Магистр

Что же до незаурядной греховности наших героев, то не каждому и дано было отличить грехи от слабостей, а молитвы за грешников – удел специальных людей, монахов, за это они едят свой хлеб и пьют свое вино. Так что горячие валенсийцы с быстрым на наготу клинком в рукаве и наглым взглядом угольных глаз рассудили: брать надо то, что лежит в системе ценностей выше всего, то есть тиару. Рим. Да не снаружи, откуда заходили грубые германцы, не с военного наскоку, а изнутри, с лестницы церковной иерархии, ведь папства может добиться и самый простой дворянин. Апостол Петр был обычным рыбаком, а посмотрите, какая базилика встала над Тибром! Итак, сначала тиара, а там уж посмотрим, какие князья выше – церковные или светские, ведь кто властвует над душами, властвует и над умами. Конфессиональная принадлежность ничего не добавляла к методам Ланцолов и ничего не забирала у них: как в природе сосуществуют горлицы и волки, так и в христианском мире есть место и тем, и другим, порой в одном теле.

Долго ли, коротко ли, но пиренейские пришельцы заняли папский престол. Родриго Ланцол, став папой, принял императорское имя Александр (порядковый номер VI), утопил некогда острые черты в набранной в ватиканской неге мягкой плоти, но неукротимого обаяния беспокойного разума скрывать не собирался. Как не собирался отказываться и от запретных удовольствий – от покорения земель и женщин, от овладения чужими богатствами, от великолепных пиров, сложных ядов, оружия и… продолжения рода. Даже в исторической ретроспективе, с легкостью укладывающей на одни весы эфемерную целесообразность против такой безделицы, как человеческие жизни, ничего хорошего в этом не усматривается. Александр был смел, энергичен, любим прекрасными доннами и с удовольствием вел замысловатые интриги ради объединения полуостровных владений под одним началом, но кинжала в рукаве не утаишь. Родриго был коварен, жесток, лицемерен, сластолюбив и методами своими оскорблял головной убор понтифика столь изобретательно, что, казалось, именно это и полагал основной задачей папства. Небесам стало жарко. Жар разбудил мирно дремавшего в Виттенберге монаха Лютера, заставив его истово стучать молотком по дверям замковой церкви, вгоняя свежие гвозди своих тезисов в стигматы веры, и так уже пострадавшей от отравленной Схизмы [3] .

3

Схизма 1054 год не была в истории христианской церкви первой, но стала Великой, расколов конфессию на римско-католическую (Ватикан) и православную (Константинополь). После того как в 1517 году папа Лев Х (Джованни Медичи) опубликовал буллу об отпущении грехов и продаже индульгенций для «Оказания содействия построению храма св. Петра и спасения душ христианского мира», Мартин Лютер сочиняет свои знаменитые 95тезисов с критикой церкви («Диспут доктора Мартина Лютера, касающийся покаяния и индульгенций»). В октябре 1517 года он прибивает их гвоздями к двери Замковой церкви в Виттенберге, запуская тем самым еще один церковный раскол – теперь уже на католицизм и протестантизм.

И правда: негоже понтифику, первому среди христиан, зариться на собственное златокудрое дитя, нехорошо сажать ее местоблюстительницей в Ватикане править седыми кардиналами, неудобно первосвященнику быть первейшим же отравителем. При Александре красота, повенчанная с безумием, правила эпохой так, будто знала точную и скорую дату потопа – тиара отдала политику на растерзание яду с красивым названием la cantarella [4] (прозванному остряками «жидкостью престолонаследования») да доведенному до алхимической белизны мышьяку. Родриго же упрятал родовое имя за дядюшкиной фамилией и, перестав быть Ланцолом, стал Борджа.

4

Манок, дудка (ит.).

2. Два Джованни

Борджианский Рим живо интересовался возглавляемой дожем островной республикой. С начала XVI века Папская область и Республика Венеция исполняли сколь странные, столь и нервные танцы, в которых мужскую партию вел Рим, сгибавший республику к полу в этом ренессансном танго. Александр и Чезаре (не постеснялся папа: взяв себе имя величайшего македонца, сына назвал в честь величайшего римлянина) не зря молчали о событиях, происшедших в Венеции, а не на полях сражений, и известных нам не из исторических источников, а из первых рук. Родриго любил своих детей. Что бы ни подразумевалось под этой любовью, так страшно проявившей себя в треугольнике Александр – Чезаре – Лукреция, он любил их и требовал от них деяний во славу тиары. Так что оставим зловещего Родриго играть в политические игры в Вечном городе и обратим взгляд на его знаменитого сына.

Обуреваемый множественными страстями, а пуще всего страстью к жизни, Чезаре рано прославился выходками, которые можно было бы назвать молодецкими, когда бы не было в них столько презрения. Не к зрителям проводившихся им посреди Рима коррид, к примеру (на них папский сын глядел в глаза красноглазому быку, держа в левой руке шпагу, а в узком правом рукаве припрятав кинжал-мизерикордию), и, безусловно, не к быку (бык присутствовал на гербе Борджа). Даже не подмятый под бархатные туфли первосвященника Рим, шептавший у него за спиной: «Чужак! Выскочка! Испанец!», презирал Чезаре, а как будто вообще все на свете. Конкистадорское отношение к жизни папский сын сочетал с полным безразличием к поиску в ней смысла. Так что если Александр боролся за Рим, за власть, богатство, женские души (и плоть) по причине понимаемого таким образом жизнелюбия, то Чезаре, получивший все возможные дары судьбы на блюде уже при рождении, охватывал жизнь, как огонь сухой хворост, – так же неумолимо, обжигающе и равнодушно и столь же разрушительно. Среди множественных свидетельств об экспедициях Чезаре по городам и весям Италии во время Итальянских войн [5] (где инженером ему служил сам Леонардо, набросавший лицо героя этой главы на полях очередного трактата) не сохранился отчет о его поездке в Венецию. Восполним это упущение.

5

Итальянские, или Ренессансные войны – серия военных конфликтов итальянских городов-государств друг с другом, с Папской областью, с большинством крупных европейских держав и Оттоманской империей. Велись с 1494 по 1559 год.

А пока заметим, что в описываемом любовном построении существовала и третья сторона – флорентийская. «Ах, Флоренция… – скажет читатель и будет прав. – Ах, – скажет он, – Кватроченто!» – и будет прав снова.

Конечно, ах! Ведь уже вышли из моды мракобесные средневековые монастыри, под завязку набитые годами переписывавшимися манускриптами, все эти Carmina burana [6] , имена розы, монашеские экстазы и бряцание металлом в жарких и святых землях. Кому нужна рыцарственная аристократия древних родов, богатых разве что высокими приключениями вечного Крестового похода? Кому нужны наивно-коварные солдаты или воинственные монахи с крестами на плащах и с мечами в руках, с глазами, возведенными горе, и острыми коленями, сгибавшимися разве что там, где страдал и отмучился Спаситель?

6

«Песни Бойерна» (лат.) –средневековый сборник 254 монашеских песен, в 1836 году прославленный кантатой Карла Орфа.

Уже никому. На берегах реки Арно на месте древнего римского военного лагеря набухла сочным бутоном и приготовилась распуститься цветочная столица Тосканы Флоренция – буржуазная, банкирская, богатая. И город этому богатству радовался: писал на картинах женщин с обнаженной грудью, украшал собор нахальным золотым куполом и забавлялся задорным футболом, а не угрюмыми молодецкими боями с лишенным чувства юмора быком. Флорентийские Медичи не лечили ни душ, ни тел, – они были финансистами и знали, что деньги лишь к тому приходят легко, кто легко с ними расстается. Из великих финансистов часто получаются покровители музыкантов, художников и виноделов, а в редких случаях, как вышло с Медичи, из них даже выходят государственные деятели, князья и королевы.

О, Медичи хорошо поняли великую силу искусства, покупаемого за деньги, но и заплатить за эту силу им пришлось сполна. И за кватро-, и за ченто, и за богатство, и за торжество всеобъемлющего, радостного и вдохновенного дилетантизма, подарившего миру гениев, вырвавшихся из докучной средневековой догмы, как потоки лавы из захрясшего старого вулкана, – за все это была отдана и дорогая медицейская кровь, и кровь пожиже – обычных граждан-горожан. Ведь Флоренция тоже воевала. Для этих целей были у нее в ходу специальные повозки: например, в годовщины заговора Пацци [7] и убийства младого Джулиано Медичи [8] праздновали День взрывающейся колесницы, а на поле боя возили с собой повозку Кароччо, разукрашенную хоругвями, сигилиями и прочими бантиками. В соревновании Букентавра, Кароччо и тиары политически не выиграл никто. История же сохранила лишь тиару.

7

Представители благородного флорентийского рода Пацци (Pazzi), отличившиеся еще в первом крестовом походе, в 1478 году стали участниками заговора, направленного на устранение от власти во Флоренции своих давнишних соперников Медичи. За Пацци стояли родственники папы Сикста VI (Франческо делла Ровере) банкиры Сальвиати. В результате покушения Джулиано Медичи погиб, а Лоренцо был ранен.

8

Джулиано Медичи (Guiliano Medici; 1453–1478) – любимый младший брат фактического правителя ренессансной Флоренции Лоренцо Великолепного (1449–1492), хорошо известный по портретам кисти Сандро Боттичелли.

Медичи прославились потомками. Чего стоит одна Екатерина, прозванная за все ту же говорящую фамилию «аптекаршей», прописавшая полугугенотскому Парижу варфоломеевское кровопускание! [9] Или Мария Медичи, жена обаятельного короля-отступника, получившего и обед, и Париж, а потом мать еще одного короля, на сей раз бездарного… [10] Кровь флорентийских финансистов влилась в одряхлевшие вены состарившейся Европы, и Медичи остались в памяти поколений творцами Возрождения. Не то что отравители Борджа.

9

Екатерина Медичи (Catherine Medici; 1519–1589) – французская королева, супруга Генриха II, стоявшая за печально известной Варфоломеевской ночью (1572), когда в Париже было вырезано более пяти тысяч гугенотов.

10

Мария Медичи (Marie Medici; 1575–1642) – супруга французского короля Генриха IV, отказавшегося от протестантизма ради «мессы» и Парижа; мать слабовольного Людовика XIII.

К началу шестнадцатого века на италийских землях получилось вот что. Безумцы Пацци убили Джулиано Медичи – любимого брата великолепного Лоренцо. Лоренцо, превратившийся в мстительное красноглазое чудовище [11] , умер в том же 1492 году, в котором Колумб нашел свою Западную Индию, а испанцы окончательно изгнали мавров. Медицейская Флоренция была обречена: она заболела Савонаролой. «Покайся, Флоренция, пока есть время», – гундосил пророк, о котором Макиавелли скажет: «Удел невооруженного пророка – гибель». Пока же Город Цветов оказался под пятой фанатичного монаха, сбоку успешно наседала Франция, и так продолжалось, пока не вмешался знакомый нам папа Александр VI, отлучивший оглашенного францисканца от церкви. В духе времени Савонаролу пытали и сожгли, а Медичи… Всех «аптекарей» неблагодарные флорентийцы изгнали из города. На передний план вышел чистый политик и дипломат Макиавелли, большой поклонник подвигов неугомонного Чезаре Борджа.

11

После покушения 1478 года Лоренцо Медичи устроил во Флоренции настоящую резню. Картины расправы над врагами семейства запечатлели Боттичелли и Леонардо да Винчи.

Пока Медичи набирались сил вне стен родного города, отстирывая с одежд кровавые пятна, в Риме тихонько жил-поживал медицейский кардинал по имени Джованни, второй сын Лоренцо Великолепного. Что же до Борджа – первой в истории семьив недобром итальянском смысле этого слова, – то на переломе веков судьба благоприятствовала им недолго. Да, успешно воевал молодой герцог Чезаре, да, Александр цинично доил Вечный город, попутно умело используя красоту до поры безотказной Лукреции, но пройдут неполные три года после визита Чезаре в Венецию, и папа-Папа умрет в страшных муках, а отравленный за одним столом с ним Чезаре почему-то выживет и ненадолго получит у смерти отсрочку. Однако теперь уже небеса, терпевшие испанских государей в Риме в течение почти семидесяти лет, отвернутся от них окончательно. В седьмом году шестнадцатого века Чезаре, тридцати одного года от роду, проявляющий чудеса как политической изворотливости, так и безрассудной смелости (вроде побега из заключения в башне в Медина дель Кампо), при неизвестных обстоятельствах погибнет в дорожной стычке при осаде крепости Виана. Боковые линии семейства Борджа еще произведут на свет канонизированного церковью генерала иезуитов св. Франциска Борджа [12] , но у Государя-Чезаре, хоть и успевшего за свой недолгий век поучаствовать в создании полутора десятков детей (не меньше дюжины из них были бастардами), потомков не останется. Вскоре Джованни Медичи [13] вернет родных аптекарей во Флоренцию. Макиавелли снова покинет Город Цветов и удалится на виллу Альбергаччо, где и напишет «Государя» – главный трактат всех времен о политической правде, а не утопической мечте [14] . Еще через дюжину лет в Ферраре умрет родами любимая сестра и дочь отца и сына Борджа, дьявол-ангел Лукреция. Под конец она сделает окончательный выбор в пользу ангела, но похоронят ее все же на неосвященной земле.

12

Франциск Борджа (Francis Borgia; 1510–1572), внук папы Александра VI Борджа и сын Жуана Борджа, герцога Гандии, генерал ордена иезуитов (1565), причисленный к лику святых.

13

Джованни Медичи (Giovanni Medici; 1475–1521) – будущий папа Лев Х (1513–1521), второй сын Лоренцо Медичи Великолепного.

14

Историки объясняют восхищение Макиавелли политическим цинизмом Борджа тем, что в описываемые времена методы семьивыглядели для современников естественнее, чем для нас, а римские испанцы просто преуспели в них лучше всех. Подала убедительно написанная книга и дурной пример, вызвавший к жизни многие государственные преступления двадцатого века. А вот историки искусства уверяют: некоторые изображения Христа, произведенные во времена Чезаре, не дожившего до возраста Сына Божия двух лет, писались с прекрасного лицом и телом папского сына, повлиявшего тем самым на иконографию Спасителя раз и навсегда.