Мафия вчера и сегодня

В отличие от своих предшественников, предпочитавших не портить отношений с баронами, Караччоло заявил, что «он отнюдь не намерен играть роль подголоска или передаточной инстанции», чем сразу же восстановил против себя сицилийских баронов, которые сил не жалели, чтобы «вставить ему палки в колеса». Он не раз говорил, что бароны «как волки, все на один манер». В самом деле бароны пожирали общины и «гнуснейшим образом эксплуатировали людей и их земли». Более того, «в силу существовавшей анахронической налоговой системы они деспотически распоряжались народным достоянием» [13] .

13

E. Pоntieri, op. cit, p. 204.

Бароны в свою очередь считали Караччоло «умалишенным, высокомерным, невежей, грубияном с мыслями раба и мозгами набекрень», называя «караччоловщиной» любой безобразный поступок, совершенный людьми бесчестными.

Вот в такой трудной и напряженной обстановке Караччоло приходилось осуществлять свою политику реформ, поэтому «не следует удивляться, если ряд его реформ предали забвению» [14] и если современники «относились к нему с предубеждением и неприязнью» [15] вместо того, чтобы отдать должное его политической деятельности накануне конституционной реформы 1812 года.

14

Ibid., p. 214.

15

I. La Lоmia, La Sicilia di un secolo addietro в «Nuova Antologia», S. II. voi. I, 1876. p. 720.

В ответ аграрии, опасаясь крестьянских бунтов и восстаний, организовали свои частные отряды и контротряды для «устрашения плебса и оказания давления на правительство» [16] , желая полностью восстановить свои феодальные привилегии и права, подорванные «караччоловщиной».

Хотя с введением конституции 1812 года юрисдикция баронов была де-юре упразднена и были отменены произвольные поборы сеньора и феодальное право запрета, вытекавшие исключительно из прерогатив сеньора, однако глубоко укоренившийся феодальный дух проявлял столь упорную живучесть, что действовал подобно коллективному гипнозу. К знати, которая считала своим правом сохранение за собой феодальных прерогатив и привилегий, примкнули те, кому в силу удачи, ловкости или предприимчивости удалось приумножить свои богатства и подняться по социальной лестнице.

16

Gemelli, Storia della Siciliana Rivoluzione, Fratelli Bocca, Bologna, 1867, p. 251.

Для феодалов, рассматривавших богатство как своего рода почетное и заслуженное право на сохранение социальных прерогатив, стремившихся сохранить прежние отношения с бедным людом и определенную дистанцию между ними и собой в смысле их порабощения, для феодалов, не желавших идти на какие-либо уступки в социальном плане, насилие и устрашение стали средством и заняли подобающее им место в той системе феодального общества, которую конституция Сицилийского королевства 1812 года попыталась отменить.

В то время как в Неаполе упразднение феодального строя законами от 2 августа 1806 года, то есть на 6 лет ранее, способствовало возникновению предприимчивого класса буржуазии, представленного лицами свободных профессий (адвокаты, нотариусы, врачи), а в Катании и Сиракузах наряду с поименованными профессиями образовались группы дальновидных и благоразумных аграриев и искусных ремесленников, в Западной Сицилии старый класс дворян ничего не сделал для подлинного и действительного обновления страны. Напротив, в ряде зон положение крестьян еще более ухудшилось, власть над ними была отдана целой своре насильников и самодуров, задача которых состояла в том, чтобы любыми средствами и в любых случаях подавлять всякую инициативу, направленную на ослабление самовластия баронов.

Столкновение между баронами и крестьянской беднотой произошло в начале XIX века, то есть непосредственно после того, как специальные статьи сицилийской конституции 1812 года санкционировали организацию коммунальных советов и парламента. Тогда-то и начались первые столкновения между сельской беднотой и баронами-аграриями. Крестьяне требовали применения 12 и 13 статей конституции 1812 года, отменившей феодальный строй; в силу этих статей крестьяне получали право открывать лавки, печь самим хлеб и пользоваться сервитутными правами в феодальных владениях. Однако сицилийские бароны продолжали упорно защищать произвольные поборы и свои феодальные права, позволявшие им взимать пошлину за проезд через их владения, плату за выпечку хлеба, за обмен денег, поборы на содержание постоялого двора (fondaco), за право быть почтальоном, за пользование давильным прессом и т. д.

9 февраля 1813 года Фердинанд Бурбон издал декрет об учреждении вооруженных отрядов для «наведения порядка в деревнях». С появлением этих вооруженных отрядов, которым правительство, по существу, отдало на откуп охрану общественной безопасности, возложив на них обязанность поддержания порядка и защиту имущества аграриев, и возник «дух мафии», дух насилия.

В «Истории сицилийской революции» Джемелли [17] отмечает, что «истоки этого пресловутого института восходят к феодальной эпохе, когда государственные силы были повсюду заменены силами частными, когда бароны-землевладельцы, желая защитить свое имущество, вынуждены были содержать на свои средства отряды «преступных элементов»; эти последние действительно охраняли их дворцы, усадьбы и стада, однако с тем условием, что бароны в свою очередь защитят их от преследования властей за все злоупотребления, грабежи и преступления, которые они совершат над другими. При таком положении вещей правительство не имело никакой возможности обуздать эти банды, которые преспокойно жили и бесчинствовали под сенью самого феодального замка».

17

Gemelli, op. cit., р. 217.

Этот анализ был подтвержден Сальваторе Франческо Романо [18] , писавшим в своем очерке, посвященном этой проблеме: «Вооруженные отряды, распущенные королевским декретом от 14 октября 1837 года, были затем восстановлены для оказания давления на сицилийский парламент 1848 года и для разгрома крестьянских отрядов, которые видели в революционной ситуации возможность своего освобождения».

«Дух мафии», то есть безграничная власть и насилие, осуществляемые любыми средствами, в любой момент и по любому поводу без всякого при этом риска предстать перед судом за свои действия, органически связан с ролью преступных элементов в борьбе землевладельцев с крестьянами, которые первые стали жертвами мафии. Именно в эту эпоху, то есть в 1812—1850 годы, «дух мафии» обретает конкретное воплощение. Его эпицентр — провинция Палермо, по мере же удаления от столицы Сицилии, то есть от центра политической и экономической власти, на восток его проявления все более слабеют. Народные восстания 1848 года фактически освятили существование этих незаконных организаций, призванных защитить частные интересы и привилегии.

18

S. F. Romano, Sguardo storico sul brigantaggio in Sicilia, в предисловии к V. Sansone e R. Ingrasci, Sei anni di banditismo in Sicilia, Edizioni Sociali, Milano, 1951, p. 18.

Свидетель-современник следующим образом комментирует создавшееся тогда положение [19] : «Правительство, не способное бороться с мафией, настигнуть ее и покарать, вступило в сговор с преступниками — оно использовало их. Самых отъявленных мошенников пожаловали вместо петли на шею мундиром, денежным содержанием, а порой и орденом, словом, их сделали хранителями общественной безопасности. Простых же, мелких воришек прижали, но вместо пришедшей в упадок родовой аристократии «поднималась аристократия преступного мира, всеми признанная, обласканная и почитаемая».

19

A. Giоtti, I casi di Palermo, Priula Editore, Palermo, 1876, P. 7.

Охрана огромной территории Сицилии была поручена немногочисленному штату, изредка достигавшему 200 человек. Поэтому вооруженные отряды прибегали к достойным их средствам, и правительство должно было мириться с этим. Появились сообщники, которые тоже становились звеньями разбойничьей цепи».

Начиная с 1812 года, по мере того как над феодальной системой нависала все более непосредственная угроза (вследствие народных движений 1820 и 1848 годов), клика габеллотто и главарей мафии, покровительствуемая баронами, старалась лишить законно установленные органы власти какой бы то ни было власти, фактически присваивая себе все их функции: охрана общественной безопасности в деревне была доверена частным отрядам охранников, а члены мафии заботились об отправлении правосудия на свой манер, ставя его в зависимость не столько от уважения закона, сколько от слепого подчинения им и стремления во что бы то ни стало лишить государственную власть повода вмешиваться в их дела. В результате они заставили признать их судьями и миротворцами и, наконец, быстрыми и молчаливыми вершителями правосудия, базирующегося на древнем законе мести.

Таково было положение в Западной Сицилии в 1830— 1840 годах, когда его разоблачил прокурор Пьетро Уллоа [20] . «Во многих сельских местностях, — писал Уллоа, — существуют братства, своего рода секты, именующие себя партиями, по им неведомы никакие собрания, ничто не связывает их, кроме одного — зависимости от главаря, это либо землевладелец, либо видный священник. У них есть общая касса, средства которой используют для того, чтобы добиться снятия какого-либо чиновника, или же для подкупа его, или защиты, а то и для обвинения человека невиновного. Между крестьянством и преступным миром возникло своего рода соглашение: стоит совершиться краже, как тотчас появляются посредники и предлагают мировую — за соответствующую мзду вернуть украденное...»

20

Pietro Ulloa (главный прокурор королевства в судебном округе Трапани), Riservata relazione sullo stato economico e politico della Sicilia, 3 agosto 1838, Arch. stor. della Sicilia, Palermo,