Магнифит
Шрифт:
Александр шёл в одних брюках и коричневом свитере, держа за руку сына, все время подпрыгивающего, чтобы портфель удачно сел на плечи. Не стерпев бурю, они на ощупь еле-еле заметили витрину таверны.
Они забежали. Зазвучал колокольчик у двери. Официант, который ходил по пустой таверне и натирал стакан полотенцем, остановился и вопросительно поднял голову, уставившись на них. Это был взрослый полысевший мужик с таким выражением лица, будто он втихаря выпил на работе. Александр провёл рукой по волосам, собрав из капель пригоршню дождя. Его свитер так же был испещрён водяными бусинами. Он снял с сына портфель и усадил его за стол.
– Кофе,
– А мне можно кофе?
– Ты вообще ещё мал для кофе. – Александр повернулся к официанту, и тот поднял голову, посмотрев на него одутловатым лицом. – Давай две чашки кофе и пацану ещё стакан обычной воды. – официант одобрительно кивнул.
Александр сел за стол к сыну. Видя, что Лев его боится, он принял более мягкое выражение лица и тона. Они сидели близко к витрине. Дождь растекался по всему стеклу, дыша холодным воздухом.
– Стакан воды нужен, чтобы ты запивал кофе. Он слишком крепок для тебя. И маме не говори, что кофе пил. Хорошо?
– Хорошо. – кивнул головой Лев.
Александр ему мило улыбнулся, хоть и не должен был. Надо было сохранять вид грозного отца, но Лев ему очень напоминал Диану. Такой же чёрный волос, такая же белая кожа. Худое тело, чуть больше голова. Один глаз прищурен. Толстые губы вечно поджаты от скромности. Милый и на вид смешной парень.
В таверне стал распространяться терпкий запах, который Лев обожал, но никогда не был к нему причастен.
– Ну рассказывай. Зачем ты это сделал?
– Не знаю.
– Да ладно, рассказывай. Не бойся, ругаться сильно не буду, маме тоже не скажу, чтобы не ругалась. Ты знаешь, если разговор между нами, то женщины не при делах. Ну…
– Мы сожгли его, потому что нам несправедливо ставили оценки. – он посмотрел на отца, и видя, что тот все ещё слушает, продолжил. – В журнал плохие оценки ставили только григорианцам. Даже если неправильно отвечает аспириец, учителя двойку ему не ставят. А нам могут поставить, даже когда мы отвечаем правильно. А потом в обычный журнал стали ставить оценки за поведение, а для этого есть другой журнал, но григорианцам стали за плохое поведение ставить и в обычный. Хотя все, почти что, вели себя хорошо.
Официант подошёл к ним с кофе, и Лев замолчал.
– Ясно… – сказал Александр, потирая губы, находя нужные слова. – Ну, пробуй.
Лев отпил кофе и сразу сморщился. «Почему он такой горький? – подумал он. – Зачем родители пьют каждый день эту гадость». Увидев, как сын сморщился, Александр засмеялся:
– Ну водой запей. Сказал же, рано. Ещё успеешь быть взрослым. Лучше возьму тебе горячего шоколада.
Лев, накуксившись, не понимая, смотрел на свою чашку кофе и ждал теперь шоколада. Александр умилялся своим сыном. Толстые губы Льва растянулись в улыбке, а прищуренный глаз лукаво посмотрел.
– Лев, почему ты мне ничего не рассказал?
– Не знаю.
– Самое ужасное это не то, что ты сжёг этот дурацкий журнал, а то, что ты мне ничего об этом не сказал. Понимаешь, если бы ты вовремя дал мне знать, я бы что-то придумал. А теперь у нас могут быть неприятности.
– Какие неприятности?
Александр понимал, что ещё рано. Он просто ребёнок. Но он все чувствует, все понимает. Такому существу сложно врать.
– Я хочу сказать, что своими поступками ты можешь
нанести вред другим.– Но они сделали несправедливо.
– Я знаю. Я знаю, что и ты справедлив. Я всегда в тебе это видел. Но ты не задумывался, что в этом журнале есть оценки аспирийцев. И как они их теперь восстановят?
– Но они все несправедливы к нам. – настаивал Лев.
– Они же вам ничего не сделали, ты так говоришь, потому что они аспирийцы. Тебе ничего не сделали твои одноклассники. Я хочу сказать, что своим поступком ты сам разделяешь класс на григорианцев и аспирийцев, но ты не сохраняешь класс. Понимаешь?
– Угу.
– А твой друг Корнеид? На сколько я знаю, его мама григорианка, а отец аспириец. Как ему жить в таком классе.
Лев молчал, потому что начинал понимать правоту отца.
– Я тебя даже не хочу наказывать. Потому что в том, что произошло виноват я. – Лев посмотрел на него. – Я тебе не объяснил всё это. А объясняю уже после того, как все произошло. Но я хочу, чтобы ты умел думать. Оставь свою справедливость другим. Мы с тобой мужчины. Наше дело исполнять наш долг. Долг брата, мужа, отца, сына, а также долг к тем, с кем ты живешь вне семьи. Их ты тоже должен уважать. Ты должен уважать своих одноклассников. Понимаешь?
– Угу.
– Вот тебе и угу. Мне из-за тебя ещё с мамой ссориться, когда я ей скажу, что ты теперь в школу не пойдёшь. Хотя мужчина должен только любить своих женщин, а не слушаться их. Но с твоей мамой это, конечно, не прокатит.
Лев стал улыбаться, а официант принёс ему шоколад.
Александр улыбнулся ему в ответ.
– Что лыбишься? Ешь давай свой шоколад. И пойдём уже. Вот только рубашку не испачкай. – хотя предостережение Александра уже было поздним.
Александр смотрел, как сын наслаждается шоколадом, и та ужасная мысль, что из-за сына могут пострадать другие семьи, вдруг унялась. А вдруг все пройдёт. А вдруг этот день никогда не настанет.
Глава 5.
Был уже поздний вечер. Александр шёл с работы. Целый день он носился без отдыха. На улице было очень тихо. Ни одного человека, хотя в это время всегда ещё отдыхали взрослые, и игрались дети – все наслаждались последними тёплыми днями, протискивающимися через дождливый сезон.
Зайдя в свой подъезд, он прошёл мимо человека, который иступлено тёр свою дверь губкой, рядом с ним стояло ведро с покрасневшей водой. Он через каждую секунду оборачивался, а когда мимо прошёл Александр, вовсе испугался. Александр кивнул ему головой, не посмотрев на него. Больше всего ему хотелось видеть Диану, лечь вместе с ней на диван и хоть на полчаса уткнуться в её шею. Он даже шёл и гадал, что на ней будет надето, и представлял, как она улыбается, когда он её смешит.
Поднявшись на свой этаж, опять стояло несколько человек, которые тёрли свои двери, так же с тряпкой и ведром. Александр начал уже ускорять шаг и увидел, как рядом с его дверью стоит отец Корнеида и тоже трёт свою дверь. Все эти люди были ведомы одним и тем же тошнотворно стыдливым чувством, будто были уничижены тем, что с такой силой и скоростью трут свою дверь, словно пытаются быстро убрать за собой свою грязь, дабы её никто не успел увидеть.
Подойдя поближе, Александр увидел, как он пытается стереть красный крест. Он был жирно нарисован красной краской. Спешно. С засохшими красными каплями, которые съехали вниз.