Магия, наука и религия
Шрифт:
Тот же психологический механизм проясняет степени действенности оскорблений, предполагающих инцест с матерью и с сестрой. Они измеряются прежде всего вероятностью допущения. Мысль об инцестуальных отношениях с матерью так же омерзительна для туземца, как и мысль об инцесте с сестрой, возможно, даже в большей мере. Но сама организация социального взаимодействия и сексуальной жизни, как мы видели, почти полностью исключает искушение вступить в кровосмесительную связь с матерью, в то время как вероятность импульсов к инцесту с сестрой, столь же строго табуированному и столь же жестоко наказуемому, а также гипотетические возможности для реализации подобного импульса, все же допускаются. Поэтому такое ругательство и оскорбляет до глубины души [146*] .
146*
Трудно избавиться от некоторого сомнения: если Б.Малиновский, рожденный и воспитанный в Польше, неправильно понял смысл русского ругательства, мог он ошибиться и в понимании ругательств тробрианских. Если допустить, что эти оскорбительные выражения подразумевают совокупление говорящего с матерью, сестрой или женой адресата, то не потребуется столь громоздких интерпретаций. Понятно, что предполагаемое сексуальное посягательство на женщину, которой по праву обладает адресат, особенно оскорбительно для последнего.
Нам нечего сказать о пословицах на островах
Теперь перейдем к мифу и легенде, т. е. рассказам, преследующим серьезную цель: раскрыть суть или происхождение тех или иных явлений, институтов и обычаев. Для того чтобы сделать обзор этого весьма обширного и богатого материала понятным и в то же время сжатым, мы разделим все эти рассказы на три категории: (1) мифы о происхождении человека, устройстве общества и, в частности, о тотемическом делении и социальном ранжировании; (2) мифы о культурных изменениях и достижениях, куда входят легенды о героических свершениях, о внедрении обычаев, о развитии культурных явлений и происхождении социальных институтов; (3) мифы, связанные с определенными формами магии [147] .
147
См.: Argonauts of the Western Pacific, pp.304.
С матрилинейным характером культуры мы сталкиваемся в первой же категории историй, то есть в мифах о происхождении человека, об основаниях социального порядка, особенно — о власти вождей и о тотемических подразделениях, о различных кланах и субкланах. Эти мифы, — которых здесь существует множество, так как в каждой местности есть свои собственные предания или же их версии, — связаны известным стилистическим и концептуальным единством. Все они единогласно утверждают, что люди появились из-под земли через дыры в ней. Каждый субклан имеет свое собственное место выхода на поверхность, а события, сопутствовавшие этому важному моменту, обычно определяют привилегии или ограничения прав соответствующего субклана. Наиболее интересно для нас то, что первые предки, появление которых описывается в мифах, это всегда женщины, сопровождаемые иногда братьями, иногда — тотемическими животными, но ни в коем случае не мужьями. В некоторых мифах подробно описывается, как прародительница производит на свет потомство. Она начинает линию своих отпрысков после того, как неосмотрительно попадает под дождь, или после того, как ее спящую в гроте «пронизывают» стекающие со сталактитов капли воды, или же после того, как ее во время купания кусает некая рыба. Таким образом она оказывается «открытой», «ребенок-дух» входит в ее чрево и она становится беременной [148] . Таким образом, вместо созидающей силы отца мифы декларируют спонтанную способность к воспроизводству матери-прародительницы.
148
Фрейдистам, наверное, будет интересна психология символизма, лежащего в основе этих мифов. Следует отметить, что у туземцев нет ни малейшего представления об оплодотворяющем действии мужского семени, но им известно, что девственница зачать не может и что для того чтобы стать матерью, женщина, как они выражаются, должна быть «открыта». В обычной жизни это происходит в весьма раннем возрасте при посредстве соответствующего органа. В мифе о первобытной прародительнице, где муж или какой-либо другой подходящий сексуальный партнер-мужчина отсутствуют, эту задачу выполняет какой-нибудь естественный объект, например, рыба или сталактит. Дополнительный материал на эту тему можно найти в моей статье в журнале Psyche(Oct. 1923), изданной позднее отдельной брошюрой: The Farther in Primitive Psychology(1927).
Не появляется отец и ни в какой другой роли. Фактически он никогда не упоминается; ему просто нет места ни в одном уголке мифического мира. Большинство таких локальных мифов дошло до нас в весьма рудиментарной форме. Некоторые из них описывают только одно событие, либо же лишь подтверждают чьи-то права или привилегии. Те из них, которые содержат конфликт или драматическое происшествие, существенные элементы неискаженного мифа, неизменно изображают матрилинейную семью и происходящую в ней драму. Так, например, изображается ссора между двумя братьями, в результате которой они разлучаются и каждый уводит с собой свою сестру. В другом мифе описывается, как две сестры, повздорив, разлучаются и основывают две разные общины.
В мифе, который, наверное, можно отнести к этой группе и который объясняет утрату бессмертия или, выражаясь более точно, утрату вечной молодости, эту катастрофу порождает ссора между бабкой и внучкой. Матрилинейность — определение происхождения по женской линии (материнское право), ведущая роль женщин в организации родственных отношений, матриархальная [149*] конфигурация родства и братских коллизий, короче говоря, модель матрилинейной семьи — отчетливо выражена в структуре мифов этой категории. Нет ни одного мифа о происхождении, в котором мужу или отцу отводилась бы какая-либо роль или вообще отмечалось его присутствие. Для психоаналитика очевидно без лишних доводов, что матрилинейный характер мифологической драмы тесно связан с матрилинейным подавлением в рамках семьи.
149*
Термины «матриархальный», «материнское право», «матриархат» здесь следует воспринимать условно: в обществе тробрианцев не было матриархата в буквальном смысле (т. е. власти женщин), управление здесь находилось в руках мужчин, но не мужей и отцов, а братьев и сыновей тех женщин, которые были «проводницами» родственной преемственности. Положение женщин было более высоким, чем во многих патриархальных и патрилинейных обществах, но оно не было доминирующим.
Теперь перейдем ко второму классу мифов, к мифам, сопряженным с великими культурными достижениями, явившимися результатом героических подвигов и важных свершений. Этот класс мифов не так рудиментарно представлен и состоит из длинных циклов, где развиваются явно драматические события. Один из важнейших циклов этой категории составляют мифы о Тудаве, герое, рожденном девственницей, которая была «открыта» стекающей со сталактита водой. Деяния этого героя описываются в целом ряде мифов, имеющих незначительные локальные вариации; эти мифы приписывают Тудаве введение земледелия и установление многих обычаев и моральных норм, хотя его собственный моральный облик представлен довольно слабо. Однако основным свершением героя, известным повсюду в этом районе и составляющим базис мифологического цикла в целом, является победа над великаном-людоедом. Эта история такова.
Человечество вело счастливое существование на Тробрианском архипелаге. Неожиданно в восточной его части появился ужасный людоед но имени Доконикан. Он питался человеческой плотью и постепенно истреблял одну общину за другой. В то время в деревне Лаба-и, в северо-западной части главного острова, жила семья, состоящая из сестры и ее братьев. Доконикан все ближе и ближе
подбирался к Лаба-и, и семья решила бежать. Однако в тот момент сестра поранила ногу и не могла идти дальше. Братья покинули ее: оставили вдвоем с маленьким сыном в гроте на берегу моря неподалеку от Лаба-и, а сами сели в каноэ и уплыли на юго-запад. Мальчика воспитывала мать, она сначала научила его выбирать прочную древесину для копий, затем обучила магии квойгапани, которая лишает человека разума. Герой отправился в путь и, околдовав с помощью этой магии квойгапаниДоконикана, убил его, отрубил ему голову. После этого он и его мать приготовили пирог из таро и внутрь запекли голову людоеда. С этим страшным кушаньем Тудава отплыл на поиски брата своей матери. Найдя его, Тудава предложил ему пирог, в котором его дядя к своему стыду и ужасу обнаружил голову Доконикана. Охваченный страхом и угрызениями совести, брат матери стал предлагать племяннику различные подарки во искупление того, что оставил его и сестру на растерзание людоеду. Герой отказывался от всех подарков и смягчился только тогда, когда получил в жены дочь своего дяди. После этого он уплыл прочь и свершил еще ряд выдающихся деяний, которые в этом контексте нас не интересуют.В этом мифе целых два конфликта, которые придают драматизм его действию: первый — великан с каннибальским аппетитом и второй — материнский дядя, бросающий сестру и племянника на произвол судьбы. Второй конфликт представляет собой типичную матрилинейную драму, отвечающую естественной тенденции, подавляемой племенной моралью и обычаем, — как мы это выяснили в ходе изучения матрилинейной семьи на Тробрианах. Ибо брату матери отведена роль опекуна ее самой и ее семьи. Однако эта обязанность тяжелым грузом ложится на него и не всегда охотно и с благодарностью принимается его подопечными. Поэтому характерно, что начало самой важной героической драмы в мифологии связано с самым страшным грехом «матриарха» — пренебрежением долгом.
Но этот второй матриархальный конфликт отнюдь не независим от первого. Герой, убив Доконикана, преподносит его голову на деревянном блюде своему дяде по материнской линии. Если бы это подношение имело целью лишь напугать брата матери видом чудовища, то не было бы смысла запекать голову в пирог из таро. Более того, так как Доконикан был врагом всех людей, то вид его головы должен был бы наполнить дядю чувством радости. То, как обставлено это действие и чувства, его подстилающие, обретают смысл, если мы предположим, что между дядей и людоедом существовала какого-то рода договоренность или молчаливое согласие. В этом случае дать съесть голову одного каннибала другому — значит правомерно наказать, и тогда в легенде на самом деле совершается одно злодейство и имеется только один конфликт, разделенный на две стадии и продублированный двумя действующими лицами. Таким образом, мы видим, что легенда о Тудаве содержит в себе типичную матрилинейную драму, которая составляет ее ядро и доводится до логического завершения. Поэтому я удовлетворюсь указанием на эти неоспоримые черты, которые отчетливо проступают в самих мифологических событиях, и не буду вдаваться в дальнейшую детальную интерпретацию этого мифа, что потребовало бы выдвижения определенных исторических и мифологических гипотез. Однако я хочу высказать предположение, что интерпретация образа Доконикана не исчерпывается его связью с «матриархом», что это может быть образ, перешедший из патриархальной культуры в матриархальную. В этом случае Доконикан может представлять отца и мужа. Если это так, то данная легенда может быть чрезвычайно интересна тем, что показывает, как господствующий тип культуры формирует и трансформирует персонажи и ситуации, дабы вписать их в свой социальный контекст.
Еще одно событие этого мифа, о котором я должен хотя бы кратко упомянуть, — женитьба героя в конце истории на своей двоюродной сестре по материнской линии. Это, согласно существующей у туземцев системе родства, считается определенно неправильным, хотя не расценивается как кровосмешение.
В другом легендарном цикле мы находим историю о ссоре двух братьев по поводу огородного участка, что часто случается и в реальной жизни; в этой ссоре старший брат убивает младшего. Миф ни словом не упоминает о каком-либо раскаянии за содеянное. Вместо этого детально описывается своего рода кулинарная антикульминация драмы: старший брат выкапывает яму на огороде, собирает камни, листья и дрова и, как если бы он только что зарезал свинью или поймал большую рыбу, жарит мясо брата в земляной печи. Затем он разносит жареное мясо по деревням, вновь и вновь поджаривая его, когда обоняние подсказывает ему, что в том есть необходимость. Те общины, что отказываются от такого подношения, остаются неканнибальскими; те же, что принимают его, отныне обречены навсегда превратиться в поедателей человеческой плоти. Таким образом, здесь каннибализм прослеживается к первобытному акту братоубийства и к склонности или отвращению мифологических предков к добытой таким преступным и греховным образом пище. Нет необходимости говорить, что это миф неканнибальских племен. Причины бытования каннибализма в одних племенах и его отсутствия в других описываются также в мифах туземцев Добу и других районов архипелага Д'Антрекасто, где человеческое мясо употребляется в пищу. В этих мифах каннибализм, безусловно, не представляется как нечто отталкивающее. Они, однако, тоже строятся если не на фактической ссоре между двумя братьями и двумя сестрами, то на разногласии между ними [150] . В этих мифах нас главным образом интересует матрилинейный отпечаток, который явно носит ссора между старшим братом и младшим.
150
Подробнее об этих мифах см.: Argonauts of the Western Pacific, pp. 321, 331, 332.
Миф о происхождении огня, в котором также кратко упоминается и происхождение солнца и луны, описывает конфликт между двумя Осетрами. Можно добавить, что огонь в этом мифе зарождается в женских половых органах.
Читатель, привыкший к психоаналитическим интерпретациям мифов, к психологическим и антропологическим экскурсам в эту область в целом, найдет мои заметки исключительно простыми и незамысловатыми. Все, что здесь сказано, ясно начертано на поверхности мифа, и я едва ли стремился представить какую-либо сложную или символическую интерпретацию. Впрочем, я воздерживался от этого намеренно. Ибо развиваемый здесь тезис, заключающийся в том, что в матриархальном обществе миф должен содержать конфликты главным образом матрилинейного характера, требует только бесспорных доводов. Более того, если я прав, и такая социологическая точка зрения действительно хоть на шаг приближает нас к верной интерпретации мифа, значит совершенно понятно, что мы не нуждаемся в окольной или символической реинтерпретации фактов, а можем с уверенностью позволить фактам говорить за себя. Любому внимательному читателю очевидно, что многие из ситуаций, которые мы понимаем как прямое следствие матрилинейного комплекса, посредством искусственного и символического истолкования можно привести в соответствие с патриархальной перспективой. Конфликт между братом матери и племянником, которые должны, по идее, всегда поддерживать друг друга и быть заодно, а в действительности часто противостоят друг другу как два злодея; борьба и каннибальская жестокость между двумя братьями, которые по закону племени должны составлять единое целое, — все это соотносится с аналогичными конфликтами в рамках патриархальной семьи. Матриархальный миф от патриархального отличает только разница в персонажах и распределении ролей. Отличается социологическая перспектива, в которой предстает трагедия. Мы никоим образом не подрываем основания психоаналитических объяснений мифа. Мы всего лишь корректируем социологию таких толкований. Однако я надеюсь, что достаточно ясно продемонстрировал, что эта коррекция имеет исключительно важное значение.