Мадам Помпадур. Некоронованная королева

Жанна не рассказывала королю, откуда берет все эти истории, они сыпались из нее, как из рога изобилия, казалось, женщина придумывает просто на лету. Кое-что так и было, но основное она все же выуживала из книг или донесений начальника полиции Парижа, которые заставила приносить себе каждое утро. Как бы ни презирал начальник полиции фаворитку, ослушаться он не осмелился, а потому маркиза знала о состоянии дел в Париже куда больше короля.

Она вообще знала куда больше него, вынужденного все сведения о жизни получать либо со слов придворных, часто очень предвзятых, либо в постели, где до сих пор бывали те же придворные дамы. Зато теперь король узнал много нового, причем преподносилось все легко, в забавной форме, играючи.

Постепенно Людовик так привык к таким нескучным поучениям, что не мог представить себе и дня без общества фаворитки.

Оказалось достаточно всего нескольких таких вечеров, чтобы король стал откровенно тяготиться необходимостью присутствовать на парадных. Теперь Людовик не мыслил себе жизни без маркизы, ночи он проводил в ее спальне, возвращаясь в свою только чтобы провести церемонию вставания, после которой снова направлялся к фаворитке, вечером после церемонии отхода ко сну снова одевался и отправлялся в малые покои ужинать в приятном обществе.

Вот теперь придворные осознали, что явно недооценили фаворитку, здесь интерес всерьез и надолго. Отношение к ней стало странно двойственным. В своем кругу обсуждая, осуждая и попросту поливая грязью за низость происхождения, герцоги и герцогини, маркизы, графы и графини, все, от принцев крови до художников и поэтов, теперь стремились в малую гостиную фаворитки. В одиннадцать утра, когда маркиза совершала свой туалет, толпы желающих с прошениями, петициями или просто с выражением глубочайшего почтения норовили пробиться к ручке фаворитки.

Всех поражало то, как легко и непринужденно умудрялась вчерашняя мещанка справляться с этим потоком просьб, лести и знаков почтения. Оказавшись однажды в это время в покоях любовницы, Людовик обомлел, пораженный шумом, доносившимся из ее приемной. Он некоторое время стоял, прислушиваясь, за дверью спальни, потом осторожно вернулся к себе и прошел уже парадным переходом.

Появление его величества смутило большинство присутствующих, но только не саму Жанну. Маркиза присела в почтительнейшем реверансе, а король, оглядев разряженную, как на парадном приеме, толпу, тихонько поинтересовался:

– Что это?

– Они пришли приветствовать меня, ваше величество. А через меня вас.

– Часто у вас так?

– Каждый день.

Хмыкнув, Людовик присел в кресло и сделал знак, чтобы какой-то вельможа, прервавший свою речь на полуслове, продолжил. Надо ли говорить, что у того просто язык отказался действовать. Просить фаворитку – это одно, а самого короля – совсем другое. Маркиза рассмеялась:

– Что же вы смутились, господин Кошен, его величеству будет очень интересен ваш проект.

Не дождавшись вразумительной речи от художника, она так же со смехом протянула руку в его сторону:

– Давайте сюда ваши предложения, я сама познакомлю его величество с ними на досуге.

Постепенно у маркизы стал образовываться свой двор, теперь многие придворные откровенно предпочитали появляться чаще в малой гостиной фаворитки, чем у королевы, двор Жанны затмевал двор ее величества.

Но у самой фаворитки хватало ума не затмевать королеву, вернее, стараться при любой возможности выказать ей свое уважение и желание быть приятной. Удивительно, но ей удавалось удерживаться на тонкой грани между уважением и лестью, приветливостью и угодливостью. Достоинству маркизы, рожденной в Париже, могли бы позавидовать многие и многие придворные дамы Версаля.

Иногда вокруг нее складывались странные альянсы. Герцог де Люинь был не просто придирчив, он один из последних признал силу фаворитки и ее достоинства, а герцогиня де Люинь стала одной из ее постоянных советчиц и наставниц. Именно она фактически представляла интересы фаворитки при королеве, все просьбы Жанны к ее величеству передавались через де Люинь.

Не обходилось и без неприятностей. Все же маркиза де Помпадур не слишком хорошо разбиралась в дворцовых хитросплетениях, а интуиция подсказывала не всегда верно.

– Спешу вас обрадовать, маркиза, вам позволено присутствовать при отходе королевы ко сну. – Эту новость герцогиня де Люинь принесла Жанне в ответ на ее настойчивую просьбу замолвить словечко перед королевой.

Мария Лещинская согласилась допустить любовницу мужа на столь важную церемонию.

– Ах, как я счастлива!

Могла ли надеяться бывшая мадам д’Этиоль, когда-то страшно завидовавшая д’Эстрад, когда та оказалась представлена ко двору, что ей самой будет позволено то, что является привилегией принцесс и редких избранных дам? О том, что ей позволено вообще спать в постели с королем, Жанна почему-то не думала, Людовик был для нее прежде всего возлюбленным, который оказывал милости просто из любви. А вот завоевание королевы, дофина с дофиной, принцесс и двора считала собственным достижением.

У маркизы де Помпадур, не являвшейся статс-дамой королевы и никогда не присутствовавшей при отходе королевы ко сну, не было никаких обязанностей в данной церемонии, но ее величество нашла повод задержать Жанну дольше остальных. Они снова беседовали о пустяках, маркиза была очень вежлива, предупредительна и даже смогла поправить одеяло у лежавшей в постели Марии Лещинской.

А постаревшая жена смотрела на молодую красивую соперницу, которая уже и соперницей не была, и думала о том, как надолго маркиза сумеет задержаться у короля в спальне. Марию Лещинскую куда больше устраивала эта фаворитка, чем все бывшие у Людовика до сих пор. Она сама давно не спала с мужем и не возбуждала его, но в последнее время король стал относиться к супруге куда более внимательно. Мария понимала, что это влияние любовницы, и испытывала к ней двоякое чувство.

С одной стороны, была благодарность за то, что хотя бы так Людовика заставили чаще ужинать с семьей, приглашать супругу при выездах из Версаля в замки, посещать вместе с ней мессы или выставки, оказывать мелкие знаки внимания и дарить подарки, которых она давно не видела. Король заплатил карточные и другие долги ее величества, повысил ежегодное содержание, распорядился заменить кареты и пополнить интерьер…

С другой были дети. Дофин и принцессы слышать не могли о фаворитке, считая ту исчадием ада. Набожный и довольно лицемерный Луи-Фердинанд трясся от злости, если при нем только произносили имя Помпадур. Его поддерживала и дофина, также считавшая непозволительным столь откровенно попирать моральные устои общества; в Испании такое было бы совершенно невозможно. И никому из них не объяснить, что маркиза – меньшее из зол, раньше было куда хуже…

Младшие члены королевской семьи не допускали и мысли о возможной дружбе двух женщин!

Король был влюблен, дофин и принцессы маркизу ненавидели, королева держала нейтралитет. Дружбы не получилось.

Но разговоров все равно было немало. Ее величество задержала фаворитку у себя дольше остальных! Что за этим последует? Ханжи ахали, прикладывая руки к горящим от возмущения щекам, стараясь при этом не повредить многим слоям пудры и румян, самые рьяные ужасались, что если под влияние проклятой мещанки попадет и королева, то уж точно грядет гибель всего французского двора. Нет, эта наглая, самоуверенная буржуа определенно покушалась на сами дворцовые устои! «Эта страна» никогда не допустит, чтобы ей диктовала свою волю какая-то парижанка!