Мадонна будущего. Повести
Шрифт:
Она говорила вибрирующим полушепотом, хотя действие еще не началось, и он невольно уставился на нее, что еще сильнее ее задело.
— Кто не увидит?
— Никто ничего. Ни одна душа во веки веков. Ничего не увидят. Он — безнадежен, вернее, не он, а я. Бездарь. И он это знает.
— Ох-ох-ох! — добродушно, но не слишком решительно запротестовал молодой человек. — И об этом он как раз сейчас вел речь?
— Нет, конечно. И это хуже всего. Он до невозможности благовоспитан. И считает, что я что-то могу.
— Зачем же ты говоришь, будто он знает, что ты не можешь?
Ей надоело, и она отрезала:
— Не знаю, чтоон
— То есть? Любимым тобою?
— Любимым необъятным сердцем публики… говорить с ней через ее естественный рупор. Ему хочется быть на месте… скажем, Бидел-Маффета.
— Надеюсь, нет! — угрюмо усмехнулся Байт.
Его тон насторожил Мод.
— Что ты хочешь сказать? На Бидел-Маффета уже надвигается? Ну, то, о чем мы говорили? — И так как он лишь уклончиво взглянул на нее, любопытство ее разгорелось: — Уже? Да? Что-нибудь случилось?
— Да, предурацкая история — нарочно не придумаешь… после того, как мы виделись с тобой в последний раз. Все-таки мы с тобой молодцы: мы видим. И то, что видим, сбывается в течение недели. Кому сказать — не поверят. Да и не надо. И без того удовольствие высокого класса.
— Значит, и впрямь началось? Ты это имеешь в виду?
Но он имел в виду только то, что сказал.
— Он снова мне написал: хочет встретиться. Договорились на понедельник.
— А это не прежние его игры?
— Нет, не прежние. Ему нужно выудить из меня — поскольку я уже бывал ему полезен, — нельзя ли что-нибудь сделать? On a souvent besoin d’un plus petit que soi [36] . Ты пока ни гугу, и мы еще не такое увидим.
С этим она была согласна; только от манеры, в которой он свою мысль выразил, на нее, видимо, повеяло холодом.
— Надеюсь, — сказала она, — ты, по крайней мере, будешь вести себя с ним пристойно.
— Предоставлю судить тебе. Сделать ведь ничего нельзя — время безвозвратно упущено. Я, конечно, не стану его обманывать, разве, пожалуй, чуть-чуть развлекусь на его счет.
36
От человека часто требуют больше, чем он есть сам ( фр.).
Скрипки еще звучали, и Мод, немного помедлив, шепнула:
— Все-таки ты им кормился. То есть ты ими кормишься — им и ему подобными.
— Совершенно верно… а потому терпеть их не могу.
Она снова помедлила:
— Знаешь, не надо бросаться хлебом своим насущным, да еще с маслом.
Он вперил в нее взгляд, будто словил на намеренном и малоприятном, мягко говоря, назидательстве:
— Вот уж чего я ни в каких обстоятельствах не делаю. Но если хлеб наш насущный — пробивать дорогу всем и каждому, то в наших же интересах не давать им вертеть собой. Не им толкать меня туда-сюда, сегодня так, завтра этак. Попался — сам пусть и выкручивается. А для меня удовольствие — смотреть, сумеет ли.
— А не в том, чтобы ему, бедняге, помочь?
Но Байт был совершенно непреклонен:
— Черта лысого ему поможешь. Он с первого своего младенческого писка признает лишь один вид помощи — чтобы о нем эффектно — словцо-то какое, пропади оно пропадом — сообщали публике, а другая помощь ему ни к чему. Так что прикажешь делать теперь, когда нужно все это, напротив, прекратить, когда нужен особого рода эффект — вроде люка в пантомиме, куда наш голубчик исчезнет, когда потребуется. Сообщить, что он не хочет, чтобы о нем сообщали, — не надо, не надо, пожалуйста,
не надо? Ты представляешь себе, как великолепно это будет выглядеть в наших газетах? А в заголовках американских газет? Нет, пусть умрет так, как жил — Газетным Кумиром на Час.— Ах, — вздохнула она, — все это безобразно. — И без всякого перехода: — Что же, по-твоему, с ним случилось?
— Что, собственно, ты хочешь знать? Какие безобразные подробности тебя интересуют?
— Я только хотела бы знать: по-твоему, он и впрямь попал в большую беду?
Молодой человек задумался:
— Вряд ли все сразу у него пошло прахом — нет. Пожалуй, дама, на которой он собрался жениться, к нему переменилась — не более того.
— Как? Я думала — при той куче детей, вокруг которых столько шума, — он уже познал брачные узы.
— Естественно, иначе как бы он мог устроить такой бум вокруг болезни, смерти и похорон этой бедной леди, своей жены. Разве ты не помнишь? Два года назад. «Как нам дали понять, сэр А. Б. В. Бидел-Маффет, кавалер ордена Бани, член парламента, настоятельно просит не посылать цветы на гроб его покойной супруги, досточтимой леди Бидел-Маффет». И тут же, на следующий день: «Мы уполномочены заявить, что повсеместно господствующее мнение, будто сэр А. Б. В. Бидел-Маффет возражает против возложения цветов во время погребального обряда при захоронении его покойной супруги, досточтимой леди Бидел-Маффет, зиждется на неверном истолковании личных взглядов сэра Бидел-Маффета. Многочисленные и разнообразные цветы и венки, доставленные на Куинз-Гейт-Гарденс, явились неоценимым источником удовлетворения, насколько это возможно в его обстоятельствах, для убитого горем джентльмена». И новый виток на следующей неделе: несколько неизбежных строк под соответствующим заголовком — замечания убитого горем джентльмена на тему о цветах на похоронах как обычае и прочем, высказанные им под сильным давлением, быть может, не всегда уместным, со стороны молодого растущего журналиста, всегда жадного до правдивого слова.
— Догадываюсь, о каком молодом и растущем речь, — после секундной паузы обронила Мод. — Так это ты его подбил?
— Что ты, дорогая. Я пыхтел в самом хвосте.
— До чего же ты циничен, — бросила она. — Дьявольски циничен.
— Да, циничен. На чем и поставим точку. — И тут же вернулся к оставленному было предмету: — Ты собиралась мне поведать, чем он известен, этот Мортимер Маршал.
Но она не поддержала его: ее любопытство к другой затронутой в их беседе теме еще не было утолено.
— Ты точно знаешь, что он снова женится, этот убитый горем джентльмен?
Вопрос вызвал у него раздражение.
— Ты что же, голубушка, ослепла? Все это нам уже преподносили три месяца назад, потом перестали, потом преподнесли вновь, а теперь никто не знает, с чем мы имеем дело. Только я ничего не исключаю. Забыл, как эту особу зовут, но она, возможно, богата и, возможно, добропорядочна. И вполне возможно, поставила ему условие, чтобы духу его не было на той арене, где он единственно сумел обосноваться.
— В газетах?
— В ужасных, грязных, вульгарных газетах. Она, может, потребовала — не в полный голос, но четко и ясно, и я такой возможности не исключаю, — чтобы сначала он расстался с газетами, а уж потом состоится разговор, потом она скажет «да», потом он получит ее деньги. Вот это я вижу — уж яснее некуда: ему нужны деньги, необходимы, отчаянно, позарез; нужда в деньгах, пожалуй, и загнала его сейчас в яму. Он должен что-то предпринять — он и пытается. Вот тот побудительный мотив, которого недоставало в нарисованной нами позавчера картине.