Мадонна будущего. Повести

По утверждению Грейвнера, мисс Энвой совершенно покорила его старшего брата, а во время их недавнего визита в Колдфилд едва-едва не снискала симпатии у самой леди Мэддок. Из дальнейшего рассказа Джорджа я уяснил, что щедрый заокеанский джентльмен юридически еще не определил суммы приданого, однако преподнес ему внушительный подарок — и, похоже, это были только первые капли будущего золотого дождя.

В пору довольства, как и в пору невзгод, люди перестают мудрить, и вскоре наша беседа приняла такой оборот, что Грейвнер чуть ли не вынудил меня полюбопытствовать из приличия, не перепадет ли, часом, кое-что мисс Энвой и со стороны ее тетушки. В ответ я услышал, что леди Коксон — занятнейшая из чудачек — по рукам и ногам связана завещанием покойного супруга, еще большего оригинала, каковой обременил ее самыми замысловатыми обязательствами, требующими непременного выполнения и вместе с тем содержащими в себе подчас взаимоисключающий смысл. У Коксона насчитывалась целая уйма родственниц — постных старых дев, коих облеченная доверием вдова ни при каких обстоятельствах не должна была обойти вниманием.

— А что, если смысл завещания отнюдь не исключает мисс Энвой из числа наследниц? — предположил я.

Грейвнер, даже и не думая отнекиваться, расхохотался, но тут же, словно спохватившись, не намерен ли я вывести его на чистую воду, холодно обронил:

— Это все вздор. Тут действуют рычаги иного рода.

Спустя две недели, в особняке у леди Коксон, я окончательно разобрался, какого рода рычаги тут задействованы. Грейвнер рекомендовал меня дамам как своего старинного приятеля, и я получил от них любезное приглашение к обеду. Вдове сэра Коксона опять нездоровилось: она удалилась к себе уже в одиннадцатом часу. Я застал мисс Энвой в роли хозяйки дома, с которой она справлялась довольно бойко даже без участия Грейвнера — тем более что его, как назло, задержали парламентские обязанности, о чем он не замедлил известить запиской. Условия заключенного контракта, очевидно, представлялись Джорджу вначале не слишком обременительными, но палата общин оказалась воистину ненасытной и цепко держала его в своих объятьях, наотрез отказывая даже в коротком миге отдохновения. Я поразился тому, как свободно, отважно и весело молодая девушка несет на себе — притом безо всякой опоры — нелегкое бремя, налагаемое обитанием на Риджентс-парк. Едва только мы оправились от взаимного смущения, я постарался протянуть ей руку помощи, дабы поддерживать это бремя на нужной высоте, — от меня не ускользнуло, что мисс Энвой немного растерялась, узнав в посетителе, рекомендованном ее суженым, того самого джентльмена, с которым некогда беседовала о Фрэнке Солтраме. Именно в тот момент я впервые уловил в ней способность сохранять чувство ответственности. Но пусть читатель сам догадается о том, во сколько крат возросло, по моей прикидке, несомое нами совместно бремя, когда служитель возвестил вдруг о прибытии миссис Солтрам. Из первой же фразы, произнесенной вошедшей гостьей, мне стало ясно, что мисс Энвой спешно призвала ее на выручку — восполнить собой зияющий пробел, вызванный отсутствием хозяйки дома.

— Ну что ж, отлично! — бодро воскликнул я. — Придется мне взять ее на себя.

Опасения мои подтвердились незамедлительно. Миссис Солтрам, которую пригласили на обед, да еще пригласили не просто так, а воззвав к ее благосклонности, была многажды миссис Солтрам — и отыгрывалась с лихвой. Я ломал себе голову над вопросом, какими соображениями могла руководствоваться мисс Энвой, решаясь на подобный шаг, но приходил к одному-единственному заключению: Джорджу Грейвнеру повезло не на шутку. Мисс Энвой явно не успела поведать ему о своем визите на Верхнюю Бейкер-стрит, однако завтра-послезавтра непременно опишет имевшее там место происшествие, и вряд ли этот рассказ прибавит хоть каплю к восхищенности Джорджа простодушием, с каким его будущая супруга в данной ситуации направила приглашение особе, подобной миссис Солтрам. Мне подумалось, что я в жизни еще не встречал столь юной представительницы прекрасного пола, которой удавалось бы сочетать неведение с проницательностью, а безоглядность в поступках — с такой скромностью. Убеждение мое только окрепло, когда после обеда, без малейших обиняков, вся лучась торжеством, мисс Энвой весело шепнула мне:

— Ого! Да вы, я вижу, совсем не в восторге от миссис Солтрам!

А с какой стати, скажите на милость, мне быть от нее в восторге?! Нет, мисс Энвой на деле олицетворяла собой девическую неискушенность… Подыскивая в уме подходящее обоснование моего нерасположения к названной леди, я сослался на часто употребляемый в светском обществе резон, а именно: все услышанные от миссис Солтрам истории давным-давно известны мне наперечет. Заметив скользнувшее по лицу мисс Энвой недоверие, я поспешил добавить:

— Истории, в которых она повествует о своем супруге.

— Ну да, да… Но ведь наверняка есть и свежие?

— Только не для меня… Новизна была бы настоящей отрадой!

— А разве недавно мистер Солтрам не отличился на редкость безобразным поведением?

— Любые выходки мистера Солтрама мало что значат, — ответил я. — Все они определяются одной-единственной причиной. Я называл ее вам, когда мы в тот вечер его ждали, да так и не дождались. Чего ж вы хотите? Этот человек лишен чувства собственного достоинства.

Мисс Энвой, представлявшая гостей друг другу со свойственной ей американской непосредственностью, обвела ободряющим взором небольшие группы, на которые она рискнула разбить собравшихся.

— Как жаль, что я не могу с ним увидеться!

— Вы хотите сказать, Грейвнер вам не позволит?

— Джорджа я и не спрашивала. Он позволяет мне делать все что угодно.

— Но ведь вам известно: он знаком с Солтрамом и недоумевает, что именно иные из нас в нем нашли.

— Мы не говорили с Джорджем о мистере Солтраме…

— Пусть он как-нибудь отвезет вас к Малвиллам!

— Я думала, мистер Солтрам порвал с ними…

— Да, разорвал все отношения — и бесповоротно. Но это ничуть не помешает ему укорениться там вновь и распуститься пышным цветом, подобно розе… Этак месяца через два, не больше.

Мисс Энвой задумалась.

— Что ж, с ними стоит познакомиться.

На губах ее заиграла лукавая улыбка.

— Еще как стоит! Ни в коем случае не упустите этой возможности.

— Я обязательно уговорю Джорджа захватить меня с собой, — продолжала она, но тут к нам подошла миссис Солтрам, намереваясь вмешаться в разговор. Мисс Энвой улыбнулась ей с той же сердечностью, с какой только что улыбалась мне. — А как насчет лекций? Удастся ли мне попасть хотя бы на одну из его изумительных лекций? Объявлен ли новый курс?

— Новый курс? Да их штук тридцать объявлено! — воскликнул я и, уходя, почувствовал, как крошечные глаза миссис Солтрам буравчиками впились мне в спину.

Через несколько дней до меня дошла весть, что бракосочетание состоится очень скоро — сразу после Троицы, однако приглашение задерживалось, и я заподозрил неладное. Вскоре подтвердилось, что свадьба отложена: произошло, по-видимому, нечто серьезное; по всей видимости, болезнь леди Коксон приняла опасный оборот. Я повторил свой визит на Риджентс-парк, но мне не удалось повидать ни самой владелицы, ни мисс Энвой.

Сегодня мне уже не припомнить в точности ни той последовательности, в которой развивались тогдашние события, ни того момента, когда у меня внезапно перехватило дыхание: меня осенила мысль, что ход действия, смена и чередование эпизодов точь-в-точь напоминают развертывающуюся по всем правилам драму. Дело, по-видимому, зашло слишком далеко, да и суть в общем-то была не в последовательности событий. Случилось только то, что некая загвоздка предопределила ожидание, для которого следовало запастись терпением.

То же самое, собственно, сообщил мне при встрече и Джордж Грейвнер, но только с совершенно невозмутимым видом. Леди Коксон нуждалась в постоянном внимании — и прочая и прочая… Похоже, за престарелой леди и в самом деле требовалось присматривать неотлучно: снова явившись на Риджентс-парк, я и на этот раз не смог встретиться с племянницей. Благоразумие подсказывало уклониться от третьей попытки.

Очень скоро, впрочем, меня отвлекли другие заботы: через Аделаиду Малвилл ко мне стали поступать известия, которые я лишь впоследствии сумел расценить как побочную комическую линию. Иногда я ездил в Уимблдон ради Фрэнка Солтрама, иногда — ввиду его отсутствия. Пуднеи, умыкнувшие изменника в Бирмингем, теперь постарались сбыть его с рук, и мысленно мы рисовали себе душераздирающие сцены, воображая, как несчастный опозоренный изгнанник скитается один, без крова, по дымным срединным графствам: ни дать ни взять — оскорбленный Лир, застигнутый на вересковой пустоши свирепой бурей. Комнату Солтрама наверху недавно отделали заново (мне так и слышалось похрустывание свежей ситцевой обивки), и этот бросающийся в глаза контраст только придавал еще большую трагичность перенесенным им ударам судьбы, не зажившим до сих пор синякам и кровоподтекам — и всем тем испытаниям, что приглушили ослепительный блеск его гения. Если ему и не довелось шествовать босиком по грязи, обувь его тем не менее не сходствовала с традиционной.

Мы с Аделаидой, как старые друзья, могли объясняться без помощи слов — и потому «беседовали» обо всем этом молча, пристально глядя друг на друга. Вслух мы рассуждали только об очаровательной невесте Джорджа Грейвнера, которую он привозил к ним в прошлое воскресенье. Знакомство, насколько я мог судить, оказалось как нельзя более удачным, иначе бы миссис Малвилл не произнесла своей неизменной в подобных случаях реплики: «Я ей понравилась». Именно так Аделаида выражала вспыхнувшую в ней новую симпатию, с присущей ей застенчивостью радуясь своему успеху. Все мы хорошо знали, как Аделаида обожает тех, кому нравится сама, поэтому завоевать ее сердце было куда проще, нежели снискать благоволение леди Мэддок.