Магия губит
Шрифт:
Голубые глаза ведьмы наполнились сожалением.
— Она зачаровала его, Катенька. У нее было достаточно времени, чтобы сделать это, и она хорошенько его обработала, да так, что он оставил Роланда ради нее и провел последние годы своей жизни, воспитывая тебя. Я должна была увидеть это раньше, но любовь слепа.
Нет. Нет, они любили друг друга. Ворон любил мою мать. Я видела это в его лице. Когда он говорил о ней, все его поведение менялось. Он становился другим человеком.
Если бы Евдокия была права, моя мама должна была работать над ним месяцами, правильно настраивая и корректируя эмоциональные
В моем сознании мама была богиней. Она была добра, прекрасна, заботлива и мила. Она являлась всем тем, чего я хотела от родителей в детстве. И то, чего меня лишили. Безусловная любовь. Тепло. Радость. Моя мама не была виновата ни в чем, кроме наивности и любви не к тому мужчине. Она оказалась в ловушке, а Ворон спас ее, потому что любил.
Никто не мог быть таким. Люди не такие. Понимаю, что мир работает не так. Я больше не ребенок. Я видела твердость характера, свирепость и жестокость. И опробовала это на себе.
Так почему я никогда не сомневалась в этой радужной картине. Почему думала, что моя мама была принцессой, а Ворон ее верным рыцарем в сияющих доспехах? Я никогда не сомневалась в этом. Ни разу.
Евдокия продолжала что-то говорить. Я почти не слышала ее. Яркий и сияющий храм, который я построила своей матери мысленно, разваливался на куски, и шум был слишком оглушительным.
—. . то, что она сделала, запрещено по понятным причинам. Это никогда не заканчивается хорошо. Калина была сознательной. Наверное, она чувствовала, что это единственный выход.
Я подняла руку. Пожилая женщина замолчала.
Кусочки забытых воспоминаний всплыли на поверхность: лицо Евдокии, намного моложе. Маленькая черная кошка. Собираюсь на вечеринку в лес в красивом платье. Какая-то женщина спрашивает: «Сколько тебе лет, милая?» Мой собственный голос, тоненький и детский: «Мне пять». Мне подарили куклу, и голос Евдокии: «Теперь это твоя доченька. Разве она не красавица? Ты должна заботиться о своем ребенке.» Ворон, забирает куклу. «Мы должны уйти сейчас же. Это лишний вес. Помни: бери только то, что можешь унести.»
Все мое детство было ложью. Даже жажда мести Ворона не была реальной. Она была имплантирована ему в сознание, когда магия моей матери выжгла его мозг. Было ли хоть что-то реальное в моем прошлом? В этой ситуации подойдет что угодно.
Просто жалкое зрелище.
Все это время я доводила себя до изнеможения, чтобы доставить удовольствие Ворону. Все это время я делала лишь то, что мне говорили. Люди, которых я убивала, вещи, что я оплакивала, все то дерьмо, через которое он меня заставил пройти. Все было для того, чтобы мы с отцом встретились и поубивали друг друга, а Ворон был бы тем, кто посмеется последним.
Ярость взорвалась во мне неимоверным потоком. Я хотела раскопать его могилу, вытащить все кости и с криком встряхнуть их. Хотела знать, правда ли все это.
— Я тебя предупреждала, — тихо сказала Евдокия.
— Он мертв, — сказала я. В моем голосе не было никакой интонации. — Он мертв, и я не могу причинить ему вред.
— Ну же, не будь такой, —
пробормотала Евдокия. — Он был человеком, Катенька. Он по-своему гордился тобой.— Гордился чем? Какую боевую овчарку вырастил? Направь меня в правильном направлении, сними с меня намордник и наблюдай, как я рву вещи на куски ради скудной крошки похвалы.
Евдокия потянулась ко мне и взяла за руку.
Я была биологическим побочным продуктом мужчины, страдающего манией величия и женщины, которая волшебным образом промывала мозги другим, заставляя их исполнять ее волю. А воспитал меня человек, упивавшийся знанием того, что мой биологический отец однажды убьет меня. Все эти годы, моя жизнь, мои достижения, любые чувства, которые я испытывала к нему, все, чем я жила, Ворон променял бы все это на шанс увидеть выражение лица Роланда, когда тот перережет мне горло. И моя мама сама сделала его таким.
Магия исходила из меня, подпитываемая моей яростью.
На перилах крыльца кошка выгнула спину, ее мех встал дыбом. Пол под моими ногами содрогнулся.
— Полегче, полегче, — бормотала Евдокия. — Ты пугаешь дом.
Постарайся преодолеть это. Просто переживи. Убери, отодвинь в сторону, чтобы можно было разобраться с этим позже.
Магия переполняла меня, угрожая вырваться наружу. Дом качнулся. Чашки потрескались на столе. Евдокия сжала мою руку.
Я должна выбраться отсюда живой. Если я не отпущу все это сейчас, Евдокия будет бороться со мной, чтобы спастись. Мне нужна ясная голова.
Оставь это.
Я могу это сделать. Я достаточно сильна. Я должна быть благодарна Ворону за это.
Магия постепенно успокаивалась во мне. Весь гнев, вся боль, что обрушились на меня растворялись и уходили прочь. Больно.
Я вырвала руку из пальцев Евдокии и взяла свою чашку. Теплый чай коснулся моих губ.
— Остыл. Думаю, мне нужно долить кипятка.
Евдокия долго смотрела на меня. Все верно. Я почти человек, ты это знаешь. У меня был шанс, когда мне было пять лет. Теперь уже слишком поздно.
— Ты никогда не говорила, что будешь делать со своим отцом, — наконец, заговорила ведьма.
— Ничего не изменилось. Все по-прежнему: либо он, либо я.
— Ты недостаточно сильна, — сказала Евдокия. — Еще нет. Но я могу помочь сделать тебя сильнее.
— И во что мне это обойдется?
Она тяжело вздохнула.
— Ничего, Катенька. Ты же одна из нас.
— Если я одна из вас, почему вы ждали до сих пор? Почему не помогли мне, когда моя тетка чуть не прикончила меня? Где вы были, когда умер Ворон, а мне некуда было пойти?
Евдокия поджала губы.
Я пристально посмотрела на нее.
— Что вы хотите от меня?
Магия ведьмы вспыхнула. Она поставила чашку.
— Сиенна предвидела башню над Атлантой.
Башни визитная карточка Роланда.
— Сиенна из ковена Пифий? Пифии знают, кто я?
— Да. — Евдокия кивнула.
— Кто еще знает? — Список людей, которых необходимо убрать, становился все длиннее и длиннее.
— Только мы. — Евдокия встретилась с моим взглядом. Ее голубые глаза стали суровыми. — И мы тоже стараемся держать это в секрете.