Магия отступника

Оликея опустилась перед ним на колени, чтобы зашнуровать на его ногах высокие мягкие ботинки, после того как он натянул штаны из оленьей кожи и простую шерстяную рубаху, которые она ему подала. Как только с одеванием было покончено, он встал и вскинул на плечо узел с сокровищами.

— Пойдем, — позвал он Оликею.

— Сперва я должна вымыть и убрать посуду и меховое одеяло, под которым мы спали. Это не займет много времени.

— Оставь их.

— Что?

— Я сказал, оставь их. Не думаю, что они нам еще пригодятся. Я намерен весь день идти быстроходом, чтобы нагнать Кинроува и поговорить с ним уже этой ночью.

— Но… — Она оглянулась на лагерь, остальных кормильцев, грязную посуду и смятые одеяла.

— Возьми только то, что считаешь необходимым — уступил он ее замешательству. — Другие кормильцы понесут остальное.

Его явно не заботило, что она возьмет с собой, а что оставит. В его решении сквозила окончательность, сулящая скорое завершение всему. Он не ожидал, что ему понадобится что-то из собранных ею вещей, а сам нес только сокровища Лисаны. Не намерен ли он покончить с собой? Эта догадка первой пришла мне в голову, но я не понимал, почему он мог принять такое решение. И как это поможет Ликари? Или он предвидел, что после выкупа Ликари нас ждет неизбежная смерть? Немного повертев в уме эту мысль, я нашел ее отчасти привлекательной и оттого лишь еще более пугающей — она уже не казалась мне немыслимой, как прежде.

Оликея собралась быстро и разумно, взяв одеяло, еду и самое необходимое из вещей. Я ощущал ее нетерпение — ей хотелось побыстрее отправиться за сыном. Остальные кормильцы просто приняли решение великого как должное. Их невозмутимость перед лицом его переменчивой деятельности отражало высокое положение, которое маг занимает среди народа. Магия наделяла его решения силой, и их никогда не оспаривали. Они просто разделили между собой вещи, которые прежде несла Оликея, и пожелали нам доброго пути.

Мальчик-солдат взял кормилицу за руку, и они начали быстроход. Он не только щедро тратил магию, но и сам шагал так быстро, как только мог. Меня привела в замешательство та легкость, с которой он расходовал силы: к полудню он уже заметно устал, да и магия его порядком истощилась. Оликея озабоченно окликала его, ее слова приглушались и вновь становились отчетливыми, когда они обгоняли другие кланы.

— Ты изнуришь себя. Разве тебе не стоит приберечь часть магии для встречи с Кинроувом?

— Мне хватит. На Кинроува можно влиять не только сокровищами и магией. — Он чуть помолчал и таинственно добавил: — У меня есть кое-что еще, что ему нужно.

К вечеру мы пересекли крытый проход и вышли на склон по ту сторону хребта. Было приятно оказаться в более теплом краю, где вечерний свет солнца задерживался на земле. Здесь весна была уже в разгаре. На деревьях пробилась свежая листва, сверкающая всеми оттенками зеленого. Воздух звенел от птичьих трелей.

Когда мальчик-солдат остановился, я было решил, что он сейчас объявит об окончании дневного перехода. Вместо этого он немного постоял, переводя дыхание.

— Где проводит лето клан Кинроува? — наконец спросил он. — Где располагается его танец?

— К юго-западу, примерно в дне пути отсюда. Вот уже долгие годы он проводит лето там, в месте, где достаточно пространства, воды и пищи для его танцоров.

— Ты можешь описать мне путь туда?

— Да, — начала она, но потом вдруг затрясла головой. — Но недостаточно подробно для быстрохода. Нет! — решительно продолжала она, перехватив его взгляд. — Всем известно, как опасен быстроход, когда великий плохо знает дорогу. У нас рассказывают о двух великих, которые попросту исчезли навсегда, попытавшись совершить нечто подобное. Если у тебя нет воспоминаний твоей наставницы, это безнадежно. Остаток пути нам придется пройти пешком. Все будет в порядке, Невар. Просто дольше на одну ночь.

По ее голосу слышалось, что даже одна ночь кажется ей чрезмерной, но она не может позволить мальчику-солдату подвергнуть себя опасности, устремляясь вперед наугад. Его решимость была не слабее ее осторожности.

— Хорошо. Тогда мы просто пойдем дальше. На юго-запад, ты сказала?

— Да. Но сперва спустимся вниз. Там мы найдем тропу, ведущую в нужном направлении. Ее будет нетрудно отыскать. Танцоры прошли там вместе с Кинроувом, а значит, только что ее хорошенько утоптали. Идем. Только не торопясь. Не забывай, я все еще твоя кормилица и должна о тебе заботиться.

И хотя они больше не прибегали к быстроходу, Оликея так и не выпустила его руки. Как только мальчик-солдат ускорял шаг, она придерживала его. Как она и предсказывала, было издали заметно, где прошли танцоры Кинроува. Когда они свернули на тропу, отклоняющуюся к югу, Оликея и мальчик-солдат последовали за ними. Один раз она выпустила его руку, чтобы сойти с тропы и собрать растущие у обочины грибы. Вернувшись, она пошла еще медленнее. Тем не менее к наступлению сумерек у мальчика-солдата страшно ныла спина и стерлись ноги. Он заметил, что хромает, и, когда они подошли к небольшому ручейку, пересекавшему тропу, не стал возражать на предложение Оликеи провести здесь ночь.

Небольшой холмик тут же превратился в удобное кресло. Оликея немедленно принялась разводить костер. Мальчик-солдат сел и почти сразу осознал, что устал куда сильнее, чем ему казалось. Только запах готовящейся пищи не давал ему уснуть.

— Теперь ты рад, что я не пошла налегке? — спросила Оликея, лукаво взглянув на него. — Иначе нам пришлось бы ужинать сырыми грибами.

— Ты поступила мудро, — признал он, и впервые за долгие недели ее лицо озарила искренняя улыбка.

Оликея не стала изощряться, но варево вышло горячим и вкусным. Они вместе поели прямо из котелка, запивая еду чистой холодной водой. Мальчик-солдат не вполне насытился — редкая трапеза набивала его желудок до отказа, однако утолить голод ему удалось. К тому времени, как они покончили с ужином, последние отблески заката погасли и ночная тьма сгустилась вокруг них. Оликея подкинула в костер дров, так что пламя радостно заплясало, а потом устроилась на сооруженном им земляном ложе. Когда она скользнула под одеяло, в мальчике-солдате от ее близости проснулось желание. Прежде чем он успел к ней прикоснуться, Оликея прижалась к нему.

Она любила его с той же раскованной страстью, что и в тот день, когда впервые соблазнила меня. Они были одиноки и связаны общим стремлением: возможно, большего и не требовалось, чтобы они, хоть одну ночь, казались парой влюбленных. Когда они утолили страсть, на смену его обессиленности и боли в суставах пришла чистая усталость. Оликея лежала, прижавшись щекой к его груди, а он гладил ее длинные влажные волосы. Оба молчали; быть может, им наконец хватило мудрости понять, что бывают ситуации, когда слова способны лишь все испортить.