Мадам Хаят

Я чувствовал, что меня разрывает на части, и пытался успокоиться, повторяя про себя ее слова: «Я буду в порядке через несколько дней». Она никогда ничего не объясняла и не оправдывалась, поэтому не стала бы лгать. Она будет в порядке через несколько дней.

Через три дня я обнаружил подсунутую под дверь банковскую квитанцию, кто-то перевел деньги на мое имя. В графе отправителя невозможно было прочитать неразборчивые буквы, в назначении платежа стояло: «на поездку в Канаду». Я пошел в банк. Сказал, что мне пришли деньги, и показал квитанцию. Меня отвели к сотруднице. Это была ухоженная молодая женщина. Она взяла квитанцию, проверила информацию на своем компьютере.

— Вам отправлено сто тысяч лир, — сказала она.

Меня заполнила безмерная радость, независимая от всех других чувств, радость человека, спасенного с тонущего корабля. Я вдруг позабыл обо всем, обо всех, про весь мир, был только я, и я был спасен. Все, что я пережил после смерти отца, все, кого я повстречал, все чувства, которые я испытал, стерлись, не оставив и следа. Я был свободен.

С хладнокровным эгоизмом я перевел деньги в иностранную валюту и положил их на свой счет. Вышел из банка с огромным и безмятежным чувством облегчения.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать произошедшее, все, через что мне пришлось пройти. Внезапно до меня дошло: она продала свою машину. «Ушла, — подумал я, — бросила меня. Я больше никогда ее не увижу». В горле застрял комок, не дающий вздохнуть, кружилась голова, я испугался, что упаду, и сел на тротуар. Улица кружилась и затягивала меня в водоворот пепельного цвета.

Немного придя в себя, я позвонил с первого попавшегося телефона. «Этот номер больше не существует», — сказал механический голос, который я возненавидел.

Я поймал такси и поехал к ней домой. Машины не было. На ее месте припарковалась другая. Шторы в окнах задернуты.

Я постучал в дверь. Снова и снова.

Мадам Хаят не открыла.

XIII

Первые дни я был как слепец и жил в постоянном полумраке, город вдруг стерся из памяти, я не мог вспомнить названий улиц, не мог найти дорогу. Я бродил, когда не мог заснуть, не мог остановиться, мне приходилось часто дышать во время ходьбы, потому что было трудно вдохнуть. Представляя, что больше никогда не увижу мадам Хаят, я чувствовал себя запертым в комнате без дверей и окон, мой разум изо всех сил пытался выбраться из этого ужасного места. Сожаление о несказанных словах, которые я мог бы сказать ей, душило меня.

Я вспоминал не столько ее легкомысленные взгляды, озорные и саркастичные шутки, роскошную наготу, сколько ее слова: «выбери момент», «иногда лучше быть кобылой, чем царицей»; ее плач в постели по мертвому маленькому ребенку, оставивший во мне печальный след. Мое горе образовало такую толстую корку, что не позволяло пробиться сквозь нее даже малейшему лучику счастья. Память о моментах, когда она расстраивалась, умножала мою печаль, и я необъяснимым образом пытался не вытащить нож из раны, а вонзить его поглубже.

Я наблюдал за собой с удивлением и легким презрением. Да, мадам Хаят много значила для меня, я был влюблен в ее тело, наготу, в ее естественность, я всегда скучал по ней, желал и ревновал ее, но также втайне презирал за невежество в отношении литературы, за связи с мужчинами из низшего сословия, за ее выдуманные истории об отце, за то, что она пляшет на виду у всех и что работает в массовке на заштатном телеканале. В этом подлом эгоизме я находил утешение для себя и сохранил это чувство живым. Мои чувства к ней всегда казались мне игрой. Даже когда я скучал по ней сильнее всего, я верил, что это чувство не настолько реально, насколько я его испытываю, и не боялся его. Я полагал, что привязан к ней телом, знал, что моя плоть ощутит потерю, если мы расстанемся, но у меня было тайное убеждение, что это будет легко преодолеть. Теперь, потеряв ее, мой разум, мое сознание, почти все мое существо терзалось утратой больше тела. Я не понимал, как это произошло. Когда мадам Хаят завладела моим сознанием, всей моей памятью и поселилась там? Как получилось, что, потеряв ее, я почувствовал, что потерял все? В какой день и в какой час женщина, которую я не мог представить ни своей матери, ни друзьям, которой я всегда втайне стыдился, так глубоко захватила все мое существо? Я не знал ответа ни на один из этих вопросов. Происходило то, чего не должно было происходить, случилось то, чего не должно было случиться. Я не мог понять себя. Когда эти отношения перестали быть игрой? Иногда я часами думал обо всем пережитом, пытаясь найти этот «момент». И не мог. Я был зол на нее. Она с такой легкостью впустила меня в свою жизнь и с такой же легкостью вычеркнула из нее. Для нее это всегда было игрой. Мадам Хаят поймала меня в ловушку, сделав все это похожим на игру. У нее был дар смеяться над всем, озорно, саркастически, так красиво, что я не хотел возражать, потому что ей было все равно. «Самое большее — мы умрем», — сказала она, но не сказала: «умирая, мы испытываем боль», она презирала эту боль, и я думал, что тоже смогу. Она сказала: «Выбери момент». Мадам Хаят не презирала этот «момент», и я никогда бы не подумал, что в нем сосредоточится вся моя жизнь. Она унесла меня в место выше, чем человечество, история и литература, туда, где боги, и я поверил, что останусь там навсегда. Она обманула меня, как Бог обманул Адама, а затем изгнала из своего рая за первородный грех. Я как-то спросил, кто она, и она ответила, как Бог Моисею: «Я — это я», не сказав больше ничего. Я ничего не знал о ней, как и Моисей ничего не знал о Боге. Я тосковал по ней. Я был ей безразличен, и я не мог жить без нее. Как это произошло? «Для этого ведь не существует правил», — сказала она однажды. Для этого не существует правил. Она не прочла ни единого романа. Неужели и вправду нет такого правила?

Иногда я скучал по человеческому голосу, разговорам с людьми, но не мог ни с кем говорить, мне хотелось снова уйти в себя. Сыла была занята подготовкой к переезду. Я знал, что у меня нет другого выхода, кроме как уехать отсюда, потому как чувствовал, что не смогу жить без возможности увидеть мадам Хаят. Этот город усиливал мое одиночество.

Я позвонил маме. Едва услышав мой голос, она спросила:

— Что случилось?

Я сказал:

— Я в порядке.

— У тебя грустный голос.

— Я в порядке, мамочка.

На мгновение воцарилась тишина.

— Я уезжаю в Канаду, — сказал я. — Сяду на автобус сегодня вечером и приеду к тебе, расскажу больше по приезде.

Я купил билет на полночный автобус. Вернулся в свою комнату, чтобы немного отдохнуть. На кухне столкнулся с Эмиром и Тевхиде. Тевхиде подбежала ко мне, взяла за руку и сказала:

— Мы переезжаем.

— Я буду скучать по тебе, — сказал я.

Она вдруг рассмеялась.

— Правда?

— Правда.

— Тогда я тоже буду скучать по тебе.

Я посмотрел на Эмира, у него проступила венка под глазом, я не спросил, куда они уезжают, а он не сказал. Мы пожали друг другу руки, я пожелал: «Удачи», он ответил: «И тебе. Может, мы еще встретимся когда-нибудь». «Может быть», — сказал я.

Я пошел в свою комнату. Переезд Эмира с дочерью расстроил меня больше, чем я ожидал. Все разъезжались. Я растянулся на кровати, но не смог заснуть. Встал и вышел на балкон. Улица была пуста.

Автобус отправился вовремя. Мы ехали сквозь городские огни, затем огни погасли. Я прислонился головой к окну. Провалился в сон. Внезапно вздрогнув, проснулся со словами: «Я больше не увижу мадам Хаят». Страшно было столкнуться со смертельным отчаянием еще при жизни. Я знал, что, пока человек жив, всегда есть надежда, но чтобы питать эту надежду, нужна сила, которой у меня уже не осталось. Я иссяк.

Я вышел из автобуса в восемь утра и через полчаса добрался до маминого дома.

Она старательно накрыла стол для завтрака. Я жадно набросился на еду, словно мое тело воспротивилось умиранию при виде матери. Я рассказал о Канаде, о своих планах, учебе и Сыле.

— Я думаю там остаться, — сказал я, — позже, может быть, ты тоже сможешь приехать. Будем жить там.

— Посмотрим, сынок, — сказала она.

Она выглядела лучше, чем в последний раз, когда я ее видел, но по-прежнему печальной. Словно она больше никогда не смеялась, словно вместе с радостью у нее отняли очень важную часть личности — я видел это, заглядывая в ее большие черные глаза. От радостной и смеющейся мамы, которую я помнил, осталась грустная и добрая улыбка.

После завтрака мы вышли посидеть в кафе у моря, я был умиротворен и спокоен, мы говорили о моем отце, в ее голосе было много грусти и много любви, она любила говорить о папе. Мы отлично провели два часа. Потом вдруг я почувствовал, как без всякой видимой причины внутри меня словно закрылась толстая железная дверь и лязгнул замок, мне стало трудно дышать, захотелось немедленно вернуться в город.

Мама не настаивала, проводила меня к автобусу и перед тем, как я сел в него, сказала: «Уезжай, сынок, может быть, я приеду позже». Я заснул, как только автобус тронулся, и всю дорогу проспал. Я добрался до дому после полуночи. Сидел на балконе, пытаясь дышать.