«М» - значит молчание

— Дейзи сказала, что Виолетте было пятнадцать лет, когда вы на ней женились.

— Держу пари, что она сказала вам, почему я женился.

— Я знаю, что она была беременна. Можно было отдать ребенка на усыновление.

— Виолетта бы обязательно сделала это или даже что-нибудь похуже, но я был против. Я хотел этого ребенка. Хотел жениться и иметь семью. Ей ребенок был в тягость. Я очень надеялся, что она изменится.

— Пятнадцать лет — очень юный возраст, — сказала я, только чтобы поддержать разговор.

— К Виолетте это не относится. Она как-то рассказала мне, что имела дело с парнями, когда ей не было еще и двенадцати. Я был у нее не первый и, конечно, не последний.

— Это вас огорчало?

— Ее прошлое? Я плевал на него. Меня огорчало то, что она делала потом. Вы, наверное, слышали, что я бил ее, но палка всегда о двух концах. Она мне изменяла — изменяла снова и снова. Кто может смириться с этим? Вы могли бы?

— На то и существует развод, — ответила я мягко.

— Знаю, но я любил ее и не мог жить без нее. Я думал, что смогу образумить ее. Это все, чего я хотел. Знаю, что так нельзя. Иногда мне даже не верится, что когда-то я был таким, но это так. Она была упрямой, своенравной и не собиралась вести себя прилично. Я был терпелив с ней, насколько мог, но она все равно бросила нас. И разбила мне сердце.

— И вы никогда снова не женились?

— Как я мог жениться? Я остался ни с чем. Не разведен и не вдовец. Да никакая женщина и не пошла бы за меня. Когда Дейзи ушла из дома, я согласился на эту работу. Пастор разрешил мне здесь жить, и с тех пор я здесь. — Он замолчал, стараясь справиться с обуревавшими его эмоциями.

— Расскажите мне о машине.

— Мы поссорились: не помню теперь из-за чего. Я порвал кружевную занавеску, и Виолетта взбесилась, порвала все остальные и бросила их в мусорное ведро. Она пошла в «Голубую луну», и я с ней. Мы начали пить, и она немного успокоилась. Я подумал, что все в порядке, но тут она встала и объявила, что бросает меня. Сказала, что все кончено и на следующий день она уйдет. Я не поверил ни одному ее слову. Виолетта говорила нечто подобное едва ли не каждую неделю. В этот раз она так плакала, что у меня сердце разрывалось. Я пожалел о том, что сделал. Я знал, как много значили для нее эти кружевные занавески. Мне хотелось загладить свою вину за это и за все остальное.

Она видела машину за несколько дней до этого и не говорила ни о чем другом, поэтому я отправился в автосалон и купил ее. Приехал на ней домой и припарковался у входа, затем вошел в дом и предложил ей посмотреть в окно. Увидев машину, она обрадовалась, как ребенок, — я никогда не видел ее такой счастливой.

— Когда это было? Какого числа?

— Третьего июля. За день до того, как она сбежала.

— Она не говорила о том, что хочет куда-нибудь поехать?

— Ни слова. Она была со мной приветлива, как никогда, так что я подумал, что все в порядке. Мы провели субботнее утро вместе — втроем: она, я и Дейзи. У меня была кое-какая работенка днем, но потом я вернулся, и мы кое-что поделали по дому. В пять часов она приготовила Дейзи на ужин ее любимое блюдо — бекон с яичницей. В шесть часов должна была прийти няня. Она купала Дейзи и укладывала ее спать. Виолетта задержалась, чтобы переодеться, и сказала, что мы встретимся в парке перед началом фейерверка.

Я остановился по пути в «Голубой луне». Должен признаться, что выпил две кружки пива… ну, может, и больше. К тому времени как я приехал в парк, стемнело, и фейерверк должен был вот-вот начаться. Я везде искал ее, но безрезультатно, поэтому сел и стал смотреть шоу.

— Вас там видели?

— Конечно. Люди могут это подтвердить. Ливия Креймер сидела рядом со мной, и мы разговаривали. Это совершенно точно. Когда я приехал домой, то увидел, что машины нет. Я вошел и понял, что Виолетты тоже нет.

— Но няня была еще у вас, не так ли?

— Это она так говорит, но я в этом не уверен.

— Почему?

— Я выпил еще пару кружек пива в «Луне» по дороге домой. Вот почему я не совсем твердо стоял на ногах. Я умылся, а затем завалился спать. Мне и в голову не пришло заглянуть в комнату Дейзи. Я подумал, что Виолетта захотела, чтобы Дейзи тоже посмотрела фейерверк, и увезла ее на машине. А потом наступило утро, и Дейзи тянула меня за руку.

— И что дальше?

— Дальше я пережил два самых ужасных дня в своей жизни. В воскресенье утром я позвонил в департамент шерифа узнать, не известно ли им что-нибудь. Я подумал, что ее могли арестовать или у нее сломалась машина. Помощник шерифа сказал, что пока ничего, но если она не появится до вторника, я должен прийти и написать заявление о пропаже человека, что я и сделал, когда она не вернулась. В тот день я бросил пить и с тех пор не выпил ни капли спиртного.

— И она никогда не давала о себе знать?

— Нет. Ни звонка, ни почтовой открытки. Ни слова за все это время.

— Почему вы продолжали платить за машину?

— Чтобы она знала, что я ее люблю. Что раскаиваюсь. Я надеялся, что она вернется, и хотел, чтобы она знала, что мы очень ждем ее.

— Разве вас не возмущало то, что вы должны платить за машину, в которой она уехала?

— Меня это огорчало, но… если она решила уехать… я был рад, что у нее была эта машина. Вроде моего прощального подарка.

— К тому времени все считали, что это вы с ней что-то сделали.

— Это был мой крест, который мне надо было нести, и я надеюсь, что вел себя как мужчина. Возможно, в моих словах звучит обида, но я обижен не на нее, а на людей, которые без суда осудили меня и признали виновным. — Он протянул руку к миске с арахисом и взял один орех, но затем передумал и положил обратно. Потом поднял голову и посмотрел на меня темными запавшими глазами. — Вы мне верите?

— Не знаю. Я занимаюсь этим делом всего один день. Вы только второй человек, с которым я поговорила, так что пока я ни в чем не уверена. Собираю информацию.

— Я рассказал вам все, что знаю.

— А как насчет тех пятидесяти тысяч долларов, которые, как болтали, у нее были?

— Это случилось после рождения Дейзи. Я не знаю подробностей, кроме того, что роды продолжались очень долго. Воды отошли в девять часов в пятницу вечером, но потом какое-то время ничего не происходило. Схватки были очень редкими, и она не чувствовала особой боли. Виолетта решила, что не так страшен черт, как его малюют. Почему-то, как только женщина обнаруживает, что беременна, другие тут же начинают стращать ее историями о том, как им было тяжело рожать, как чья-то кузина умерла от кровотечения, или о детях, родившихся уродами.