь это место дотла. Я вернулся из музыкального магазина и увидел толпу любопытных старшеклассников вокруг тлеющих останков моего жилища. С басом наперевес – я всегда брал его с собой, чтобы никто не спер, – я побежал внутрь, чтобы посмотреть, смогу ли спасти что-нибудь из своих пожиток. Я заметил, что там все еще стоит пианино, которое взял в аренду один парень, уехавший из города к родителям. Я выкатил пианино наружу, потом за угол и прямо до музыкального магазина на Хайленд-авеню, где продал его за сто долларов.

London: по часовой стрелке слева Джон Ст. Джон, Дейн Рейдж, Найджел Бенджамин, Никки Сикс, Лиззи Грей

Энджи разрешила мне переехать к ней в Бичвуд-Каньон, где я целыми днями слушал ее пластинки и красил волосы в разные цвета, пока она пахала секретаршей и зарабатывала для нас деньги. Я уже и думать забыл о пианино, пока шесть месяцев спустя ко мне не заявились двое полицейских, разыскивающих подозреваемого в краже пианино по имени Фрэнк Феранна. Я сказал, что не знаю никого с таким именем.

В перерывах между нашими с Лиззи попытками собрать группу я ездил с Энджи в Редондо-Бич, где она репетировала со своей группой. Я ненавидел их, потому что они фанатели от Rush, у них было много гитарных педалей, они болтали о гитарных приемчиках и, что самое вопиющее, у них были вьющиеся волосы. Если и есть какая-то генетическая особенность, которая автоматом делает человека непригодным для рока, так это кудрявые волосы. Быть кудрявым и притом клевым – вещи несовместимые. Вы видели кудрявых людей? Это Ричард Симмонс, ТВ-фитнес-тренер в клоунском прикиде, тот чувак из сериала «Величайший американский герой» и вокалист поп-группы REO Speedwagon. Исключения тоже есть, и это Иэн Хантер из Mott the Hoople, чьи волосы скорее спутаны, чем вьются, и Слэш, но у него пушистая шевелюра, а это выглядит круто.

Если говорить про женщин, то у них кудри заменяются косоглазием – эта генетическая особенность гарантирует, что мы не поладим. Очередным подтверждением этому стала косоглазая соседка Энджи. Однажды ночью я напился и попытался забраться к ней в постель, а на следующий день она растрезвонила об этом Энджи. Я пытался убедить Энджи, что перепутал кровати, но она слишком хорошо меня знала и выставила за порог. Я переехал в голливудские трущобы, кишащие наркотиками и проститутками, изо всех сил пытаясь сохранить крышу над головой и собрать свою группу с Лиззи.

Мы нашли барабанщика по имени Дейн Рейдж, великана с бронзовым загаром, который носил собачий ошейник; клавишника по имени Джон Сент-Джон, который с концерта на концерт таскал огромный орган Hammond B3; и певца по имени Майкл Уайт, чей миг славы заключался в том, что однажды он записал что-то для трибьют-альбома Led Zeppelin. Уж это должно было стать для меня тревожным звоночком, что этот тип нам не подходит. Плюс у него были кудрявые волосы. И он малехо косил на один глаз.

Мы шастали по Голливуду на высоких каблуках, вырядившись в облегающие топики и все в таком духе, чтобы шокировать фанатов Rush и динозавров-поклонников Led Zeppelin. Это был 1979 год, и, согласно последним новостям, рок-н-ролл умер. Мы были Mott the Hoople, New York Dolls, Sex Pistols; мы воплощали все то, что больше никому не нравилось. В нашем пьяном воображении мы были самой крутой группой на свете, и наша уверенность (и алкоголизм) привлекала фанатичных поклонниц уже после нескольких концертов в «Starwood». Мы называли себя London, но на самом деле мы были Motley Crue до Motley Crue.

Всю малину портил наш вокалист Майкл Уайт. Он боготворил все, что я презирал. Если мне нравились The Rolling Stones, то ему – The Beatles. Если мне нравилось арахисовое масло без комочков, ему подавай с комочками. Короче, мы уволили его за кудрявые волосы, дали объявление в «The Recycler» и нашли Найджела Бенджамина, который в нашем понимании был воплощением настоящей звезды рок-н-ролла. Во-первых, у него были прямые волосы, а во-вторых, что важнее всего, он играл в группе Mott the Hoople на замене Иэна Хантера. Он писал отличные тексты и, стоя у микрофона, выл так, что уши закладывало. Он реально умел петь, как никто из тех, с кем мне доводилось играть в группе. Короче, у нас был безумный клавишник со своим Hammond, барабанщик, у которого была здоровущая барабанная установка North, и вокалист-британец. Круче просто некуда.

Я так воодушевился, что позвонил своему дяде в «Capitol» и потребовал:

– Хочу поговорить с Брайаном Коннолли из Sweet!

– Что?! – недоверчиво переспросил он.

– У меня есть потрясающая группа, и я хочу послать ему несколько фотографий.

Я отправил Коннолли фотографии, и тот в качестве одолжения моему дяде согласился поговорить со мной по телефону на следующей неделе. Я провел весь день дома, мысленно прокручивая в голове свою речь. Я брал трубку, начинал набирать номер, а затем бросал ее.

Наконец я набрался смелости. Как только он взял трубку, я выпалил свой спич о London, о том, что мы на пути к невероятному успеху и что нам пригодятся его советы, поддержка, да и вообще любые его дельные мысли. Может быть, когда-нибудь мы сможем гастролировать вместе.

– Ты закончил, приятель? – спросил он.

Я замолк.

– Я получил твои фотографии и музыку, – продолжил он. – Вижу, куда ты метишь, но не могу тебе помочь.

– Чувак, я думаю, что мы станем самой известной группой в Лос-Анджелесе, и мне кажется, что для нас было бы хорошо…

Он прервал меня:

– Да-да, я уже слышал это раньше, приятель. Я бы посоветовал тебе найти нормальную работу. Такая музыка никогда не станет популярной.

Я был опустошен. В мгновение ока он из кумира превратился в моего злейшего врага: циничная рок-звезда, которая восседает на троне из дерьма в своем особняке в Лондоне.

– Мне жаль, что ты так считаешь, – сказал я и повесил трубку. Я еще полчаса пялился на телефон, не зная, смеяться или плакать.

В конце концов этот случай лишь сильнее замотивировал меня на успех – я готов был сделать все, чтобы заставить Брайана Коннолли пожалеть о том роковом дне, когда он усомнился во мне. Нашим менеджером стал Дэвид Форест, эпатажный любитель вечеринок, который заправлял клубом «Starwood» вместе с Эдди Нэшем. Последний позже был замешан в бойне на Уондерленд-авеню (мутная история, когда Джон Холмс, порнозвезда и друг Эдди Нэша, был вовлечен в убийство четырех человек в доме наркодилера в Лорел-Каньон). Форест, будучи воплощением щедрости, дал мне и нашему барабанщику Дейну Рейджу работу в клубе: вечером мы выступали, а днем занимались уборкой и мелким ремонтом. Получалось так, что ночью London зажигали на сцене, разбрасывали конфетти и устраивали беспорядок, а на следующий день мы получали деньги за то, что приводили все в божеский вид.