Маг-целитель

— Так я помог? — обрадовался поэт. — Я правда помог?

— Просто фантастически, — заверил я его. Честно говоря, эти слова похвалы я произносил если не с трепетом, то с тревогой. В мыслях у меня было одно: можно ли считать Фриссона секретным оружием?

Глядя на него, вопросов не возникало — можно. Глаза поэта радостно сверкали, и вообще вид у него был такой, будто его только что вынули из могилы и оживили.

— Похоже, — объявил Фриссон, — я нашел свое призвание.

А я понимал, что пока мы легко отделались, но это далеко не конец. Да, Сюэтэ проиграла в последней перестрелке, но она непременно вернется, чтобы продолжить бой. Ведь мы не прикончили ее — мы от нее только на время избавились, отшвырнули куда-то — может быть, в ее цитадель. Сюэтэ не производила на меня впечатления человека, который привык легко сдаваться. Учитывая тот факт, что она продала свою душу и обещала своему боссу жертву, она просто-таки не могла сдаться — в противном случае ей бы грозил адский огонь до скончания веков. То есть до самого что ни на есть скончания веков. Из-за этого мне было здорово не по себе. Я гадал, какую чертовщину она выкинет против меня в следующий раз. В конце концов, Сюэтэ теперь знала мое слабое место. Я поглядел на это самое «слабое место», но Анжелика сейчас была видна, как кусочек марева в жаркий день. Правда, это не помешает Сюэтэ разыскать ее. Я поклялся не спускать глаз с девушки.

Часа через три после полудня мы подошли к деревушке, некогда знававшей лучшие времена. Соломенные крыши на домиках прогнили и провалились, со стен облупилась штукатурка, обнажив дранку. На улицах валялся мусор и отбросы — словно бы местные жители так переутомились, что у них не хватало сил дотащить всю эту дрянь до компостных ям. Да и сами аборигены были какие-то оборванные и изнуренные, будто бы на их плечах лежал — ни много ни мало — весь свет. Они бросали на нас быстрые и любопытные взгляды и тут же отводили глаза, торопясь убраться подальше. Минут через пять мы шагали по улице, на которой не было ни души — ушли даже собаки и свиньи, которым, по идее, вполне резонно было бы ковыряться в кучах отбросов. А жаль — одну я бы купил, чтобы потом зажарить. Ну, то есть вы поняли, конечно, свинью, а не собаку. Я жутко проголодался. А уж стоило мне подумать о том, как голоден наш Унылик, так просто мурашки по спине бежали. Но вот я приметил домик, который был побольше соседских. Над его входной дверью торчал шест, а к шесту был привязан пучок не то сорго, не то проса. Он был совсем сухой, и им запросто можно было бы мести пол. Но все-таки это был некий «кустик», а стало быть, в доме располагалась таверна.

— Давайте поглядим, нельзя ли тут поесть, — предложил я и свернул к таверне.

— Если и можно, то я не уверен, что вот этим прокормишься, — съязвил Фриссон, бросив желчный взгляд на веник-вывеску.

Однако Унылик ускорил шаг и взревел:

— Еда!

Фриссону ничего не оставалось делать, как только признать, что мысль заглянуть в таверну недурна. По меньшей мере все вошли следом за мной, в том числе и Жильбер. Анжелика, войдя в полумрак таверны, так засветилась, что тут же отступила, пробормотав:

— Уйду, а то напугаю хозяина.

Мы расселись вокруг столика. Тихо, как в могиле. Я нервно ждал, поглядывая на своих спутников. Жильбер ерзал на стуле, Унылик ронял слюни. Наконец терпение мое иссякло, и я крикнул:

— Эй, хозяин!

На мой зов явился мужчина, некогда бывший толстяком. Теперь же фартук на нем просто болтался.

— Какого че... — хмуро начал хозяин, но, увидев Унылика, жутко побледнел.

А тролль как заревет:

— Жр-р-р-рать!

— Н-н-но... еды у меня нету, — запинаясь, выдавил хозяин. — Ну то есть, может, есть маленько, но только и хватит, чтобы мне, да жене, да детишкам худо-бедно прокормиться. А все остальное бейлиф королевы отбирает!

Несколько мгновений я сидел, не шевелясь, потом заставил себя расслабиться и проговорил:

— Но тогда выходит, что налоги у вас очень высокие.

— Налоги? При чем здесь налоги? Да у нас просто-напросто все отбирают. Оставляют лишь жалкие крохи, чтобы мы с голоду не перемерли, да еще маленько, чтоб было что на будущий год засеять. Вот и все! И каждый раз отбирают все больше. Ведь я уже два года не могу собрать хмеля, чтобы пивка сварить! У нас крошечный огородик, с него и кормимся. Да и то кое-как, ведь три пятых овощей уходит королеве, а нам-то всего две пятых остается!

Мне вдруг стало ужасно жалко беднягу. Но Унылик начал угрожающе рычать, а Жильбер встал, вынув меч из ножен, и объявил:

— Если это так, то мой долг сквайра велит мне...

И в это мгновение с треском распахнулась дверь. То есть даже не распахнулась — нет, она упала вовнутрь, и в таверну ввалилось с десяток дюжих молодцов в стальных шлемах и кожаных камзолах. Они размахивали алебардами и орали:

— Наружу! Все выходите на улицу! Все до одного на площадь!

— Эт-то еще что такое? — возопил один из них, завидев Жильбера с мечом. — Ты собирался драться с людьми бейлифа королевы? А ну, Байнер, прикончи его!

Но тут на ноги поднялся Унылик и оглушительно взревел.

С секунду солдаты ошарашенно смотрели на него. А потом ломанулись к выходу, толкая друг дружку.

— Это нездешние! Они пришли ко мне без спросу! — верещал хозяин, увязавшись за солдатами. — Я им говорю: нету у меня еды, а они...

Его причитания привели только к тому, что главный громила рассвирепел и гаркнул:

— А ну, заткни глотку! Странники нам ни к чему — нам ведено только местных привести! Так что топай да помалкивай!

И он поторопился выйти, а за ним выскочили солдаты, окружившие трактирщика и заодно нас с Фриссоном.

Поэта стиснули со всех сторон, и он спросил у меня сдавленным шопотом:

— Господин Савл, а зачем это мы пошли с солдатами?

— Просто мне любопытно, — шепотом отозвался я. — Но меня-то могут сразу распознать — одет я не по-здешнему. Тогда, наверное, прогонят. Если так выйдет, ты побудь там, а потом возвращайся и мне все расскажешь.

— Если получится... — прошипел Фриссон и затравленно оглянулся.

Вот ведь потеха! Да ведь Фриссон тут, может быть, самая опасная персона, а как напуган! Не без труда, конечно, но все же мне удалось унять свой непобедимый сарказм.

Солдаты отвели нас на деревенскую площадь. Туда же согнали примерно около сотни мужчин, женщин и детей. На площади полыхал костер, около которого выстроилось еще с десяток солдат, а перед строем прохаживался невысокого роста плечистый мужчина в длинном черном балахоне, расшитом астрологическими знаками. Он так ухмылялся, глядя на сгоняемых на площадь людей, словно это зрелище доставляло ему невыразимое удовольствие. Наконец солдаты пригнали всех до единого. И мужчина, брызжа слюной, выкрикнул:

— Вы не уплатили подати!

Толпа издала дружный испуганный стон, и вперед выступил трактирщик.

— Нет, бейлиф Клаут, мы уплатили. Мы все-все уплатили.

— И ты знаешь, что мы все уплатили, — крикнула какая-то старуха. — Да как же ты можешь? Ты здесь вырос, а сам...

— Да, я здесь вырос. Здесь, где меня все презирали, где в меня тыкали пальцами! — рявкнул в ответ Клаут, сверкая глазами. — Тупицы! Вы не видели, вы не могли видеть, какой великий человек скрывается во мне! Зато это увидел шериф и сделал так, что я получил власть над всеми вами!

— И ты каждый год увеличиваешь подати! — жалобно воскликнула женщина.

— Да, королева вечно недовольна, — парировал Клаут. — Верно, вы уплатили подати с каждой души и с каждого двора, но не уплатили за всю деревню!

— Подать за деревню?! — Вперед выступил старик с длинной седой бородой. — Да я о такой и не слыхивал!

— Считай, что теперь услыхал! Шериф велел мне собрать с вас столько, сколько мне заблагорассудится.

— Себе ведь он тоже что-то в карман кладет? — шепотом спросил я у Фриссона.