М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

пробовал уговаривать барина не начинать вновь еже­

дневных над ним испытаний, говоря: «Ну, що, ваше

благородие... оставьте, ваше благородие... я ничого не

люблю...» Но Лермонтов продолжал: «Ну, что, Сердюк,

отчего ты не хочешь сказать?» — «Да не помню, ваше

благородие». Но Лермонтов не унимался: «Скажи, го­

ворит, что тебе стоит? Я у тебя спрашиваю, что ты

больше всего на свете любишь?» Сердюк все отгова­

ривался незнанием. Лермонтов продолжал его пилить,

и наконец, через четверть часа, Сердюк, убедившись,

что от барина своего никак не отделается, добродушно

делал признание: «Ну, що, ваше благородие, говорил

он, ну, пожалуй, мед, ваше благородие». Но и после

этого признания Лермонтов от него не отставал. « Н е т , —

говорил о н , — ты, Сердюк, хорошенько подумай: неуже­

ли ты в самом деле мед всего больше на свете любишь?»

Лермонтов начинал снова докучливые вопросы и на

разные лады. Это опять продолжалось четверть часа,

если не более, и, наконец, когда истощался весь за­

пас хладнокровия и терпения у бедного Сердюка, на

последний вопрос Лермонтова о том, чтобы Сердюк

подумал хорошенько, не любит ли он что-нибудь

другое на свете лучше меда, Сердюк с криком выбе­

гал из палатки, говоря: «Терпеть его не могу, ваше

благородие!..»

Вообще Лермонтов был преприятный собеседник

и неподражаемо рассказывал анекдоты.

Среди множества сохранившихся в моей памяти

анекдотов, слышанных мною от него, хотя и очень

затруднителен будет выбор, но я не могу лишить себя

удовольствия упомянуть здесь хотя о некоторых, по­

падающихся мне случайно более свежими в эту минуту

на память. Ведь в сущности всякая мелочь, которая

касается такого любимого всеми поэта, каким был Лер­

монтов, дорога, а мне несомненно больше других, пото­

му что я его лично хорошо знал и что для меня память

о нем связана с воспоминаниями о моей молодости...

Вообще в холостой компании Лермонтов особенно

оживлялся и любил рассказы, перерывая очень часто

самый серьезный разговор какой-нибудь шуткой, а не­

редко и нецензурными анекдотами, о которых я не буду

говорить, хотя они были остроумны и смешны донельзя.

377

Так, как-то раз, среди серьезной беседы об искус­

стве и поэзии, Лермонтов стал комично рассказывать

что-то о неизданных поэтах и об их сношениях с изда­

телями и книгопродавцами. «А вот ч т о , — сказал Лер­

м о н т о в , — говорил мне приказчик одного книгопродавца,

мальчик лет шестнадцати. «Приходит на днях в лавку

какой-то господин (хозяина не было), обращается ко

мне и спрашивает: «Что, говорит, стихотворения мои

проданы?» (Тут я его узнал, говорит мальчик, он к нам

уже месяцев шесть ходит). «Никак н е т , — отвечаю

е м у , — еще не п р о д а н ы » . — « К а к , — говорит о н , — не про­

даны? Отчего не проданы? В ы , — г о в о р и т , — все мошен­

ничаете!» Подошел ко мне, да б а ц , — говорит м а л ь ч и к , —

мне в ухо!.. Вот тебе раз, думаю себе, что из этого бу­

дет? « О т ч е г о , — г о в о р и т , — не проданы?» Я говорю:

«Никто не с п р а ш и в а л » . — « К а к , — г о в о р и т , — никто не

спрашивал?» Б а ц , — г о в о р и т , — мне в другое ухо! Я ду­

маю себе, что из этого будет? « Г д е , — г о в о р и т , — мои

стихотворения? П о д а й , — г о в о р и т , — мне их все сюда!»

А сам ругается. « В ы , — г о в о р и т , — все кровопийцы!»

Я побежал, принес связку его сочинений. Думаю себе:

«Господи, что из этого будет?» Господин подошел ко

мне. «Все ли о н и , — г о в о р и т , — тут?» Я говорю: «Изволь­

те видеть, как были связаны, так и есть!» Он тут схватил

меня за волосы и начал таскать по лавке; таскал, таскал,

да как бросит, плюнул и ушел! « Т а к , — говорит маль­

ч и к , — я ничего и не дождался от него! Т а к о й , — гово­

р и т , — чудак этот господин стихотворец! Я и фамилии

его не упомню».

A. H. ВУЛЬФ

ИЗ ДНЕВНИКА

Преждевременная смерть в прошлом году Лермон­

това, еще одного первоклассного таланта, который

вырос у нас не по дням, а по часам, в два или три года

сделавшегося первым из всех живших поэтов, застре­

ленного на дуэли из-за пустой шутки на Кавказских

водах, служит другим доказательством, как от страстей

своих никто не уходит безнаказанно. Лев 1 рассказывал,

как очный свидетель этой печальной потери, которую

понесла в Лермонтове вся мыслящая Русь. Прошлую

зиму я встретился с ним в Петербурге в одном доме,

именно у Арсеньевых, его родственников, и с любопыт­

ством вглядывался в черты его лица, думая, не удастся

ли на нем подглядеть напечатления этого великого

таланта, который так сильно проявлялся в его стихах.

Ростом он был не велик и не строен; в движениях не

было ни ловкости, ни развязности, ни силы; видно, что

тело не было у него никогда ни напрягаемо, ни разви­

ваемо; это общий недостаток воспитания у нас. Голова

его была несоразмерно велика с туловищем; лоб его

показался для меня замечательным своею величиною;

смуглый цвет лица и черные глаза, черные волосы,

широкое скулистое лицо напомнили мне что-то общее

с фамилией Ганнибалов, которые известно, что про­

исходят от арапа, воспитанного Петром Великим, и от