Мадам Гали -2. Операция «Посейдон»

— Видишь, ты так сильно меня хочешь, что даже не можешь. Это не страшно. Ты слишком взволнован ожиданием близости со мной. Ты торопишься, дорогой, а этого не следует делать. Да и я еще не совсем готова — я тоже волнуюсь. Куда нам спешить, впереди еще целая ночь. Смотри, какой он у тебя красивый, большой и горячий, как приятно держать его в руке… Скольким женщинам он уже доставил радость, а теперь готовится войти в меня.

Она стала осторожно покусывать соски «Шляхтича». Потом начала тихо шептать ему на ухо такое и в таких откровенных выражениях, из которых позволительно только «…я хочу, чтобы ты меня… стоя… а потом повалил… и изо всех сил…»

Издревле известно: «вовремя сказанное верное слово и мертвого поднимет». Ночь пролетела на одном дыхании.

Рано утром следующего дня Гали разбудила художника легкими поцелуями в шею.

— Ты уже уходишь? Так рано? Мне так хочется полежать еще пару часиков с тобой. Ну, пожалуйста…

— Мне нужно идти по делам, — ответила она. — Ты напоминаешь мне ребенка, который впервые попробовал мороженое и просит еще, а ему его не дают родители.

Уходить ей совсем не хотелось, но Эдуард Натанович Бутман (так мысленно назвала она сейчас «лорда») ждал ее.

— Пока, — проворковала Гали и упорхнула. Так начался их роман с Хмельницким.

«Все рушится, — думала она по дороге в «дом памяти русского модерна». — Что я ему скажу? Он же не дурак».

Без лишнего шума открыв дверь, она поняла, что Бутман скорее всего спит. «Или застрелился», — почему-то подумала она.

В квартире стояла мертвая тишина. Она нырнула в боковую комнату, быстро переоделась. Потом расположилась на кухне, сварила кофе себе и ему. Большой Эд представлялся ей теперь совсем иным, чем вчера. Он как бы создан был из всех предметов его коллекции. Уши — это дорогой фарфор, нос — чудесный золотой стакан, туловище же изготовлено из табакерок, усыпанных драгоценными камнями, массивных перстней, ваз, статуэток. Где был этот Хмельницкий раньше? Вдруг Гале сделалось страшно, что ее загребут вместе с Бутманом. А как же Игорь и ее красота, которая не найдет достойного воплощения на полотнах?

Примерно через полчаса на кухню заглянул Эдуард, хмурый и невыспавшийся.

— Что случилось? — одновременно спросили они друг друга и рассмеялись.

— Я перепил вчера, — признался Бутман, — или недопил.

— Ты пил один? — поинтересовалась Гали.

— Да, — кивнул он. — Я лечился от простуды. Всего-то одна бутылка коньяка.

— А вот я сейчас посмотрю, сколько ты принял на грудь, — вскочила Гали, радуясь, что «лорд» не собирается ее тискать.

— Ты вылакал почти две бутыли, Эд, — звенящим голоском произнесла она, — там была початая. Что происходит? Может, объяснишь?

— Не знаешь, что сказать? — спросила Гали.

— Знаю, — ответил Бутман, — я знаю одно: что очень люблю тебя. А ты стремительно меняешься, и я не всегда успеваю разглядеть тебя.

Она уже решила, что вместо музея отправится домой, подкормить Изольду и новой порцией вранья утешить мать. Ведь та уверена, что Гали скоро выйдет замуж за человека солидного, богатого и положительного во всех отношениях.

— До вечера, я вернусь поздно.

— Я буду ждать тебя на диване, в позе Ады Рубинштейн.

С тех пор, как похоронили Ярослава, Галю стали тяготить визиты домой. Она чувствовала себя неуютно в этой, уже «сидящей в печенке» коммуналке, и даже Арбат, с его незыблемым житейским укладом, стал ее часто раздражать. Время от времени ее охватывала острая жалость к матери и сестре. Гали была уверена, что никакого будущего у них нет без нее, без того, что скоро сделает она. Но что же она сделает? А вот этого Гали пока еще не знала. Но чувствовала, что вот-вот что-то произойдет. «По крайней мере, ты изрядно поумнела, — сказала она себе, — вот только женщине не стоит быть такой умной. Все равно заклюют. Так о чем же это говорит?»

Ответить Гали предполагала потом, надеясь на авось да на случай. По дороге она прикупила подарков, в основном, запаслась провиантом, чтобы порадовать сестру.

Дверь открыла Изольда, глядя на Галю с восхищением, которое тут же сменилось некоторой таинственностью.

— Здравствуй, золотце мое, — поцеловала ее Гали. — Ты знаешь, что такое джаз? — спросила она Изольду.

— Конечно, — надулась та, — я же музыкант…

— Ни черта ты не знаешь, — рассмеялась Гали. — Но у меня есть для тебя подарок. Знакомый журналист, француз, иногда водит нас на чудесные джазовые концерты. Скоро приезжает Бени Гудмен. Мы пойдем вместе, ты рада?

— Это знаменитый кларнетист, — Изольда сделала важный вид. — Я тебе так благодарна. Если только ты не врешь…

— Да что ты, золотце, — умилилась Гали. — У тебя такой вид, точно не я, а ты куда-то собираешься меня пригласить.

— Собираюсь, — серьезно ответила Изольда. — Ты накупила всего, и теперь долго будешь сидеть на мели. Я хочу помочь тебе.

— Что? — удивилась Гали. — Ты — мне?

— Я — тебе, — Изольда произнесла это вызывающе, но тут же загадочно улыбнулась.

— Честно говоря, сестра, я не отказалась бы от кругленькой суммы. Давно жаба душит — хочу кое-что купить, а не могу…

— Нет ничего проще, — ответила Изольда. — Могу дать тебе пятьсот долларов? Изольда проворно полезла на антресоли. Через минуту на столе перед Галей лежали пять стодолларовых банкнот.

— Ну, раз ты такая щедрая, — развеселилась Гали, — может быть, ты дашь мне еще пятьсот…

— А ты не стесняйся, — улыбнулась Изольда, — проси, сколько хочешь…

И деньги, и разговор, который происходил между старшей и младшей Бережковскими, все казалось сюрреалистичным. Но тысяча долларов США уже лежали на столе, рядом с белым пузатым чайником и маленькой сахарницей с серебряным ободком.

— Нас с тобой расстреляют, детка, — довольно жестко произнесла Гали, не понимая, что происходит. — Но если ты расскажешь мне, что случилось, мы как-нибудь выкрутимся. Во-первых, кто еще знает про эти деньги?

— Да о них все забыли, — обиделась Изольда. — Эти деньги нашел отец Нинки Калачевой, когда его бригада сносила дом недалеко отсюда, на Арбате, помнишь, такой бледно-розовый… Он принес целый портфель долларов.

— Что? — Гали не верила своим ушам. — А дальше?

— Я выпросила у Калачевой немного этих бумажек, ну, вроде бы поиграть. А еще она отдала немного Нюрке и Женьке. Это же доллары, Галка. Только я поняла, что они стоят столько, сколько стоят. И ничего, что они старые.

Гали повертела в руках одну из сотенных банкнот, рассмотрела. Взяла вторую, третью.

— Молодец, — похвалила она, — ценю за сообразительность. Денежки не новые, но целенькие. Давай, гони остальные и молчи в тряпочку. Мама знает?

— Да что ты, — всплеснула руками Изольда. — Я же не враг себе.

— Вот-вот, — похвалила Гали сестренку. — Это наш с тобой секрет. Давай мне все до последней бумажки…

— Всего двадцать сотенных, — сразу предупредила Изольда. — Наверху ровно половина.