Магия большого города. Провинциалка

Навстречу журналисту, перехватив нас в коридоре, выбежал сам заведующий и владелец детского дома. Тучный, страдающий одышкой мистер Бэзил натужно улыбался, размахивал руками и предлагал провести экскурсию по приюту.

— Благодарю, мы сами, — отмахнулся от предложения мой начальник. — Пиши все, что тебе покажется важным!

Это он уже мне. Я кивнула, выудила из сумочки блокнот и карандаш и приготовилась строчить изо всех сил, чтобы не упустить детали.

От взгляда, который бросил на меня мистер Бэзил, стало не по себе. Надеюсь, он не маг и не наложит на меня какую порчу? Надо бы провериться потом, вечером, на всякий случай.

Журналист, не постучав, широким жестом распахнул дверь, из-за которой доносился бубнеж, и ввалился в класс.

— Что вы себе позволяете? — возмутился высокий сутулый мужчина в строгой темной одежде, нависший над одним из учеников. Поза была угрожающей, ребёнок сжался на стуле, и вся композиция сразу бросалась в глаза. Само помещение я рассмотрела уже позже и пришла в ужас. Ни занавесок на окнах, ни рисунков на стенах, ни пособий, ни учебников… матушка когда-то жаловалась, что наша захолустная школа убого снабжается. Похоже, не бывала она в столичных приютах!

Дети затравленно уставились на вновь прибывших. Заведующего оглядели с испугом, мистера Хэмнетта с подозрением, не понимая, чего ждать от рослого плечистого дяди, и все взгляды сошлись на мне. Я остро пожалела, что не сообразила по дороге завернуть в кондитерскую.

— Прошу прощения, если мы помешали учебному процессу, — я деликатно, но настойчиво потянула журналиста за рукав в последний ряд, к свободным столам. Он поколебался мгновение, но поддался. — Мы всего лишь посидим тут, послушаем. Пожалуйста, продолжайте!

Сутулый учитель на мою улыбку не отреагировал, мрачно оглянулся на заведующего и, не получив поддержки, вернулся к уроку.

— Так вот, повторяю для особо тупых! — заявил он, многозначительно оглянувшись на поникшего ученика, и прошагал к доске, мерно излагая события последней магической войны. Судя по записям на грифельной поверхности, особое внимание здесь уделялось хронологии и точным датам. Вряд ли бедные дети запоминали хоть что-то из рассказанного, учитывая, что даже я через минут десять начала клевать носом под монотонный бубнеж. Выход у них будет один — тупо зубрить наизусть числа, и горе тем, у кого память так себе. — Правление Венсана третьего, последнего мага-короля, было особо кровавым. Репрессиям подвергались все не имеющие дара. Им предоставлялись самые убогие условия для работы, не позволялось занимать высшие должности, а в случае разногласий с магом любого уровня дело решалось в пользу последнего.

В моем представлении текст больше подходил для лекции в институте, а не урока истории для семилеток, но кто меня спрашивал?

— Записывай, что видишь! — шепнул мне на ухо мистер Хэмнетт, подтолкнув локтем. На мгновение я ощутила себя примерной ученицей, которую подбивает на шалость первый хулиган школы.

Спохватившись, я склонилась над блокнотом, тщательно фиксируя все подряд — усталый вид детей, скучную подачу предмета, убогий вид класса и отъевшуюся физиономию заведующего. Он, кстати, никуда не ушел, так и мялся в дверях, отвлекая и детей, и преподавателя. Похоже, ему не терпелось нас выпроводить.

Глава 16

Журналист оказался упертым. Вместо того, чтобы поставить галочку и быстро покинуть неприятное место, он отправился на обед вместе с детьми. Помимо того класса, в котором мы сидели, в приюте было еще три. Сирот собирали по возрастам.

Самые маленькие, совсем младенцы, обитали в яслях и не выпускались в общий зал по понятным причинам — ор бы стоял до небес. Мы заглянули туда мельком и, не сговариваясь, сбежали через минуту. Там, впрочем, дела обстояли не так уж плохо. Шесть (пусть и мрачных) женщин в передниках и косынках, как медсестры, разносили бутылочки и придерживали их для тех, кто еще не мог питаться самостоятельно. Постельное белье выглядело чистым, хоть и застиранным, на полу в углу лежали малочисленные игрушки, в основном погремушки и облезлые кубики без картинок. Но все веселее, чем у старших!

Огромный обеденный зал был полон. Я даже удивилась — не ожидала такого количества детей. В приюте царила настолько глухая тишина, за исключением младенческого крыла, что я решила, будто он малонаселен. Как бы не так — ребят было не меньше сотни. Все они уставились, как завороженные, на длинный стол, накрытый к обеду.

Еда выглядела неплохо, учитывая общую картину. Мелко нарезанный хлеб в корзинках, чинно расставленные глубокие миски с наваристым супом, пусть порции были и небольшими, но явно сытными.

— Приятного аппетита! — пожелал всем присутствующим заведующий, направляясь мимо длинного ряда нетерпеливо ожидающих детей к своему месту за отдельным столом. Там уже подготовили запасные приборы, в расчете на то, что мистер журналист изволит отведать местной кухни.

— Приятного аппетита, мистер Бэзил! — нестройным хором пожелали ему в ответ звонкие голоса. Заведующий поморщился и сел, поерзал, устраиваясь поудобнее. Стул был его заднице явно маловат.

Сироты рванули было к еде, но были остановлены резким окриком учителя. Я отметила, как сжались старшие, готовясь к побоям. Похоже, в методах воспитания здесь не стесняются.

Дети ели быстро и жадно. Видно было, что кормят их не досыта. С другой стороны, на улице им бы пришлось еще хуже…

Мне кусок не лез в рот, журналист же невозмутимо орудовал ложкой и не забывал выспрашивать заведующего о различных деталях. Я воспользовалась поводом и уткнулась в блокнот, быстро записывая их беседу. Лучше предстать трудоголиком, чем спесивой дамочкой, брезгующей сиротской похлебкой. Дело же было вовсе не в брезгливости. Я вспоминала сытые, румяные мордашки ребятни, с которой выросла — двое из них потеряли родителей в раннем возрасте и жили с дальними родственниками, тем не менее ни у кого из них не было настолько потерянного и затравленного взгляда. Мне они завидовали: у меня имелся в живых хотя бы один родитель. Но и сильно обделёнными себя не чувствовали.

После обеда нам провели полноценную экскурсию по приюту. Как ни странно, на заднем дворике обнаружился небольшой зеленый участок, плотно засаженный подрастающими побегами, а ближе к забору — ягодными кустами. Я опознала помидоры, характерные разлапистые листья тыквы, ну и малинник, само собой. Дети постарше с энтузиазмом окучивали землю и безжалостно дергали сорняки. Как пояснил заведующий, плоды труда они потом будут поедать сами.

На первом этаже располагались ныне пустующие мастерские — сапожная, кожевенная, слесарная для мальчиков, ткацкая, швейная и кружевная для девочек. Обучающие их мастера приходили далеко не каждый день, но по крайней мере азы профессии к совершеннолетию сироты освоят.

Меня обуревали смешанные чувства. С одной стороны, в какой-то степени о детях заботились. Их не бросили на улице, чему-то учат, кормят. С другой — заведение больше всего напоминало тюрьму, причем особо строгого режима. Начиная с трех-четырех лет ребенку предлагалось осваивать какое-то полезное занятие, игры, даже те ограниченные, что имелись на территории, заканчивались. Выход за пределы приюта запрещался, за исключением редких, примерно раз в год, экскурсий по городу — в основном, по местам будущей работы.